скромно, испытывая постоянные денежные затруднения, носила простенькие платья из белой тафты и на свои средства воспитывала двух двоюродных сестер – дочерей Карла Скавронского, старшего брата Екатерины Первой.
Знать пренебрегала царевной, поскольку известно было, что Анна не любила ее. Зато двери елизаветинского дома были всегда открыты для гвардейских солдат. Елизавета раздавала им маленькие подарки, крестила их детей и очаровывала их улыбками и взглядами.
В обществе Елизавета показывалась достаточно редко, но все же иногда являлась на балы и там по- прежнему блистала как необыкновенная красавица.
Когда китайскому послу, первый раз приехавшему в Петербург в 1734 году, задали вопрос, кого он находит прелестнее всех женщин, он прямо указал на Елизавету. По описанию видевшей ее часто жены английского посланника, леди Рондо, у царевны были превосходные волосы, выразительные голубые глаза, здоровые зубы, очаровательные губы. Говорили, правда, что в ней чувствуются недостатки воспитания, но, тем не менее, она обладала определенным внешним лоском: превосходно говорила по-французски, знала по-итальянски и немного по-немецки, изящно танцевала, всегда была весела, жива и занимательна в разговорах. Чего же более?
Как в раннем отрочестве, так и в зрелом возрасте, Елизавета при первом же появлении поражала всех своей красотой. Ее роскошные волосы, не обезображенные пудрой по тогдашней моде, распускались по плечам локонами, перевитыми цветами. Решительно неподражаема была цесаревна в русской пляске, которой в веселые часы забавлялась со своими шутами и шутихами.
Вскоре после воцарения императрицы Анны Иоанновны, фаворит царевны Шубин оказался втянутым в заговор в пользу Елизаветы. Его заключили в крепость, а потом на многие годы сослали в Сибирь. Елизавета и на этот раз быстро утешилась и вскоре пережила самое сильное любовное увлечение, сделавшееся также и самым длительным. С 1731 года в императорскую капеллу был принят Алексей Григорьевич Разумовский...
Вы спросите – а при чем тут царская капелла? А при том, что Разумовский, позже – всесильный фаворит и тайный муж императрицы во времена знакомства с молодой Елизаветой был ...всего-навсего певчим!
Алексей Григорьевич Разумовский (1709–1771) – один из русских «случайных людей» XVIII века. Умер он графом. А вот родился на хуторе Лемеши, неподалеку от Чернигова, в семье «реестрового» малороссийского казака Григория Розума («розум» по-малороссийски – ум). Розумом прозвали Григория за то, что он в пьяном виде любил произносить поговорку: «Що то за голова, що то за розум»!
Несмотря на то, что происхождение Разумовского было хорошо известно современникам и потомкам да и не скрывалось ими самими, появилась фантастическая генеалогия, выводившая их род от польского шляхтича Рожинского. Но, скорее всего, это просто выдумка.
Мальчиком Разумовский пас общественное стадо, но у него проявилась страсть к учению и пению; он выучился грамоте у дьячка села Чемер. А вот в 1731 году через село Чемер по счастливой, что называется, случайности, проезжал один из придворных, полковник Вишневский. Он услышал в церкви чудный голос Разумовского и взял его с собою в Петербург. Вряд ли знал полковник, что он везет в столицу будущего графа и всесильного фаворита императрицы. Судьба совершает порой непредсказуемые повороты, – каждый из нас в этом убедился хотя бы раз! Если и не на своем, то на историческом примере...
Обер-гофмаршал двора императрицы Анны Иоанновны Левенвольд принял Алексея Розума в придворный хор; там его увидела и услышала цесаревна Елизавета Петровна, пленившаяся его голосом и наружностью – он был красавец в полном смысле слова! С этого времени и началось его быстрое возвышение – после ссылки любимца цесаревны Шубина, он занял его место в сердце Елизаветы. Возможно, бедная цесаревна, чьи женихи умирали, а фавориты становились изгнанниками, помимо прочих достоинств, нашла в своем избраннике и такое – он был настолько ничтожен по своему статусу, что никому из царственных особ и не пришло бы в голову удалять его в ссылку, разлучая с нею.
То ли от счастья – быть любовником особы царской крови, – а то ли по другим причинам, но Розум потерял голос. Однако никто не спешил гнать его из дворца, он сразу же получил должность придворного музыканта. А потом стал постепенно подниматься вверх по иерархической лестнице...
