Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

индустриальным комплексом, райо­ны Тешин и Билитц. Новая граница должна была проходить от города Торунь в направлении городов Познань и Лодзь, которые, однако, оста­вались за пределами новых границ рейха. Клейст прокомментировал это многозначительными словами: «Будем ли мы соблюдать эту грани­цу после решения польского вопроса — это другой вопрос».

Предупреждения подобного рода Советское правительство получи­ло в эти дни и из США. Из поступивших в Брюссель сообщений бывше­му американскому послу в Москве Дэвису стало известно, «что война как результат агрессии Гитлера уже на пороге и начнется или перед днем рождения Гинденбурга в августе, или же перед нюрнбергским съездом партии в сентябре»[779].18 июня президент Рузвельт пригласил Дэвиса на завтрак и поинтересовался состоянием советских перегово­ров с Англией и Францией. Дэвис, который неоднократно предупреж­дал английское правительство, ответил «откровенно», что он очень обеспокоен. «В дипломатическом корпусе в Брюсселе, — сказал Дэ­вис, — все говорят о том, что Гитлер использует любые средства, чтобы разобщить Сталина с западными государствами. От весьма высокопо­ставленного лица в Европе мне известно, что Гитлер и Риббентроп со­вершенно уверены в том, что смогут сманить Сталина у Англии и Франции. Президент ответил мне на это, что он попросил посла Уманского[780], когда тот уезжал в Москву, сказать Сталину, что если его пра­вительство будет сотрудничать с Гитлером, то Гитлер — и это ясно, как божий день, — разгромит Францию, повернется против России и насту­пит черед Советов». Президент попросил Дэвиса по возможности «до­вести эту весть до Сталина и Молотова».

В последние дни своего пребывания в Берлине Шуленбургу при­шлось почувствовать, как изменилась атмосфера. Самонадеянность руководящих кругов вновь возросла, изменение тона было просто уди­ вительным. Главную роль играли радикальные элементы. У француз­ского посла в Берлине создалось впечатление, «что под их влиянием национал-социалистская дипломатия перешла в широкое и мощное контрнаступление на два фронта. В Берлине надеются, что оно демора­лизует Польшу, запугает англичан и положит конец всяким попыткам проводить так называемую политику окружения. Внимание руководя­щих кругов и (общественного) мнения по-прежнему приковано к пере­говорам (западных держав.— И.Ф.) в Москве. По мнению официальных германских кругов, эти переговоры являются пробным камнем. Полуофициальная пресса старается, в частности, внушить своим читателям, будто ей известна истинная подоплека русской пол­итики. Разногласия в Политбюро, мол, значительны, и игра еще не окончена»[781].

Италия «прикрывает с фланга»

Для достижения в ходе «дипломатического контрнаступления» германских целей на Востоке решили активнее использовать помощь итальянской стороны. При этом хорошие отношения между Шуленбургом и Россо и поступающая через этот канал информация оказались очень полезными министерству иностранных дел Италии. Чиано по­лучил подробные сведения и о предпринимавшихся Шуленбургом в Берлине шагах[782]. В то время как вернувшийся в Москву Шуленбург в понедельник, 26 июня, приступил к исполнению своих обязанностей, Чиано провел в Риме с советским поверенным в делах Львом Парвус-Гельфандом длительную беседу[783].

Чиано пребывал в миролюбивом настроении, принял к сведению жалобы Гельфанда на итальянские ложные сообщения относительно событий на монгольском фронте и пообещал немедленно принять меры. Чиано дал понять, что итальянская сторона давно выступает за прекра­щение боевых действий Японии против СССР, и сказал: «Более того, мы заявили в Берлине, что целиком поддерживаем план Шуленбурга». На вопрос Гельфанда, о каком «плане» идет речь, Чиано пояснил, что во время пребывания в Берлине Шуленбург предложил «стать на путь решительного улучшения германо-советских отношений», для чего:

1. Германия должна содействовать урегулированию японо-советских отношений и ликвидации пограничных конфликтов.

