Вечер, когда мы с Массимо влюбились друг в друга (хотя он утверждает, что любил меня давно, но не решался признаться), был именно таким. Опустошив второй графин, мы отправились гулять. Кажется, на улицы высыпал весь Нью-Йорк: целующиеся парочки, родители, копошащиеся в песочницах дети. Массимо держал меня за руку, но не по-хозяйски, как многие парни в Википими, а осторожно и ласково, будто напоминая: «Ты моя».
– Люблю смотреть на маленьких детей, – признался он. – Париж, Лондон, Нью-Йорк, Шанхай – они везде одинаковые и прекрасно понимают друг друга без всяких иностранных языков.
Мы прошли мимо булочной, у которой выстроилась целая очередь.
– Что они ждут? – Этот район я совсем не знаю. Постоянно на работе, так что времени как следует осмотреть город нет.
– Кексов.
– Ты шутишь, кто стоит в очередь за кексами?
– Это лучшая булочная в городе, – пояснил итальянец. – Люди ждут, сами не понимая чего ради.
Вспомнив салон, я снова загрустила. Где сейчас Патрик? Его тоже уволили?
– Может, нам стоит…
– У меня есть идея получше, – взглянув на часы, проговорил Массимо. – Сколько времени прошло? Три часа? Думаю, Жан-Люк уже позвонил нам обоим.
– Это вряд ли.
– Хочешь пари?
– Не верю я в пари…
– Если я прав, – начал он, открывая дверь, – то на следующей неделе ты кое-куда со мной поедешь.
Похоже, это беспроигрышное пари. «Ты ведь целых три года был рядом!» – с досадой думала я.
Массимо включил свет, и я увидела комнату, больше всего напоминающую будуар престарелой куртизанки. Высокие, украшенные лепниной потолки белили столько раз, что побелка отслаивалась, как глазурь на торте. Лампы в древней бронзовой люстре неяркие, так что комната купается в теплом оранжевом сиянии. Напротив мраморного камина потертая софа с бархатной обивкой, на стене зеркало в позолоченной оправе.
– У тебя так красиво! – прошептала я.
– Столько лет живу на чужбине, что решил: моим маленьким домом будет эта квартира. Ты меня понимаешь?
Я кивнула. Понимаю, хотя сама поступила иначе: целых три года живу на чемоданах, в любую минуту готовая вернуться в Нью-Хэмпшир.
У Массимо так уютно… Если бы увидела его квартиру пару часов назад, еще раз убедилась бы, что он гей. Разве обычный мужчина станет так о себе заботиться? По-моему, нет. У них всегда стопки грязных тарелок в раковине и пивные бутылки на окне.
– Смотри, автоответчик мигает! – воскликнул Массимо, помогая мне раздеться. – Давай послушаем, кто это!
Я присела на софу. На каминной полке фотографии. Семья Массимо. Все такие красивые, счастливые…
– Мои папа, мама и сестры, – проговорил хозяин квартиры. Похоже, он сильно скучает.
Бип-бип! Массимо нажал на кнопку автоответчика.
– Алло! Массимо? Bonjour! Ты дома? – зазвучал под высоким потолком голос Жан-Люка. Долгая пауза. – Merde! Слушай, позвони мне, пожалуйста, ладно?
Массимо горестно покачал головой:
– Жан-Люк в своем репертуаре.
– Почему?
– Просто извиниться не может!
– С чего ты решил, что он хочет извиниться? – спросила я.
– А как иначе? Не думай, что он жалеет о том, что вел себя как последний, извини за выражение, урод! Просто посчитал, сколько денег потеряет, если мы с тобой уйдем.
Я сняла туфли – ноги гудели от долгой ходьбы. Боже, как у него уютно!
– Ну, bella mia… – Массимо прижал меня к себе и нежно провел по щеке. – Кажется, я выиграл.
– Думаю, да…
Вообще-то он еще не выиграл, но разве я могла возразить? Не возражала я и когда Массимо разжег камин и, опустившись нарочито медленно, снял с меня блузку, лифчик, брюки… А потом он покрыл все мое тело поцелуями.
– Когда ты это понял? – шепотом спросила я. Его ласки были такими настойчивыми, будто он много лет укрощал свою страсть.
– Давно, – отозвался Массимо, – очень давно. Я так долго ждал…
Я не думала ни о том, что мы слишком торопимся, ни о том, что случится завтра. Я вообще не думала. Мир растворился в вечерней розовой дымке. Не было ни Жан-Люка, ни сомнений, ни страха. Только мягкое
