– Любовь, как в том анекдоте говорится, придумали русские, чтоб денег не платить. А потом, Саш, я не проститутка, я порядочная женщина на содержании. Это две большие разницы! Это актуально, понимаешь? У мужика есть бабки, я ему нравлюсь, почему бы ему не поделиться со мной этими бабками?
– Все равно не любовь, – тихо сказала Саша.
– Экая ж ты дура! Кто тебя здесь любит? Кому ты тут нужна? Ты хоть раз думала об этом?
Мужик в углу снова заорал:
– Сашка, поди сюда!
Мила криво усмехнулась:
– Этот, что ли? Любимый клиент?
Саша засмущалась.
– Это сосед наш, дядя Боря, они еще с отцом дружили.
– Жив отец-то?
– Полгода назад похоронила. – Саша опустила глаза. – Одна я. Совсем одна.
– Тогда вообще не пойму, что тебя тут держит. Я вот по городу проехалась, господи, какая тут тоска! Как я тут жила раньше! Ума не приложу! Ты-то как выдерживаешь? Ведь отличницей была, книжки читала!
– А я и сейчас час читаю, – улыбнулась Саша, – когда время есть. Вот, часть сюда принесла.
На холодильнике за стойкой, стопка большущих книг в роскошных переплетах.
– Это папины. Есть минута свободная, полистаю…
– Да помню я твои книжки, – усмехнулась Мила. – Счастья они тебе не принесли. И не принесут. Эх, Сашка, умная ты, только дура. Поехали в Москву, пока у тебя есть что показать, а то вся молодость пройдет среди этих кружек да нищеты. В сорок лет кому ты понадобишься?
С улицы послышался сигнал автомобиля. Мила встрепенулась.
– Ой, это мой! Он тут по делам, ну я и решила родину навестить. Да больше дня не выдержу. Прощай, Сашуль. А пальто, вот, возьми, носи на здоровье, мне не жалко! Я себе еще десяток таких куплю!
Она сняла элегантное пальтишко и кинула его на руки Саше.
– Ой, Мила, спасибо! – только и успела сказать та, как в пивную ворвался крепыш в коже.
– Овца, ты чё, оглохла, что ли? – заорал он с порога.
– Иду, любимый! – испуганно побежала за ним Мила.
А Саша печально села за столик. И сколько ни звал ее сосед дядя Боря, не откликалась она на его рев. Просто молчала и думала – как быть?
На другой день ее жутко ругал хозяин пивной – бывший Сашенькин одноклассник. Кличка Хрюндель ему была в самый раз – толстый, рыжий, с заплывшими жиром глазками.
– Ты мне, Шурка, надоела, хуже горькой редьки! Сколько можно должников множить, а? Я те чего – благотворительный фонд?
– Гриш, да они отдадут, как только появятся деньги!
– Появятся у них – как же! Чтоб деньги были, работать надо! Весь город не работает, а как выпить – всегда готовы!
Масляные Гришины глаза при этом четко были направлены в вырез Сашенькиного платья. Девушка почувствовала этот взгляд и разозлилась:
– У кого есть работа, работают, просто им зарплату не платят. Получат – отдадут. Ты ж всех сам знаешь, Гриша!
– Ага, получат! После дождичка в четверг! Жди! Чтоб больше в долг никому. Лучше сам все выпью и съем!
– Да с тебя станется, Хрюндель! – не выдержала Саша.
Толстяк аж взвизгнул:
– Ты у меня, Шурка, про школу-то забудь! Быстро без работы останешься да еще в долгах как в шелках! Я подсчитал – за тобой долгу на всю зарплату, плюс кружки битые…
Он оттеснил Сашеньку в угол, оглядываясь на пустой зал:
– Будешь со мной дружить по-правильному, долг прощу! – Хрюндель прижал девушку к стене, пытаясь положить ей пятерню на грудь: – Умницей будь, Шурка!
Рука Сашеньки невольно потянулась к пустой пивной кружке.
– Пошли в подсобку! – хрипел Хрюндель. – Там света нет и… долги тебе все прощу! Ну пошли говорю, не корчь из себя царевну!
Он грубо дернул Сашу за руку. Вот тут-то она и не выдержала – заехала ему пивной кружкой по голове.
Хрюндель рухнул на пол.
Саша мгновенно прихватила книжки с холодильника и выскочила на улицу.
«Теперь уж дороги назад точно нет!» – сказала она себе сама.
Загородное шоссе было пустынным. Только по обочине дороги шла кошка. Совсем молодая. Почти котенок. Следом осторожно шагала Сашенька, пытаясь поймать животное. В руках у нее маленький, явно допотопный чемоданчик.
Кошка неожиданно рванула на дорогу. Девушка – за ней, машинально.
Взвизгнули тормоза. Иномарка еле успела притормозить. Саша поскользнулась, выронила чемодан, но успела схватить и прижать к себе едва не погибшую кошку.
Из машины вышел мужчина, неспешно приблизился. Увидев почти детское лицо, протянул руку, помог подняться:
– Что же тебе, жить надоело?
В ответ она неожиданно рассмеялась, так заразительно, что мужчина через секунду смеялся тоже, даже хохотал, хотя, глядя на его солидную внешность, никак нельзя было ожидать такого беспечного веселья.
Они ехали в машине. Девушка как-то неуклюже, по-мальчишески поправила волосы:
– Вас как зовут?
– Виктор. Виктор Борисович.
– А меня Саша. Александра Васильевна. Суворову тезка. Слыхали? Который Альпы переходил. История!
– Вон она – история, на заднем сиденье. Гляди!
Девушка обернулась и увидела там старинную шпагу с золоченым эфесом.
– Ух ты. Я поглажу, можно? Французская?
– Нет, наша, златоусского мастера Ивана Бушуева. 1823 года производства.
– Дорогая?
– Цены нет.
– Красота! Даром что наша.
– Ты, Александра Васильевна, мыслишь неправильно. Мастера из Златоуста почище немцев и французов были. А теперь?
– За державу обидно?
– Вроде того.
Сашенька тем временем вытащила шпагу из ножен. На сверкающем клинке золотом нарисовано: поле, усеянное трупами, и одинокая фигура французского солдата, опустившегося на землю в немом отчаянии. Лицо он закрыл руками.
– Вот бедолага, – вздохнула девушка. – Я историю в школе больше всего любила. Да кому теперь нужна та история!
– Покормить тебя? Ты ведь, наверное, голодная? – спросил мужчина.
– Ну да… То есть нет… То есть очень голодная!
…В маленьком придорожном кафе она жадно ела, не переставая болтать. Виктор Борисович внимательно на нее глядел – было что-то удивительно бесхитростное и обаятельное в ее облике.
– У нас дома только институт политехнический. Два завода, но оба не работают. Весело! А сабель у вас еще много?
– Много. Всю жизнь собираю.
