достаточной для их уничтожения. Хотя вспышки пушечных выстрелов были видны, по ним невозможно было оценить расстояние до цели.
Тем не менее Кирхгоф и Мут решили двигаться вперед. Запустив осветительную ракету, они увидели советские машины на дороге между Тишковкой и высотой 209,4. По радио Кирхгоф отдал приказ открыть огонь по этим машинам, но почти сразу же Бюзинг скомандовал по радио: «Прекратить огонь по машинам и продолжить движение к цели». По сути, приказ Бюзинга кажется оправданным, поскольку «Пантеры» достигли высоты 209,4, где были подбиты один или два Т-34, остальные отступили.
Добравшись до северного края высоты, немецкие танкисты получили короткую передышку. В этот момент Кирхгоф услышал, как Бюзинг по радио приказывает не пересекать дорогу севернее высоты 209,4 до того, как он сам прибудет на высоту. После этого от Бюзинга долго не поступало никаких команд. Тем временем советские противотанковые пушки открыли огонь по «Пантерам» с фланга, заставив немцев отойти на 50–100 метров назад в поисках менее уязвимой позиции. Однако за счет этого маневра советская пехота сумела подобраться вплотную к немецким танкам. Кирхгоф, высунувшись из люка по грудь, стрелял по советским пехотинцам из пистолета, но в темноте было очень трудно попасть в них. Позади своей машины он увидел два немецких танка, экипажи которых готовили один из танков к буксировке другим. К тому же он обнаружил очень близко к ним пехоту и запряженные лошадьми повозки противника. Шум двигателей «Пантер» заглушил звуки приближения русских. Кирхгоф немедленно приказал экипажу развернуть башню, но было слишком поздно. Советская противотанковая пушка на прямой наводке подбила один из танков, готовившихся к буксировке. Кирхгоф в ярости потребовал от своих танков прекращать движения и все время маневрировать.
Кирхгоф несколько раз пытался связаться с Бюзингом по радио, чтобы сообщить ему о сложившейся обстановке. Но все попытки были безрезультатны, и капитан Майер принял командование батальоном. Поскольку у танкистов не имелось ясной задачи, а танки не получили пехотного прикрытия, даже когда советская пехота и противотанковые пушки стали просачиваться на их позиции, капитан Майер приказал батальону переместиться восточнее, в частности чтобы выйти из зоны, освещаемой горящими машинами. Немецкие танки выстроились «ежом» и вскоре услышали Бюзинга по радио. Он приказал пустить зеленую и белую ракеты, чтобы обозначить свою позицию. Майер не стал пускать ракеты, потому что опасался осветить свои танки, сделав их легкими целями для советских артиллеристов. Вместо этого Кирхгоф взял ракетницу и, прежде чем выстрелить, отбежал от танков. Через некоторое время показались две немецкие полугусеничные машины, что обеспечило «Пантерам» некоторое пехотное прикрытие в темноте. Однако скоро Бюзинг по радио приказал батальону отойти обратно на высоту 205,4, что, после некоторых колебаний, было выполнено.
Поскольку между основными силами батальона и командным пунктом Бюзинга были советские подразделения, этот маневр был не таким простым, как могло показаться. Однако капитан Майер дал своим танкистам указание сформировать колонны и неуклонно двигаться на юг. В ночной темноте советской пехоте было трудно различить «Пантеры». Поскольку они двигались в колоннах, их, видимо, ошибочно приняли за советские танки. Немцы отступили на юг и без единого выстрела вышли к командному пункту Бюзинга.
У нескольких «Пантер» подходило к концу горючее и боеприпасы, и их экипажи ожидали найти их запасы за высотой 205,4, но когда они добрались до ее южного склона, там ничего не нашлось. Им сообщили, что колонна службы снабжения попала под обстрел советской артиллерии и понесла потери. Кроме того, на этой высоте «Пантеры» оставались в зоне досягаемости огня противотанковых пушек противника. Лучшим решением казалось продолжить путь навстречу колонне снабжения, оставив заслон на высоте 205,4.
Таким образом, закончился для танкистов 1-го батальона 26-го танкового полка длинный первый день боев. Утром 28 января они вступили в бой, имея 61 «Пантеру», а спустя сутки в батальоне осталось 17 машин — потери составили 44 танка. Из них десять подлежали списанию, а остальные нужно было эвакуировать и отремонтировать. Значительное число машин просто вышло из строя из-за поломок. Шестнадцать лишились хода из-за повреждений двигателя. Во многих случаях повреждались подшипники шатунов. Механикам стоило больших усилий увеличить число боеспособных танков батальона.
