Остальную часть своей истории он пересказал достаточно коротко:
— Я не помню ни ласки от нее, ни доброго слова. Для нее я всегда был слишком грязным, слишком противным и слишком шумным. Однажды я застукал ее за тем, что она бьет Чада, а ведь ему был всего один год, за то, что он опрокинул ее апельсиновый сок. Она бросила нас, когда Чаду было два. С отцом развелась и чуть не разорила его. В результате он рано умер, но никогда не переставал любить ее, не перестав ждать, что она вернется.
Наступившая тишина была прямо-таки оглушительной. Лиллиан смотрела на Рая, потрясенная услышанной исповедью, которая заставила по-другому посмотреть на все его причуды. Внезапно между ними установилась близость. Лиллиан стало безумно жаль того ребенка, каким он был, — проклятого, отвергнутого и оскорбленного — брошенного матерью. Лиллиан прошептала:
— Прости, — и положила ладонь на его руку. Глядя мимо нее, Рай ответил на рукопожатие.
Лиллиан ощутила в этот момент все его обиды, его детскую ранимость. Ребенок, который целиком зависел от бессердечной матери и эгоистичного отца. И теперь все, чего она не понимала в Рае прежде, — жесткое, грубое и агрессивное — внезапно обрело объяснение. Слава Богу, что те отвратительные вспышки гнева не имели никакого отношения к ней.
— Может, лучше позавтракаем, — протянул Рай. — Я пришел говорить не об этом.
Лиллиан помотала головой.
— Я рада, что ты мне все рассказал. Спасибо.
Сжав ее пальцы снова, он убрал руку. Несколько минут они ели молча. Наконец оба успокоились, и Лиллиан стала расспрашивать о Джои и Бастере.
— Бастер болеет и хромает на переднюю лапу. Джои устроил ему местечко на кухне, чтобы пес мог находиться с людьми и был все время на глазах. Самое ужасное, как только мы выпускаем его наружу, он тут же несется к бассейну. На прошлой неделе он уже намочил свои бинты, пришлось его перевязывать.
Лиллиан улыбнувшись, вытерла рот салфеткой и потянулась за лимонадом. Рай внимательно следил за ее лицом. Его суровость исчезла, но она чувствовала, что-то надвигается.
— Лиллиан, я должен сообщить тебе кое-что, что, возможно, расстроит тебя, — мягко начал он. — Я уверен, что именно поэтому ты живешь здесь и работаешь в этом баре.
Значит, он догадался. Лиллиан изо всех сил старалась выдержать испытующий взгляд этих синих глаз, но не получилось. Она опустила глаза и стала возить по скатерти своим стаканом.
— Меня… — У нее перехватило дыхание. Она попыталась улыбнуться, но улыбка больше напоминала гримасу. Она никак не могла произнести эти слова: «выбросили на улицу» — и вместо этого с фальшивой бравадой заговорила совсем о другом: — Эту неделю я жила хорошо. Нашла работу. Возможно, не такую, о какой стоило бы мечтать, но это работа. Нашла место, где могу жить и за которое в состоянии платить…
Пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами, Лиллиан заставила себя взглянуть на Рая. Она боялась утратить тот хрупкий контроль, который помогал ей справиться с болью и страхом. И еле сдерживалась, чтобы не заплакать.
Лиллиан было известно, что слезы не красят ее. Никого прежде не заботили ее чувства, даже любимого отца, который передал девочку в руки няньки. Лиллиан всегда думала, что если она будет вести себя не так, как надо, то никто не станет любить ее. И поэтому все свои муки и страдания держала при себе.
И теперь, когда вдруг возникло такое чудесное понимание между ней и этим грубоватым техасским здоровяком, который ей так сильно нравится, Лиллиан очень боялась совершить неправильный поступок и тем самым все разрушить. Она не вынесет издевательств Рая по поводу ее несчастья.
Его прямой взгляд терзал ее.
— Ракель сказала, что ваша бабушка выгнала тебя из дома. Мне все известно, Лиллиан.
Его слова просто уничтожили ее. Сердце похолодело, и глубоко внутри началась дрожь.
