пьесе. Так и рождалась страдающая и мятущаяся Катерина – из жизни Любы Косицкой, мыслей и впечатлений влюбленного Островского и, конечно же, из его драматургического таланта.
Было в этом даже нечто мистическое: Александр Николаевич вспоминал, что когда он писал сон Катерины, он «услышал от Любови Павловны про такой же сон в этот же день…»
Первое чтение «Грозы» происходило уже в городе, в октябре того же года на квартире у Косицкой. Послушать Островского собрались едва ли не все актеры Малого театра. Александр Николаевич волновался, часто устраивал перерывы, хотя к подобным чтениям должен был привыкнуть. Но эта пьеса была для него особенной.
Волновалась и Косицкая. Она так много узнавала в пьесе… Но ей хотелось знать, чем же все кончится? Для нее эта пьеса тоже была особенной.
«Гроза» произвела на слушателей огромное впечатление – искушенные в драматургии, они были в восторге! Любовь Павловна была чрезвычайно довольна. А Островский – счастлив!
Естественно, что роль Катерины поручили Косицкой. А потом начались репетиции. Островский день и ночь пропадал в театре. Общее дело весьма способствовало развитию романа.
Невенчанная жена, Агафья Ивановна по-прежнему занималась детьми и хозяйством, видела перемены в любимом муже и молча переживала его постоянные отлучки допоздна.
Косицкая репетировала блестяще, вдохновенно, и Александр Николаевич влюблялся все больше и больше. Но встречаться они предпочитали тайно. Они писали друг другу письма. В одном письме Александр Николаевич, говоря о своих чувствах, писал: «Я вас на высокий пьедестал поставлю…» Ради своей Любови он был готов на все – оставить семейство, расстаться с Агафьей Ивановной…
Шестнадцатого ноября 1859 года в Малом театре состоялась премьера «Грозы».
История, показанная на сцене, была, казалось, довольно простая – купеческая жена, высоко нравственная и воспитанная в строгих правилах, влюбляется в приехавшего из Москвы молодого человека, изменяет мужу, мучается виной, затем публично кается и бросается с высокой кручи в Волгу.
Но актеры играли так вдохновенно, а драматург открыл зрителям такие стороны человеческой жизни – человеческой черствости и ограниченности и человеческого страдания, – что публика аплодировала чуть ли не каждому выходу.
Островский волновался безумно. Картина сменяла картину, зрители принимали по-прежнему прекрасно. И вот выход Косицкой… Он начинается со знаменитых слов: «Отчего люди не летают!..»
«Вдруг ее подхватила, понесла за собой волна вдохновения, когда ты – уже и не ты, а просто частица Божия, и велением сверху, а не своей волей, ты творишь, сам зачарованный содеянным… В эти секунды легкое дыхание вечности просыпается в тебе. И ты сам не знаешь: как все складывается, как получается…» – так описал игру Косицкой один из исследователей ее творчества. А игра эта настолько потрясла современников, что они еще долго говорили о ней, как о театральном чуде.
В сцене прощания с Борисом вместе с Косицкой рыдал весь зал. Игравшая Кабаниху Надежда Васильевна Рыкалова, опытная маститая актриса, стоя в кулисах в ожидании своего выхода, едва сдерживала слезы. Она вспоминала, что ей стоило немалых усилий снова войти в роль.
Но вот пьеса сыграна. За кулисами Островский бросился к Косицкой и обнял ее. Впервые при всех.
А потом, преодолев охватившее его волнение, воскликнул: «Сам Бог создал вас для этой роли!»
А зал ревел и грохотал аплодисментами. Успех был поистине оглушительный.
После премьеры был, как и положено, банкет. Но ни Косицкой, ни Островского там не было…
«Гроза» вызвала бурю эмоций. Кто-то восторгался, а кто-то возмущался, лишь равнодушных не было. Любовь Павловна писала Александру Николаевичу: «”Гроза” гремит в Москве, заметьте, как это умно сказано, и не удивляйтесь».
«Гроза» гремела в Москве, собирая полные залы. Публика валом валила посмотреть на «живую» женщину, бросающуюся в любовь, как в омут, а затем отдающую жизнь за эту любовь. Все шли смотреть Катерину-Косицкую.
