Элерс согласился и сказал, что мог бы использовать пленных для рытья окопов. Лейтенант не возражал и попросил Элерса поторопиться, поскольку контратаки противника можно было ожидать в любой момент. Когда Элерс попросил, чтобы пленных забрали в тыл, как только прибудет подходящая машина, лейтенант ответил, что, вероятно, это будет затруднительно, так как единственный доступный танк находился на пути в боевую группу, загруженный боеприпасами и пайками для личного состава, и после разгрузки должен был забрать раненых немецких солдат на перевязочный пункт.
Элерс, радист и двое пленных взялись за работу и успели уже немало, когда во второй половине дня началась пурга. Надеясь подойти незаметно под прикрытием снегопада, советские войска пошли в атаку против немецкой боевой группы, но Элерс наладил связь со своей батареей и вызвал артиллерийский огонь по приближающемуся врагу. Атака противника была остановлена огнем немецких гаубиц и пулеметов.
Хотя советскую атаку и удалось успешно отразить, скоро стало очевидно, что немецкие позиции практически отрезаны, поскольку противник простреливал местность позади высотки, которую занимали немцы. Танку, который должен был подвезти боеприпасы и продовольствие, пришлось ждать темноты, чтобы добраться до передовых позиций. Когда он приехал, стало ясно, что еды доставлено совсем немного, и пленники Элерса получили лишь немного хлеба. Надежды Элерса на то, что двоих пленных танк заберет в тыл, не оправдались, потому что места в нем не хватило даже на всех раненых немцев.
Примерно часом позже танк отправился назад с ранеными, а Элерса разыскал связной, который передал ему приказ лейтенанта о том, что пленных следует расстрелять. Элерс отправил связного назад, не дав ответа. У него не было намерения убивать пленных, и вместо этого он связался по рации со своим командиром капитаном Ивоном и описал ему ситуацию. Ивон ответил, что он лично добьется того, чтобы танк съездил к передовым позициям еще раз, или же найдет другую машину, которая вывезет пленных.
Ободренный обещанием командира, Элерс отправился на командный пункт к лейтенанту. Элерс сообщил ему, что двое советских солдат — его личные пленные и он сам несет ответственность за то, чтобы обеспечить им обращение в соответствии с международными конвенциями.
«Вы только послушайте! — воскликнул лейтенант, красуясь перед двумя унтер-офицерами, находившимися рядом с ним: — Но в соответствии с международными конвенциями запрещается и использовать военнопленных на земляных работах. — Лейтенант повернулся к Элерсу и сказал: — Господин обер-фенрих, я дал вам ясный приказ расстрелять пленных».
«Господин обер-лейтенант, — резко ответил Элерс, — вы не имеете права приказывать мне. Я направлен обеспечивать ваше взаимодействие с артиллерией, но я не ваш подчиненный».
«Вы слышали это? — обратился лейтенант к унтер-офицерам и снова повернулся к Элерсу: — Вы пока еще обер-фенрих, а не офицер, и вы отказываетесь подчиниться приказу офицера? Я доложу о вас, чтобы вы понесли наказание».
Однако Элерс не сдавался.
«Я нахожусь здесь в качестве офицера-наблюдателя, и на мне такой же Железный крест, как и на вас. А что касается артиллерийского огня, то здесь решаю не я. Каждый снаряд на счету, решение принимает только мой командир на батарее».
«Мы окружены, — ответил лейтенант. — И как командир опорного пункта я могу отдавать приказы любому, кто на нем находится, включая и вас, войти в состав его гарнизона. И я еще раз приказываю вам расстрелять пленных».
Элерс вернулся обратно в свой окоп и снова связался с капитаном Ивоном по рации. Выслушав рассказ Элерса о только что произошедшем, Ивон ответил, что он не имеет права препятствовать тому, чтобы Элерс вошел в состав гарнизона, но строго приказывает Элерсу и радисту ни при каких обстоятельствах не расстреливать пленных. В ходе этого разговора Элерс обратил внимание, что его пленники побледнели. Возможно, они что-то понимали по-немецки. К облегчению Элерса, оказалось, что командир полка, полковник Дауде, запретил расстреливать пленных, и с этой новостью Элерс вернулся в дом, где лейтенант ждал его донесения о выполнении расстрела.