— Пойми, пожалуйста… Я не в состоянии говорить об этом. Не сейчас. — Она замолчала и, не удержавшись, всхлипнула. — Может быть, позже… когда мне будет все равно.
Лиллиан попыталась улыбнуться, чтобы он не подумал, что она совсем убита. Глядя на его суровое лицо, которое начало расплываться, она старалась сдержать свои эмоции, и наконец боль стала стихать.
Внезапно вскочив на ноги, Лиллиан стала убирать посуду. Страстно желая справиться с эмоциями, она все аккуратно складывала в корзину. Рай встал. Нагнувшись, он положил свои огромные руки поверх ее рук.
— Прости.
Лиллиан улыбнулась ему.
— Не извиняйся. Ты ни в чем не виноват. Ты сказал «новости». Что еще?
— Это подождет.
Она помотала головой.
— Говори сейчас. — Внезапно ей стало страшно смотреть на него.
Руки ободряюще сжали ее пальцы.
— Бабушка прислала из Нью-Йорка все твои вещи.
Лиллиан совершенно забыла о том, что Евгения обещала это сделать.
— И где они? — прошептала она.
— На ранчо. Заберешь их, когда тебе будет удобно. Можешь не спешить.
Слезы покатились у нее из глаз. Лиллиан схватила салфетку и прижала ко рту. Прошептав сдавленным голосом «извини меня», она побежала в спальню.
Захлопнув за собой дверь, она бросилась в ванную. Ей хватило сил открыть краны, чтобы звук воды заглушил рыдания. Раздался громкий стук в дверь, и ее сердце подпрыгнуло.
— Лиллиан?
Ее поспешное «Со мной все в порядке. Пожалуйста… я сейчас», должно быть, возымело свое действие, потому что стучать он перестал. Нервы у нее сдали окончательно.
Рыдания раздирали ей грудь, сильные, прерывистые рыдания. Лиллиан схватила полотенце и уткнулась в него лицом. Ее предали. Всю жизнь она делала все, чтобы завоевать любовь Евгении. Изо всех сил старалась не ревновать ее к Ракели. А испорченной до мозга костей Ракели, избалованной паршивке, обожаемой бабушкой, все сходило с рук. И согласно бабушкиному мнению. Ракель, которая всегда вела себя просто возмутительно, не могла поступать плохо.
Лиллиан вышвырнули вон только для того, чтобы проучить Ракель? Она не сомневалась, даже Евгения не верит в это. Лиллиан лишили поддержки потому, что она надоела Евгении, потому, что Евгения никогда не любила внучку, которую ей навязали.
Возможность послать Лиллиан в Техас, чтобы впоследствии лишить ее всего, несомненно прельщала Евгению. Наконец-то она ей отомстила. Вместо того, чтобы постоянно изливать свой гнев на внучку, которую презираешь, гораздо удобнее послать ее в самую глушь, где она никого не знает и где никто не сможет ей помочь.
И осознание всей правды причиняло Лиллиан страшную горечь. Зачем плакать оттого, что тебя выгнала эта старая ведьма? Лиллиан перестала рыдать, опустила полотенце и стала разглядывать в зеркале свое заплаканное лицо.
Евгения Ренард не стоит ее слез. Лиллиан почувствовала изумление, когда вдруг поняла, что наконец свободна от этого бесполезного соперничества за бабушкину любовь. Желание Евгении унизить внучку и отомстить за мать привело к лучшему. Да, ей будет трудно, но у нее есть работа, есть жилье и, по всей вероятности, есть друг, Рай. Наверное, она сможет найти и других друзей, пусть даже не соответствующих стандартам Евгении. А через два года получит свои деньги, и ей больше никогда не придется беспокоиться о будущем.
Придет время, и ей не придется быть чувствительной, уступчивой простофилей, которая все годы тщетно пыталась завоевать хоть чуточку внимания или одобрения Евгении Ренард. Она больше не позволит, чтобы с ней обращались как с бедной родственницей, не позволит, чтобы ее использовали в качестве злополучной отдушины для выхода негативных эмоций бабушки и сестры. И впервые с момента