Бывший певчий стал управляющим имениями цесаревны, а позже – и всем ее двором. В правление же новой императрицы, Анны Леопольдовны, он был назначен камер-юнкером Елизаветы. Это возвышение отразилось и в его родных Лемешах: мать Разумовского завела там корчму и повыдавала благополучно замуж своих дочерей...
Елизавета в конечном итоге получила преданного и неприхотливого друга сердца. И тут.... Тут-то проснулось ее честолюбие! Ибо, когда на любовном фронте все спокойно, то непременно хочется иных бурь!
Жажда власти была совершенно не в характере Елизаветы. Свидетельством тому хотя бы то, что она не принимала участия ни в одном из предшествовавших государственных переворотов и даже не старалась заявить о своих правах на престол. Если она и оказалась в 1741 году вовлеченной в вихрь политических событий, то этим она обязана была скорее внешним обстоятельствам, чем склонностям своей натуры.
После смерти Анны Иоанновны в Петербурге началось сильнейшее брожение умов. Заявила о своем существовании так называемая национальная партия. Засилье немцев, которое покорно сносили в течение десяти лет, сделалось вдруг невыносимым. Бирона ненавидели все поголовно, Миниха и Остермана не любили. Анну Леопольдовну, новую правительницу, не уважали. Ее мужа Антона Брауншвейгского и вовсе презирали.
В этих обстоятельствах как-то само собою приходило на ум имя Елизаветы, тем более что в гвардии ее знали очень хорошо. Спрашивали, с какой стати будет править родня немецкого императора, когда жива и здравствует родная дочь Петра Великого. То, что она родилась до заключения брака и считалась вследствие этого незаконной, уже никого не смущало. Разговоры о возможном перевороте начались еще в феврале 1741 года.
Елизавета сносилась через своего врача и поверенного Лестока с французским посланником маркизом Де Ля Шетарди. Он готов был поддержать ее, но дальше разговоров дело не пошло. Еще 22 ноября 1741 года ничего не было готово. Более того, никто даже не собирался ничего готовить. Не было ни плана, ни его исполнителей. Между тем слухи о том, что Елизавета что-то затевает, неоднократно разными путями доходили до Анны Леопольдовны, которая с 8 ноября того же года была объявлена правительницей, но она каждый раз отмахивалась от них. Причин тому было две: во-первых, Елизавета неизменно поддерживала с регентшей хорошие отношения, а, во-вторых, Анна Леопольдовна в силу своей лени не давала себе труда задуматься над грозившей ей опасностью. Как часто бывает в таких случаях, заговор, который до этого все никак не складывался в течение нескольких месяцев, составился вдруг внезапно и был почти немедленно приведен в исполнение.
23 ноября был «куртаг» у герцогини Брауншвейгской. Все заметили, что Анна Леопольдовна была не в духе: она долго ходила взад и вперед, а потом вызвала Елизавету в отдельную комнату. Здесь между ней и царевной состоялся неприятный разговор. Анна Леопольдовна обвинила Елизавету в том, что она ведет переговоры с врагами отечества (в тот момент шла война со Швецией). После этого Елизавета заплакала, и тогда Анна Леопольдовна, будучи по характеру женщиной чувствительной, заключила ее в объятия и заплакала сама.
На этот раз Елизавете удалось отвести от себя подозрения, но разговор сильно взволновал ее, так как все упреки регентши были совершенно справедливы. Еще до начала войны со Швецией она вела переговоры со шведским посланником Нольккеном. Тот прямо предлагал ей деньги и помощь в перевороте в обмен на письменные обещания возвратить Швеции захваченные при Петре земли. Елизавета тогда благоразумно отказалась подписывать какие-либо бумаги...
Но теперь, после разговора с императрицей, она поняла, что переворот для нее неминуем. Царевна впервые почувствовала серьезную угрозу для своей жизни... Наступал решительный час.
25 ноября 1741 года, узнав, что Анна Леопольдовна действительно имеет намерения арестовать ее и, возможно, даже заключить в монастырь, Елизавета с особо доверенными ей людьми (разумеется, Разумовский – первый из их числа) примчалась ночью к казармам гренадерского полка и, подняв по тревоге
