– Мне нравится ваше бодрое настроение, – прервал его Джон Митчел. – Деловые люди всегда должны находиться в тонусе. Разрешите всего один вопрос: какой принцип вы намерены положить в основу будущего аппарата?
– Ультракороткие волны, – ответил Эмерсон. – Мы кое-чего уже добились еще полгода тому назад. Так, например, лягушки…
– Лягушки меня не интересуют, – махнул рукой Митчел. Как вы полагаете, на каком принципе построил свой аппарат профессор Браилов?
“Дался ему этот Браилов”, – с недовольством подумал Эмерсон. А вслух произнес:
– Ультракороткие волны, конечно. Детали мне неизвестны, но…
– Пишите! – оборвал его Митчел, протягивая чистый блокнот. – Пишите, пишите! – нахмурил он брови, заметив недоуменную гримасу на лице Эмерсона, и, откинувшись в кресле, принялся неторопливо диктовать. – Аппарат для усыпления на расстоянии должен работать на принципе излучения электрических колебаний ультравысокой частоты в виде кратковременных, но чрезвычайно мощных импульсов… Записали? Дальше: время миллионные доли секунды. Мощность – десятки тысяч вольт. К сожалению, это все, что мы смогли узнать об аппарате Браилова. Я надеюсь, что мне удастся за короткое время раздобыть вам и схему…
Эмерсона покоробила циничная прямота Митчела. За кого он принимает его, Альфреда Эмерсона? Неужели ему непонятно, что намерение “раздобыть схему” – просто оскорбительно.
– Мы сделаем аппарат самостоятельно, – выпрямился Эмерсон. – И я уверяю вас, он будет не хуже браиловского. И вообще, я не нуждаюсь в чужих схемах, – закончил он, глядя в упор на Митчела потемневшими от сдерживаемого гнева глазами.
Джон Митчел поморщился. Густые брови его почти сошлись у переносицы.
– Нет большей глупости, чем изобретать порох, – сказал он раздраженно. – Мы с вами – деловые люди, Эмерсон. Науку, профессор, надо двигать вперед, используя все, что уже сделано. Считаю вас слишком трезвым человеком, чтобы напоминать вторично эти азбучные истины. Мы должны иметь аппарат для усыпления на расстоянии, и как можно быстрее. Действуйте! Денег не жалейте. Они вернутся с лихвой, осчастливив по пути некоторых, хотя бы вас, профессор.
Он поднялся и протянул Эмерсону свою сухую руку.
Профессор уехал злой, но, попав опять в сутолоку институтского городка, быстро позабыл о неприятной встрече с патроном. “Кто такой Джон Митчел, в конце концов? Ученый? Изобретатель? Нет! Бизнесмен. Напористый, энергичный, предприимчивый и по-своему умный, но бизнесмен, и только. У него свои представления о добропорядочности, своя точка зрения на понятия чести, и… и черт с ним. Теперь можно Приступить вплотную к научным изысканиям”, – и профессор Эмерсон с головой окунулся в работу.
Он установил строгий режим. Приходил в институт ровно в восемь утра, уходил только в девять вечера. Для ассистентов, лаборантов и простых помощников был разработан четкий график. Время еды – три раза в день по тридцать минут: полтора часа в сутки для приема пищи, – это больше чем достаточно. Сложнее с отдыхом. Умственная работа – не физическая. С мускулами – проще: оставил, скажем, человек копать, бросил лопату на пять–шесть минут – и отдохнул. А для восстановления нервной энергии требуется во много раз больше времени. Даже когда откладываешь в сторону книгу, мозг продолжает работать, обдумывать прочитанное, перебирать в памяти героев, жить их судьбами. Это у простого читателя, а у научного работника?.. Проблемы, которые он решает, не дают ему покоя даже ночью, во время сна. Умственное переутомление опаснее физического; оно истощает клетки мозга. Но существует гигиена умственного труда. С помощью специальных приемов можно значительно сократить время, необходимое для восстановления нервной энергии.
При сооружении института Эмерсон предусмотрел специальные комнаты для отдыха. Небольшая кабина, абсолютно непроницаемая для посторонних звуков, кондиционный воздух с повышенным процентом кислорода, мягкий свет, струящийся из ниш под потолком, удобная кушетка с водяным матрацем…
Нервная система может вынести огромную нагрузку. Только одного она не переносит – нарушения режима, ритма, строгого чередования труда и отдыха. Два часа работы – и пятнадцать минут каждый из сотрудников обязан был проводить в кабине. Первое время тишина кажется материально ощутимой, она даже звенит. Но это лишь вначале. Когда укладываешься с чуть приподнятыми, немного согнутыми в коленях ногами на кушетку, тело кажется невесомым, через две–три минуты сонная дрема уже сковывает мозг, дыхание становится ровным, спокойным, мысли расползаются по сторонам и чудится, будто вся комната слегка покачивается, убаюкивая. Многие засыпают. Это даже хорошо. Не нужно бояться, что проспишь установленный срок: ровно на пятнадцатой минуте репродуктор разбудит. Звуки бодрого марша заставят вскочить с постели. После этого несколько физкультурных упражнений в быстром темпе – и за работу Ускользнуть от этого отдыха никак нельзя. Кабины снабжены телевизионными установками и находятся под неусыпным контролем дежурного врача.
Очень важно уметь приводить себя в пассивное состояние. Без этого пребывание в кабине теряет свою ценность. Профессор Эмерсон специально инструктировал Своих сотрудников:
– Только при условии полного расслабления мускулатуры вы можете хорошо отдохнуть, – говорил он. – Наша мускулатура все время находится в состоянии некоторого напряжения, тонуса; от мышц рук, ног, туловища все время поступают в мозг нервные импульсы, возбуждающие клетки коры. Чем больше расслаблены мышцы, тем лучше отдыхает мозг. Научитесь приводить себя в пассивное состояние. Не думайте, что это легко. Нужна тренировка. Старайтесь максимально расслабить мускулатуру. Старайтесь ни о чем не думать в это время. Если не можете отвлечься от своих мыслей – считайте слонов: “Один слон да один слон – два слона. Два слона, да один слон – три слона и т.д.” При таком счете ни о чем серьезном думать невозможно.
Главное – режим. Воскресенье проводите за городом: бродите по лесу, валяйтесь на траве, удите рыбу, катайтесь на лодках. Побольше физических движений и никакого чтива. Научные работники должны быть физически здоровыми людьми. Хлюпики и неврастеники никогда ничего хорошего не сделают.
Сотрудники института даже не догадывались об истинных целях работ. Каждый из них выполнял какое-нибудь определенное задание. Только два человека были в курсе всех изысканий: Эмерсон и его старший научный сотрудник Джим Догерти. К ним со всех кабинетов и лабораторий стекались нужные сведения. К ним же поступали уже готовые узлы аппарата, сборкой которых они и занимались.
Эмерсон работал с лихорадочной поспешностью. Сотнями гибли собаки; скованные тяжелыми параличами покидали экспериментальную комнату обезьяны. Их вскрывали патологоанатомы, изучали микроскопические срезы мозга. Давали свои заключения. Двигаясь ощупью, как в темноте, то и дело натыкаясь на новые и новые явления, Эмерсон в конце концов сумел создать конструкцию, которая
