Трудолюбивые существа не обратили никакого внимания на земляной дождь и потащили дальше свою добычу.
– Я-то как раз не хотела идти в хижину. Это тебе всегда хочется есть, и надо же было тебе туда полезть! – возмущалась Эллен.
– Я боюсь, – виновато прошептал Симон.
– Я тоже. – Эллен помассировала пальцами виски.
От отчаяния ее глаза цвета молодой травы потемнели, при этом волосы блестели на солнце, как красное пламя.
Вдалеке закричала сойка. Ветер шумел в кронах деревьев. Мирно плескалась широкая Ора. Неподалеку от дубильни на поверхности воды виднелись пятна грязновато-белой пены. Пятна смыкались друг с другом и плыли вниз по течению. У дубильни река сужалась, но все равно была достаточно широкой, чтобы по ней могли проплыть два торговых корабля.
– И что же мне теперь делать? – Эллен нагнулась и, подняв плоский камешек, широким движением бросила его в реку. Камешек пару раз ударился о поверхность воды, издавая хлюпающий звук, и пошел на дно. Симон лучше умел бросать камешки, у него они прыгали по воде, как водомеры.
– Здесь тебе оставаться нельзя. Пойди к Эльфгиве. Она тебе наверняка что-нибудь посоветует. – Симон вытер нос рукавом рубашки.
– Си-и-мо-он! – донесся до них голос матери мальчика. – Симон, помоги папе прополоскать кожи.
Ласковый голос никак не вязался с отвратительной внешностью этой женщины. Поношенное грубое платье из песчано-желтого льна болталось на ней, словно мешок. Лицо у нее было изможденным, и Эллен тошнило от вида ее костлявых рук, изъеденных дубильными отварами, и желтых ногтей. Но хуже всего было то, что от нее постоянно исходил запах мочи и дубильного состава.
– Эй, да ты весь промок, малыш! – Кожевница ласково провела рукой по голове своего старшенького.
Эллен не могла заставить себя взглянуть на мать Симона. Она была совсем не похожа на Леофрун – так любила своих детей, что могла бы отдать жизнь за любого из них. «Однако ей не помешало бы иногда принимать ванну», – подумалось Эллен. Леофрун мылась каждый день и душилась лавандовым маслом, как это делали жены и дочери богатых купцов из Ипсвича. «Но внутренне она воняет хуже, чем кожевница, – с ненавистью подумала Эллен. – Свой грех ей с себя никогда не смыть».
– Пойдем, Симон, поможешь отцу. А с Эллен завтра погуляете.
Эллен так пристально смотрела на землю, что у нее заболели глаза. «Кто знает, что будет завтра!» – удрученно подумала она.
– Давай, держись, – прошептал Симон и поспешно поцеловал ее в щеку, а затем послушно поднялся и, ссутулившись, пошел за матерью.
Обернувшись, он печально помахал ей рукой.
Эллен послышался какой-то треск в зарослях, и она испуганно оглянулась, но никого не увидела. Симон был прав: им лучше не попадаться на глаза сэру Майлзу и Леофрун. Нужно идти к Эльфгиве. Если кто-то и может дать ей хороший совет, так только она. Эллен решила поспешить и побежала через лес так быстро, что ее ноги едва касались земли, а острые камешки впивались в ступни сквозь тонкую кожаную подошву башмаков. Эллен даже не обращала внимания на желтые цветы, росшие вокруг, которые она так любила. От Леофрун нечего было ждать пощады. Эльфгива должна ей помочь! Довольно быстро Эллен добежала до небольшой поляны, на которой стоял домик повитухи. Запыхавшись, девочка остановилась.
В солнечных лучах, падавших сквозь зеленую листву, танцевали пылинки, сиявшие, словно золото.
Эльфгива склонилась над зарослями календулы – она собирала желтые цветки, чтобы приготовить мази и микстуры. Ее белые как снег волосы, которые она собирала на затылке в узел, сверкали на солнце. Взявшись рукой за поясницу, Эльфгива с трудом выпрямилась и увидела Эллен.
– Элленвеора! – радостно воскликнула она.
Когда она смеялась, ее лицо покрывалось сетью крошечных морщинок, а добрые умные глаза блестели. Эллен остановилась перед ней как вкопанная. Слезы готовы были хлынуть из ее глаз.
– Малышка, что случилось? Ты выглядишь так, словно повстречала самого черта. – Эльфгива распахнула объятия и через секунду прижала к себе плачущую девочку. – Давай войдем внутрь. У меня еще остался капустный суп, я его разогрею, и ты спокойно расскажешь мне, что у тебя стряслось.
Эльфгива взяла лукошко и потянула Эллен за собой в домик.
– Она путалась с сэром Майлзом, этим отвратительным задавакой! – В голосе Эллен звучали ненависть и отчаяние. – Я сама видела.
Ее лицо искривила гримаса отвращения. Продолжая всхлипывать, девочка со все возрастающей злостью рассказала о происшедшем.
После того как она договорила, Эльфгива встала, подошла к очагу и нервно поворошила золу. Потом она снова села и, подергав себя за вырез платья, обхватила руками морщинистую шею.
– Твоей матери тогда было столько же, сколько тебе сейчас. Ох, Господи, прости! Я знаю, что обещала никому этого не рассказывать. – Эльфгива посмотрела вверх и перекрестилась.
Эллен с любопытством ждала, что скажет дальше повитуха.
– Она была обручена с очень богатым торговцем шелком, но познакомилась с молодым норманном и влюбилась в него. – Эльфгива глубоко вздохнула, словно ей трудно было говорить. – Твоя бедная мать ничего не знала о последствиях любви и вскоре уже носила под сердцем ребенка. Когда твой дедушка узнал об этом, он пришел в ярость. Молодой норманн был человеком высокого происхождения, что исключало возможность их свадьбы. Помолвку с торговцем шелком тоже пришлось разорвать. Оскорбленный жених угрожал Леофрун расправой у позорного столба, если она не уберется из города. – Эльфгива взяла Эллен за руки и заглянула ей в глаза. – Наказание женщинам, которые рожают, не будучи замужем, очень жестокое. Им бреют голову и бьют кнутом. Некоторые не могут пережить боль и унижение и умирают прямо у позорного столба. А те, кто выживает, уже не могут вести нормальную жизнь, так что многие из них