Но в реальной жизни Косицкая была не столь безудержной и страстной. Она и Островского просила быть сдержаннее и помнить о долге перед семьей. Любовь Павловна говорила ему, что не должно бросать «кроткую Агафью Ивановну». Однако Островский уже разлюбил свою верную и тихую гражданскую жену.
Между прочим, в его последней пьесе «Не от мира сего» героиня, Ксения, произносит монолог, который вполне могла бы сказать Агафья Ивановна: «Поминутно представляется, как он ласкается к этой недостойной женщине, как она отталкивает его, говорит ему: „поди, у тебя есть жена“, как он клянется, что никогда не любил жену, что жены на то созданы, чтобы их обманывать, что жена надоела ему своей глупой кротостью, своими скучными добродетелями…»
Возможно, именно роман «на стороне» был причиной того, что Агафья Ивановна стала часто болеть и все внимание сосредоточила на бедных своих детях, которые, на беду, умирали один за другим. Лишь старший мальчик пережил свою несчастную мать, да и то – ненадолго…
Правда, надо отдать должное Александру Николаевичу – он старался не обижать Агафью Ивановну и поддерживать с ней спокойные, «нескандальные» отношения. Он и от посторонних требовал уважительного отношения к ней: Надежда Васильевна Рыкалова вспоминала, что все актеры Малого театра ездили представляться невенчанной жене драматурга.
Островскому было нелегко. Он, словно герой какой-нибудь своей пьесы, разрывался между долгом и любовью. А потом… Гроза разразилась и в его жизни. Он получил еще одно письмо от Косицкой. «…Я горжусь любовью вашей, но должна ее потерять, – писала Любовь Павловна, – потому что не могу платить вам тем же… простите меня, я не играла душой вашей…»
Он был потрясен. Он любил ее по-прежнему и не понимал, что случилось. Он просил объяснений.
И получил их. Она полюбила другого.
Новый возлюбленный Любови Павловны был молод и красив. И настойчив. Сын богатого купца Соколова, ветреный гуляка, на каждом представлении сидел в первом ряду, а после представления осыпал ее цветами. Немолодая актриса влюбилась, как девочка! Безоглядно, бездумно. А москвичи, на глазах у которых разворачивался бурный роман, только ворчали да осуждающе качали головами.
Для Александра Николаевича роман «его Катерины» был мукой и унижением. Ко всему прочему, молодой любовник, прокутив все, что имел, стал обирать Косицкую. И разорил ее. А потом оставил.
Ко времени этой влюбленности Никулин, муж Косицкой, уже умер, и она была свободна. Островский написал ей письмо, в котором предлагал вернуться к нему и обещал все простить…
В ответ он написала: «…я не ребенок, вы знаете, я не брошу моей чести и не отдам моей любви, не убедившись в ней, а где есть любовь, там нет преступления, и любовь моя не потемнит меня и не спрячет моих достоинств…»
Что мог ответить ей Островский, сам написавший пьесу о Катерине Кабановой? Ведь это он создал героиню, которая говорила со сцены всему миру о том, что там, «где есть любовь, там нету преступления»… Александр Николаевич словно попал в свою собственную пьесу – жизнь и творчество порой переплетаются самым невероятным образом.
Островский пытался бежать от своего чувства – он часто уезжал из Москвы, но и вдали от Косицкой его любовь не проходила. Он старался не видеть ее, не встречаться с ней… А в 1863 году отправился за ней в Новгород, где тогда гастролировал Малый театр. По возвращении в Москву он каждый вечер ждал ее у театра. Иногда даже не подходил близко, а только кланялся издали.
А в 1865 году он получил от нее последнее письмо: «Я пишу Вам это письмо и плачу, все прошедшее, как живой человек, стоит передо мной: нет, не хочу больше ни слова, прошедшего нет больше нигде…»
История с купеческим сынком серьезно подкосила Любовь Павловну. Любовные переживания в жизни обернулись для нее, как и на сцене, трагедией. Оставшись без средств, она была вынуждена распродавать все ценное – подарки былых поклонников и даже платья. Через три года, в 1868 году, она умерла от рака. Ей был сорок один год.
Спустя немного времени не стало и Агафьи Ивановны.
К этому времени Островский завел себе молодую любовницу – выпускницу театральной школы Марию Бахметьеву. Она родила ему двух детей. Какое-то время он предпочитал жить с ней также в гражданском браке, но затем все-таки обвенчался. Семейная жизнь не принесла ему счастья. «Здоровье мое плохо… –