2. Обсудить возможность предложить нам (Советскому правитель­ству. — И.Ф.) или заключить пакт о ненападении, или, быть может, вместе гарантировать независимость Прибалтийских стран.

3. Заключить широкое торговое соглашение».

Чиано добавил, что не имеет пока сообщения об отношении Гитлера к этому плану. При очередной беседе по телефону он собирался узнать об этом у Риббентропа и рассказать при встрече Гельфанду. Как заявил Молотов Шуленбургу 15 августа[784], подобные сведения из уст италь­янского министра иностранных дел сильно обнадежили Советское пра­вительство. После долгих проволочек они благоприятно сказались на готовности к переговорам.

Передавая информацию советскому представителю в Риме, Чиано одновременно дал указание своему послу в Москве на месте так поддер­жать германские усилия, чтобы воспрепятствовать заключению пакта трех держав. Столь деструктивная цель проведения политических пе­реговоров с Советским правительством не устраивала ни Россо, ни Шу­ленбурга. Поэтому его ответ Чиайо был поразительно сдержан. Если в данный момент, писал Россо, и существует какая-либо возможность что-то сделать в данном направлении, то только на пути прямого «гер­манского вмешательства» в виде: «1) заверений и гарантий, что поли­тика (держав «оси») не угрожает политике Советского Союза; или 2) заявления, что заключение Москвой (договора) с Лондоном и Пари­жем будет рассматриваться как участие в политике окружения и, сле­довательно, как враждебный акт». Как добавил Россо, он интерпретирует указание Чиано в том смысле, что его «акция должна обеспечить немецким коллегам прикрытие с фланга». Дескать, поэто­му он хотел бы сперва подождать приезда Шуленбурга, который, как и следует предполагать, вернется с точными инструкциями своего прави­тельства. В неофициальной беседе с Типпельскирхом, состоявшейся 25 июня, Россо, говоря о своем поручении, не без удивления заметил, что, по мнению итальянского правительства, пришло время, «чтобы со­рвать проходящие в Москве англо-франко-советские переговоры». Са­мому ему еще-де «неясно... каким образом он должен выполнить это поручение» и поэтому с большим нетерпением ждет приезда посла. В первой же беседе после возвращения Шуленбурга оба посла обстоя­тельно обсудили этот вопрос и пришли к иному выводу. Они были заинтересованы не в срыве переговоров трех держав, а прежде всего в налаживании прочных германо-советских отношений. Характерным был в этой связи ответ Россо министру иностранных дел Чиано, в кото­ром говорилось о том, что Шуленбург отклонил подобное косвенное вмешательство и подчеркнул, что с итальянской стороны желательной могла быть, самое большее, позитивная акция в том смысле, что посол, например, подтвердил бы искренность немецких стремлений к улуч­шению отношений с СССР.

Седьмой немецкий контакт: второй зондаж Шуленбурга у Молотова

Возвращаясь в Советский Союз в конце недели 24 — 25 июня 1939 г. — то был его последний переезд границы в еще мирной Евро­пе,— посол получил первое ощущение грядущих событий. Будучи «единственным пассажиром, который пересек в Бигоссово-советскую границу», он отметил: «Китайская стена вокруг Советского Союза ста­новится все эффективнее»[785]. Пограничное сообщение было сокращено до минимума; движение автотранспорта через границу и вовсе прекра­щено. В глазах Шуленбурга это был еще один пример возросшей совет­ской потребности в повышенной безопасности.[786] И отнесся он к этому с пониманием, ибо в свете увиденного в Берлине дальнейшее политиче­ское развитие казалось ему более чем неопределенным. «Что произой­дет в политической области, — писал Шуленбург, — пока предвидеть невозможно»[787]. Осознание грозящих опасностей усилилось и в Моск­ ве. Война, начавшаяся 11 мая с незначительного, как казалось, выступ­ления маньчжурских войск против монгольских пограничных укреплений и последующих боев на суше, между тем охватила и другие рода войск подобно тому, как это ранее произошло в гражданской войне в Испании, где опробовались различные