«Милый Андрюша, пишу тебе с глазами, наполненными слез, а сердце и душа полны тоскою и горестию: закатилась звезда светлая, Россия потеряла Пушкина!»
То же самое ощущение погасшего светоча – у каждого, кто хоть раз прикоснулся к пушкинской поэзии. Смерть поэта воспринимается всеми как личное горе....
Умирая, Пушкин наказал жене: «Ступай в деревню, носи по мне траур два года и потом выходи замуж, но за человека порядочного».
Наталия Николаевна, конечно же, исполнила волю покойного. Но не два года, а целых семь лет носила она траур по мужу. Она уехала жить в свое имение Полотняный Завод.
Вскоре после трагедии она написала письмо из Полотняного Завода Софье Николаевне Карамзиной: «Я выписала сюда все его сочинения и пыталась их читать, но это все равно, что слышать его голос, а это так тяжело!»
Она с детьми и сестрой прожила в Полотняном Заводе, на попечении брата и матери до 1839 года. Затем побывала в Михайловском, поставила первый памятник на могиле Пушкина, позаботилась о том, чтобы прах его был перезахоронен должным образом – в феврале 1837 года стояли сильные морозы и для гроба Пушкина сделали временное пристанище. Еще в 1838 году она обратилась в Опекунский Совет с просьбой выкупить село Михайловское и отдать в наследование детям Пушкина. Опекунский Совет просьбу удовлетворил. В письме графу Виельгорскому, возглавлявшему Совет, есть строки «Всего более желала бы я поселиться в той деревне, в которой жил несколько лет покойный муж мой, которую любил он особенно, близ которой погребен и прах его. Меня спрашивают о доходах с этого имения, о цене его. Цены ему нет для меня и для детей моих!» (Н. Н. Пушкина – М. Ю. Виельгорскому 22 мая 1838 года.)
В 1839 году Наталия Николаевна с детьми и сестрой вернулась в Петербург, но знали об этом только близкие друзья семьи и тетушка Екатерина Ивановна, которая сняла племяннице и ее детям квартиру в Аптекарском переулке.
Петр Александрович Плетнев в письме историку и мемуаристу Я. Гроту отмечал: «Скажите баронессе Корф, что Пушкина очень интересна. В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказывать». (П. Плетнев – Я. Гроту 22 августа 1840 года). У Наталии Николаевны собирались небольшим тесным кружком, читали, музицировали, рисовали, вели задушевные разговоры. Приезжали к ней Вяземские, Плетневы, Карамзины, заглядывал на огонек В. И. Даль, когда бывал в Петербурге. В 1843 году впервые после нескольких лет затворничества Наталия Николаевна посетила театр и концертный зал. Случайная встреча с императором изменила ее судьбу. Она вновь должна была бывать при дворе, появляться в обществе государыни, которая сочувственно относилась к ней.
Наряду со знаками почтительного внимания, которое ей оказывали, как вдове Первого Поэта России, опять зазвучали и осуждение, и кривотолки, и вновь поднялась волна злых сплетен и даже ненависти. Она по-прежнему была ослепительно, поразительно красива. Появились претенденты на ее руку и сердце. Среди них были даже титулованные особы. Но, по ее словам, «всем нужна была она сама, а не ее дети!» А она жила детьми. И воспоминаниями. Тень Пушкина повсюду следовала за нею. Защищала и охраняла. Все камни презрения и клеветы падали, не долетев до нее... Так хранила ее и после смерти великая любовь великого человека.
В 1843 году Наталия Николаевна познакомилась с однополчанином брата Сергея Николаевича Гончарова, Петром Петровичем Ланским. Генерал Ланской боготворил ее еще с той поры, когда не смел надеяться на ответное чувство. В 1843 году Ланскому было сорок пять лет и он считал себя убежденным холостяком. Вначале он бывал у Наталии Николаевны просто, как у приятной знакомой, с удовольствием общался с детьми, привязываясь к теплому семейному дому все больше и больше. Получив же в командование элитный, лейб-гвардии конный полк, стоявший под Петербургом, и большую квартиру, Петр Петрович Ланской сделал предложение вдове поэта.