Результаты первого дня боев батальона произвели тяжелое впечатление, и его действия обсуждались в высших штабах. Командование 11-й танковой дивизии, которой был подчинен батальон, была крайне недовольна его действиями в бою, и Витерсхейм высказывал свое мнение об этом в разговорах с XXXXVII танковым корпусом и 8-й армией.
Бюзинг, что неудивительно, тоже критиковал действия батальона, и утром 29 января он освободил капитана Майера от командования 1-й ротой, хотя угроза военно-полевого суда так и не сбылась. Таким образом, в течение 24 часов батальон потерял своего командира и одного командира роты убитыми, одного командира роты раненым и одного командира роты смещенным с должности. Единственным оставшимся командиром был лейтенант Кирхгоф.
Вызывает сомнения, было ли оправданным такое суровое решение, учитывая реальный ход боя. Возможно и так, но возможно, что неудача была преувеличена. Например, в 11:00 29 января в журнале боевых действий 8-й армии было отмечено, что в батальоне осталось только 17 танков из первоначальных 61, а безвозвратные потери составили 20 машин. Однако более детальное расследование показало, что лишь 10 танков были потеряны безвозвратно. Тем не менее это были значительные потери. В последующих боях под Корсунем батальон потерял всего лишь еще три «Пантеры», и это позволяет предположить, что батальон быстро учился на своих ошибках.
Не следует забывать, что батальон столкнулся с рядом неблагоприятных обстоятельств. 28 января батальон пошел в бой без всякой поддержки или взаимодействия с пехотой, артиллерией, авиацией или какими-либо другими войсками. Кроме того, когда батальону была обещана поддержка пехотой, артиллерией и авиацией, на ожидание этой помощи было потеряно значительное время. Еще одной проблемой была разведка, которая проводилась, но не была доскональной. Силы обороняющегося противника оценивали лишь офицеры, которым был подчинен батальон Глесгена. Складывается впечатление, что батальону необдуманно поставили задачу, которая оказалась сложнее, чем предполагалось.
Действия Бюзинга по руководству батальоном тоже вызывают вопросы. Если он посчитал действия Майера на посту командира батальона после гибели Глесгена ошибочными, то ему следовало самому возглавить батальон, вместо того чтобы пытаться управлять им с тыловой позиции, как он делал 28 января.
В ходе боя 28 января было много примеров неудовлетворительного использования радиосвязи, поэтому кажется особенно важным, чтобы командир не оставался позади. Фактически командование с передовой, а не из тыла было одной из прочно утвердившихся традиций немецкой армии. То, что Бюзинг уклонялся от этого, выглядит несколько странно, ведь он был весьма опытный командир. Угрозы полковника Бюзинга не внушали его подчиненным доверия к нему как к командиру, что необходимо тем, кто сталкивается с ужасами и хаосом боя. С другой стороны, командиры, которым он угрожал, видимо, не принимали его всерьез и не боялись критиковать его в своих отчетах.
Капитана Майера можно обвинять в нерешительности в бою. Например, он отправился на командный пункт Бюзинга в 9 утра вместо того, чтобы остаться впереди и обеспечить возобновление атаки. Также он колебался в принятии решения, когда батальон должен был перейти в атаку после артиллерийской подготовки чуть раньше до трех часов дня. Хотя справедливым будет замечание, что у него отсутствовала информация о времени завершения артиллерийского обстрела, немецкая доктрина подчеркивала, что в неясных ситуациях лучше действовать, чем оставаться пассивным. В той конкретной ситуации Майер действовал вразрез с этой традицией.
К несчастью, Бюзинг был убит через три недели после окончания Корсуньской битвы и не оставил никаких комментариев к этому бою. Сохранившиеся журналы боевых действий 8-й армии и XXXXVII танкового корпуса в резких выражениях отмечают неудовлетворительные действия 1-го батальона 26-го танкового полка 28 января. Насколько мы имели возможность ознакомиться с этими документами, ничего подобного в отношении других подразделений в уцелевших записях не встречается.
Каковы бы ни были причины неудавшейся атаки, немцы лишились последнего шанса помешать
