семьдесят, а все еще работает в своем колхозе, не уступает молодым. Галина тоже всегда так думала. И потому болезнь матери восприняла с такой тревогой. Но опасного, к счастью, ничего нет.
…Отец, успокоенный Галиной, отправился к себе в кабинет. У него всегда была какая-то неотложная работа. Галина присела возле матери. Она любила поболтать с ней. Валентина Лукинична поинтересовалась, как идет работа у Сергея. Она знала, что он сдал рукопись еще в прошлом году, что его роман получил хороший отзыв, был включен в издательский план. Потом вышла задержка и тянется, тянется.
Галина рассказала, что Сергей взялся за доработку своей книги. Долго не соглашался, потом решился. Многое удалось доказать, убедить редактора, но кое с чем пришлось и согласиться. Теперь надо работать. И он работает. Иногда ночи напролет. Рукопись надо сдать в срок.
Потом они ужинали. Галина с отцом выпили по бокалу вина. И мать пригубила. Когда легли спать, у Галины было легко на сердце. А около полуночи…
Сначала Галина испугалась. Потом успокоилась. Да это же приступ бронхиальной астмы. Обыкновенная бронхиальная астма. Вспрыснуть адреналина с атропином – и все как рукой снимет. Она позвонила на станцию «скорой помощи». Отец вышел встретить машину. Врач «неотложки», молодой, со сходящимися над переносицей широкими бровями, одобряюще улыбнулся. Действительно, приступ бронхиальной астмы.
Сестра с подчеркнутой аккуратностью – так всегда бывает, когда больной сам врач или родственник врача – сделала инъекцию.
Прошло несколько секунд. И вдруг Валентина Лукинична закричала. Казалось, вместо лекарства ей вспрыснули боль, страшную, невыносимую. Она была всюду – в животе, в спине, в сердце, молотом ударяла в голову…
Галина метнулась к столу, схватила пустые ампулы. То ли лекарство? Все правильно. А между тем…
Врач «неотложки» тоже растерялся. С больной действительно творилось что-то непонятное. Пульс напряжен до предела, скачет под пальцами – не сосчитать. Наложили манжетку аппарата для измерения давления. Ртуть в манометре добралась до трехсот, а в трубке фонендоскопа все стучит и стучит. Сознание то исчезает, то появляется. Отец стоял в сторонке, стараясь не мешать. Он понимал: происходит что-то из ряда вон выходящее. Ни Галина, ни этот взъерошенный сейчас, похожий на мальчишку после взбучки молодой доктор не могут понять, что случилось. И надо что-то делать, не откладывая. При любой аварии на судне он знал, что делать, но тут…
– Позвони Андрею Григорьевичу, – предложил он.
– Конечно, надо позвонить Андрею Григорьевичу, – обрадовалась Галина. – Как же это мне сразу не пришло в голову? – Она позвонила Багрию и рассказала все, стараясь быть краткой и ничего не упустить, не перепутать от волнения.
Багрий несколько секунд молчал. Потом сказал:
– Пришлите за мной машину.
Когда он приехал, у дома стояла еще одна машина «скорой помощи», специализированная. Полная женщина протянула ему кардиограмму. Андрей Григорьевич просмотрел ее, неторопливо пропуская меж пальцев. Подошел к больной. Стал обследовать с той тщательностью, которая уже сама по себе успокаивает и больного, и окружающих.
– Пока можно говорить о ненормальной реакции на лекарство. Если не возражаете, мы заберем ее к себе. Откладывать не стоит. – И, не дожидаясь ответа, бросил санитарам: – Несите в машину.
К утру матери стало легче. Боли прошли. Выровнялась сердечная деятельность. Андрей Григорьевич в первый же день подумал об опухоли в области солнечного сплетения. Потом его предположение подтвердилось на рентгене, и во время операции, и в лаборатории.
От Тараса Игнатьевича истинный диагноз решено было скрыть. Воспалительный процесс. Болезнь серьезная, но для жизни не опасная. Однако лечения требует длительного.
8
Мистер Джеггерс – потомственный аристократ, подтянутый, стройный – сочетал в себе конструктора, корабельных дел мастера и капитана дальнего плавания высшего класса. Суда своей конструкции он испытывал сам, тщательно выискивал недостатки, вносил исправления, снова испытывал, опять находил недостатки, исправлял и начинал сначала. Так продолжалось до тех пор, пока он окончательно не убеждался в добротности новой модели. Только после этого давал согласие на серийное производство. Кораблестроительным заводом Бунчужного он заинтересовался после знаменательной встречи в Суэцком заливе. Лордкипанидзе считал Джеггерса своей находкой. Гармаш как-то записал рассказ жизнерадостного грузина об этой встрече.
– Наше судно с большим грузом взрывчатки в трюмах направлялось в Южную Африку к таинственному Берегу Слоновой Кости. Взрывчатка предназначалась якобы для горнорудных работ. Может быть, и для горнорудных, не знаю. Судно строилось у нас по заказу крупной греческой фирмы. Представитель фирмы назвал судно «Пелопоннес». По договору с фирмой группа наших специалистов должна была в течение определенного времени обеспечивать нормальную эксплуатацию сложного оборудования, обучать ее специалистов. На мою долю выпало обслуживание электронной автоматики. Вообще-то я инженер- корпусник. Электроника в то время была моим «хобби».
Я мечтал о таком плавании. Хотелось повидать мир. С капитаном «Пелопоннеса», очень красивым, общительным, немного заносчивым человеком, я быстро сдружился. Звали его Луи Костанакис. С первых же дней нашего знакомства Луи рассказал мне свою романтическую биографию.
Отец его тоже служил капитаном на торговом корабле, а мать – француженка. Отец умыкнул ее во время стоянки в Марселе. И вот, чтобы восстановить добрые отношения со своими французскими родственниками, первенца решено было назвать в честь отца жены – Луи. До того как стать капитаном «Пелопоннеса», Луи служил на легком крейсере. Потому, нужно думать, в нашем корабле ему больше всего нравилась устремленность его вперед и благородные линии, которые очень походили на обводы легкого крейсера. Электронное оборудование сейчас дает возможность даже в самый непроницаемый туман отчетливо видеть любое препятствие задолго до его приближения и управлять всеми двигателями. Сложная электроника насторожила Костанакиса. Он косился даже на простой автомат, который регулирует натяжение причальных тросов. Когда корабль стоит в океанском порту, на его положение у пирса сказываются погрузки и разгрузки, приливы и отливы… Причальные тросы приходится то подтягивать, то попускать. Когда-то это делали вахтенные матросы. Сейчас – автоматические приспособления.