Их свадьба состоялась 16 июля 1844 года в Стрельне, где был расквартирован полк. Император, у которого Ланской, как и полагается, испросил разрешения на брак, поздравил жениха с отличным выбором и пожелал быть на свадьбе посаженым отцом. Но Наталия Николаевна, узнав об этой просьбе, сказала твердо: «Наша свадьба должна быть очень скромной. На ней могут присутствовать только родные и самые близкие друзья. Передайте императору – пусть он простит меня, иначе не простит меня Бог!»
Даже со свадебными визитами к друзьям Пушкина – Вяземскому, Плетневу, Виельгорскому она поехала одна, без Петра Петровича. Те должным образом оценили ее высокий такт и деликатность, искренне, от души желая счастья. Сердечные и теплые отношения их с Наталией Николаевной продолжались и дальше.
Наталия Николаевна, наверное, не хотела пышной свадьбы еще и потому, что слишком памятно было ее первое венчание, состоявшееся не так уж и давно – 18 февраля 1831 года, в Москве, в церкви Большого Вознесения... Прошло лишь тринадцать лет! А ведь это так немного для человеческой жизни...
В браке с Ланским у Наталии Николаевны было еще трое детей. В дружной и большой семье воспитывались также племянник Ланского Павел и сын сестры Александра Сергеевича – Левушка, «горячая голова, добрейшее сердце – вылитый Пушкин!» – как говорила Наталия Николаевна. Проводил каникулы и выходные в этом шумном и веселом домашнем пансионе и сын Нащокиных....
Наталия Николаевна писала Ланскому в июне 1848 года: «Положительно, мое призвание быть директрисой детского приюта: Бог посылает мне детей со всех сторон, и это мне нисколько не мешает, их веселость меня отвлекает и забавляет».
Она по-прежнему посещала придворные балы и вечера, сопровождала мужа в инспекторских поездках по Вятке и Москве (1854 год). Но всему предпочитала тесный домашний круг, общество родных и детей.
Несмотря на то, что была Наталия Николаевна окружена заботами и привязанностью всей семьи, дети и муж часто замечали, что взгляд ее наполнен какой-то внутренней, сосредоточенной грустью. «Иногда такая тоска охватывает меня, что я чувствую потребность в молитве. Эти минуты сосредоточенности перед иконой, в самом уединенном уголке дома, приносят мне облегчение. Тогда я снова обретаю душевное спокойствие, которое раньше часто принимали за холодность и меня в ней упрекали. Что поделаешь? У сердца есть своя стыдливость. Позволить читать свои чувства мне кажется профанацией. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца». – Это откровенное признание сохранилось еще в одном из писем Наталии Николаевны ко второму мужу (письмо это датировано 1849 годом).
Имя Пушкина оставалось для нее лучезарным до самой ее кончины. Умирая, в лихорадочном забытьи, она шептала побелевшими губами: «Пушкин, ты будешь жить!» – хотя Пушкина не было рядом уже много-много лет.... Рядом была только его бессмертная тень, тоскующая по душе той, что он любил больше жизни.
Душа эта пришла к нему 26 ноября 1863 года, хмурым осенним утром, провожаемая слезами холодного дождя, переходящего в мелкий снег...
Наталия Николаевна умерла в пятьдесят один год. Прах ее погребен на кладбище Александро-Невской Лавры. Выбита на памятнике одна фамилия: «Ланская». Справедливо ли это? И не пора ли добавить вторую, вернее первую ее фамилию – Пушкина? Ведь именно ему, великому Поэту России, обязана она своим бессмертием и тем, что почти каждый день на могиле этой давно ушедшей в мир иной женщины, лежат свежие цветы?
Мы часто повторяем расхожую фразу – «брак поэта не был счастливым», не спросив самого Пушкина – а что бы сказал он сам по этому поводу? Возможно, что для Александра Сергеевича эти несколько лет, прожитых рядом со столь дорогой ему женщиной, значили так много, что всем и не объяснишь!
Мы судим вдову поэта. Мы ищем новых и новых оправданий и обвинений... Мы не прекращаем обсуждение «любовного мифа» о Пушкине и Натали. Мифа великого и скорбного...