Когда Элерс сообщил ему о приказе полковника Дауде, лейтенант сменил тактику: «Хорошо, я понимаю вашу проблему, но подумайте сами. Здесь, в этом доме, для пленных места нет. Даже если все раненые будут вывезены, освободившееся место нужно будет предоставить моим солдатам, чтобы они смогли передохнуть. Пока они могут только скрючиться в своих окопах, а о том, чтобы отправить пленных назад к русским, не может быть и речи. Кроме того, у нас слишком мало людей, чтобы приглядывать за пленными ночью. А что, если нас атакуют русские? Нас всего 42 человека, в бою будет нужен каждый солдат, ни одного нельзя будет выделить для охраны пленных».
«Мы можем связать пленных, чтобы не дать им сбежать».
«Что ж, если их связать, им придется лежать на земле. В этом случае к утру они замерзнут до смерти. Впрочем, я отменяю свой приказ о расстреле пленных. Вместо этого я приказываю вам передать их мне».
Элерс пошел к своему окопу, где застал радиста за разговором с капитаном Ивоном, который сказал, что пленных следует передать командиру опорного пункта, но командир полка занимается организацией их вывоза в тыл. Скрепя сердце Элерс повел пленных на командный пункт. Они вошли в дом, и Элерс, несколько приукрасив картину, доложил, что командир полка лично обеспечит машину, которая заберет пленных. Лейтенант сухо ответил, что так он и предполагал. Он приказал одному из унтер-офицеров позаботиться о пленных и вывести их наружу. Вскоре раздались два пистолетных выстрела. С тяжелым сердцем Элерс побрел назад, и, едва он дошел до своего окопа, начался минометный обстрел. Элерс приказал радисту запросить заградительный огонь по обе стороны их позиций.
Судьба попавших в плен на Восточном фронте очень часто была незавидной. В данной конкретной ситуации, кажется, изначально с пленными намеревались обращаться согласно требованиям международных конвенций, но все же в итоге они были расстреляны. Возможно, подобные обстоятельства повлияли на приказ Штеммермана на прорыв, в котором он подчеркивал, что нормы международного права не должны нарушаться. Во время прорыва было бы трудно вести пленных с собой. С другой стороны, не было особого риска в том, чтобы отпускать их, забрав их оружие. Едва ли они могли бы сообщить что-то ценное, выйдя к своим.
До начала прорыва дело обстояло совсем иначе, поскольку требовалось сохранить планы в секрете, но пока войска не пошли на прорыв, охранять пленных было сравнительно легко.
Штеммерман полагал необходимым, чтобы 1-я танковая дивизия разбила советские части, обороняющиеся северо-восточнее Лысянки. Конечно, и Брейт понимал важность занятия местности к северо-востоку от Лысянки и рано утром вылетел в село с намерением оставаться там до тех пор, пока солдаты группы Штеммермана не выйдут в место, где они будут в безопасности. «Физилер-Шторх» Брейта приземлился как раз, когда боевая группа Франка перешла в атаку в направлении хутора Октябрь.
Как мог видеть Брейт, атака началась не блестяще. Боевая группа Питша, которая должна была поддерживать Франка, состояла из одного танка Pz-IV, одного штурмового орудия StuG-III и 19 офицеров и солдат из 17-го разведывательного батальона. Однако StuG-III вышел из строя, даже не дойдя от исходной позиции до атаки, вдвое уменьшив силы боевой группы. К тому же начавшуюся атаку танков Т-34 пришлось отражать роте «Пантер», но в ходе боя две «Пантеры» провалились в небольшие овраги, укрытые снегом и потому невидимые для водителей танков. Оба танка в конце концов были возвращены в строй, но это потребовало немалых усилий.
Вскоре последовала еще одна советская атака. Немцы оценили силы атакующих примерно в три десятка Т-34. Обер-фельдфебель Штриппель с тремя «Пантерами» был направлен в контратаку. К счастью для него, к нему на подмогу подоспели подкрепления: сперва ему были приданы еще два танка, а через некоторое время еще два. С семью «Пантерами» Штриппель отбил атаку советских танков, заявив о не менее чем 27 подбитых в ходе этого боя Т-34 при лишь одной потерянной «Пантере». Каковы бы ни были реальные потери советских танкистов, этот успех позволил немцам организовать атаку Октября, что и было сделано после полудня[191].
Пока боевая группа Франка наступала на Октябрь, еще один немецкий отряд приближался с севера. Это был тяжелый танковый полк Беке, который атаковал высоту 239,0, находившуюся примерно в двух километрах северо-восточнее Октября. Силы полка Беке существенно уменьшились. На данный момент он