надежды, что вы скажете «да», то не представляю, как это сделаю. Вот еще одно туше кому-то, возможно, Богу – если он есть. Понимаете? Вот что ужасно. Мы даже не нуждаемся в нем. Достаточно одного зла. Достаточно даже восемь лет спустя. И восемь лет назад дядя Гэвин сказал – о да, он тоже был там; вы не знали? Он мог бы рассказать вам все или, во всяком случае, большую часть, и вы лежали бы теперь в постели, – сказал, что тлетворность есть даже во взгляде на зло, даже в случайном; что нельзя торговаться, спорить с разложением – нельзя, невозможно… (Умолкает и сидит напряженно, неподвижно.) Губернатор. Возьмите сигарету. (Стивенсу.) Гэвин…
Темпл. Нет, спасибо. Уже поздно. Мы начали. Не сможем взять барьер, так хотя бы проломимся сквозь него.
Стивенс (перебивает). И значит, хотя бы один из нас сможет подняться. (Заметив взгляд Темпл.) О да, я тоже играю; тоже участвую в этом заезде. Вперед. (Суфлируя.) Темпл Дрейк…
Темпл. Темпл Дрейк, глупая девственница: то есть девственница в том смысле, что никто не мог этого опровергнуть, но дура уж наверняка, по любым сравнениям и меркам; семнадцатилетняя и дура в большей степени, чем девственность и возраст могли бы оправдать или объяснить; и оказалась способной на такое безрассудство, что даже семь лет или три года, не говоря уж о девственности, вряд ли могли оправдать…
Стивенс. Пожалей животное. Хоть попытайся послать его поверх барьера, а не сквозь.
Темпл. Вы говорите о виргинском джентльмене. (Губернатору.) Это мой муж. В Виргинском университете он учился, как говорит дядя Гэвин, не только пьянству, но и аристократическим замашкам…
Стивенс. …и забыл ту и другую науку в один миг, когда восемь лет назад снял ее с поезда и разбил машину у дома самогонщика.
Темпл. Но по крайней мере одну вспомнил снова, потому что все-таки женился на мне, как только смог. (Стивенсу.) Вы не возражаете, что я рассказываю об этом его превосходительству?
Стивенс. Вспомнил и ту, и другую. С того дня он больше не пил. Его превосходительство может запомнить и это.
Губернатор. Запомню. Непременно. (Делает короткую паузу, чтобы они умолкли и взглянули на него.) Мне даже хочется… (Оба смотрят на него; мы впервые улавливаем, что здесь кроется еще что-то: что губернатор и Стивенс знают нечто, не известное Темпа.) Губернатор (обращаясь к Темпл). Он не приехал с вами.
Стивенс (тихо, но торопливо). Генри, еще не время.
Темпл (торопливо, вызывающе, подозрительно, жестко). Кто?
Губеpнатоp. Ваш муж.
Темпл (торопливо и жестко). Зачем?
Губернатор. Вы приехали просить о помиловании для убийцы ребенка. Ваш муж тоже родитель.
Темпл. Ошибаетесь. Мы приехали сюда в два часа ночи не спасать Нэнси Мэнниго. Она здесь даже ни при чем, ее адвокат перед выездом из Джефферсона сказал, что вы не намерены спасать Нэнси. Что мы едем сюда и будим вас в два часа ночи только затем, чтобы предоставить Темпл Дрейк отличную, справедливую, честную возможность пострадать – понимаете: просто страдание ради страдания, о котором тот русский или кто он там написал целую книгу, страдание не за что-то или во имя чего-то, а просто страдание, подобно тому, как человек бессознательно дышит не во имя чего-то, а просто дышит. Или, может, это тоже неправда, и никто больше не волнуется, не страдает во имя страдания, как и во имя истины или справедливости, или стыда Темпл Дрейк, или никчемной жизни Нэнси Мэнниго…
Умолкает и сидит неподвижно, прямо, лицо ее чуть вздернуто, она ни на кого не смотрит, а губернатор и Стивенс глядят на нее.
Губернатор. Теперь дайте ей платок.
Стивенс достает из кармана платок, встряхивает и протягивает Темпл. Она не шевелится, сжатые руки все так же лежат на коленях. Стивенс встает, подходит к Темпл, опускает платок ей на колени и возвращается на место.
Темпл. Большое спасибо. Только он уже ни к чему; мы подошли к концу; собственно, вы можете спуститься к машине, завести ее и прогреть мотор, тем временем я закончу. (Губернатору.) Понимаете? Вам теперь нужно только помолчать, послушать. Или даже не слушать, если не хочется, но все же помолчать, подождать. К тому же недолго, после этого мы все получим возможность лечь в постель и погасить свет. А потом ночь: темнота, сон, и, может быть, той же рукой, которой выключите свет и натянете одеяло, вы отмахнетесь навсегда от Темпл Дрейк и того, что сделали для нее, от Нэнси Мэнниго и того, что сделали для нее, если вы намерены сделать что-то, если даже имеет значение, сделаете вы что-то или нет, и никто из нас больше никогда вас не обеспокоит. Дело в том, что дядя Гэвин прав лишь отчасти. Мало того, что нельзя смотреть на зло и разложение; иногда это не зависит от человека, он не всегда предупрежден. Мало даже того, что злу всегда нужно противиться. Начинать надо гораздо раньше. Нужно, еще не видя зла, быть готовым дать ему отпор, сказать «нет»; нужно сказать «нет», еще даже не зная, что это такое. Дайте, пожалуйста, сигарету.
Стивенс берет пачку и протягивает Темпл. Она вынимает сигарету и начинает говорить снова. Стивенс, не сводя взгляда с Темпл, кладет пачку и берет зажигалку, которую придвинул ему губернатор. Щелкает зажигалкой и подносит пламя Темпл. Она не прикуривает, держит сигарету в руке и говорит. Потом кладет незажженную сигарету в пепельницу. Стивенс гасит зажигалку и садится.
Темпл. Дело в том, что Темпл Дрейк привлекало зло. Она отправилась на матч только потому, что туда шел поезд, можно было сойти на первой же станции, пересесть в автомобиль и ехать сто миль с мужчиной…
Стивенс…. который не мог удержаться от выпивки.
Темпл. Именно это я и хотела сказать. (Губернатору.) Инициатором был не молодой человек; он делал лишь то, что было в его силах, возможностях. Предложил ту поездку не он – предложила Темпл…
Стивенс. Однако то был его автомобиль. Или его матери.
Темпл (Стивенсу). Ну и пусть. Пусть. (Губернатору.) Нет, инициатором была Темпл; она ничего не планировала, не обдумывала: просто была твердо уверена, что ее отец и братья распознают зло, увидя его,
