— Ты должен сделать так, чтобы твоя земля приносила тебе богатство! Посмотри — сколько дел кругом. Все надо восстанавливать после воины и голода: придумывать, как по-новому обрабатывать землю, корчевать леса, осушать болота. Только так ты сможешь увеличить свое богатство. А не отнимая у монастыря каменоломню, которую ему даровал король Стефан.
— Я никогда не брал чужого!
— Как раз этим ты все время и занимался! — Алина вся вспыхнула. Она готова была наговорить сейчас такого, о чем лучше было промолчать. — Ты в жизни палец о палец не ударил, только переводил мои деньги на свое дурацкое оружие. Филип дал тебе работу. Ты не моргнув глазом принял графство, которое я поднесла тебе на блюдечке! А теперь ты не можешь править без того, чтобы не отбирать что-то у других! — Она отвернулась и пошла прочь.
Ричард пошел было за ней, но кто-то перехватил его и начал расспрашивать о том о сем. Алина слышала, как он вежливо ответил, а потом вступил в разговоры. Тем лучше, решила она, я сделала свое дело и больше спорить с ним не хочу. Она дошла до моста и оглянулась. Вокруг брата уже собрались люди, они что-то оживленно говорили ему. Ричард помахал ей рукой, показывая, что хочет продолжить разговор, но отойти сейчас не может. Алина увидела, что Джек, Томми и Салли играют в мяч, гоняя его палками. Она долго смотрела на них, резвящихся вместе под жарким солнцем, и вдруг почувствовала, что не сможет оставить их одних. «Но как иначе смогу я начать нормальную жизнь?» — тут же задала она себе вопрос.
Перейдя по мосту на другой берег, Алина вошла в город. Ей хотелось ненадолго остаться одной.
Она уже купила себе дом в Винчестере, довольно просторный, с лавкой на первом этаже, гостиной — на втором, двумя отдельными спальнями и большой кладовой. Но чем ближе был день переезда, тем меньше ей хотелось трогаться с места.
На улицах Кингсбриджа было жарко и грязно, в воздухе летали полчища мух, облюбовавших многочисленные навозные кучи. Магазины сегодня не открывались, а дома были заперты. Город опустел. Все в этот час были на лугу.
Она пошла в дом Джека. Скоро вернутся дети, как только вдоволь наиграются. Дверь была распахнута настежь. Алина досадливо нахмурилась: кто же мог оставить ее открытой? Ведь у многих были ключи — у нее самой, у Джека, у Ричарда, у Марты. Воровать-то у них было нечего: Филип уже давно разрешил ей хранить свои деньги в монастырской казне; но в дом налетит полно мух.
Она переступила порог. В доме было темно и прохладно. В центре комнаты, под потолком, кружили мелкие мошки, по стопке чистого белья ползали жирные мухи, а две осы вились вокруг горшка с медом.
За столом сидел Альфред.
Алина тихо вскрикнула от неожиданности, потом немного пришла в себя и спросила:
— Как ты вошел?
— У меня есть ключ.
Долго же ты его хранил, подумала Алина. Она взглянула на мужа: его некогда широкие плечи стали совсем костлявыми, все лицо было в глубоких морщинах.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
— Да вот, пришел повидать тебя.
Алина почувствовала, что ее трясет, но не от страха, а от злости.
— Я не хочу тебя видеть, с меня хватит! — чуть не кричала она, брызжа слюной. — Ты обращался со мной, как с собакой, а когда Джек сжалился над тобой и взял на работу, ты предал его и увел всех строителей в Ширинг.
— Мне нужны деньги. — В голосе его жалобные нотки смешивались с открытым вызовом.
— Так иди работать.
— В Ширинге работу остановили, а в Кингсбридже мне ее не найти.
— Тогда ищи в Лондоне, в Париже!
Альфред упрямился как бык:
— Я думал, ты поможешь мне.
— От меня ты ничего не получишь. Лучше уходи.
— Неужели у тебя нет нисколько сострадания? — Он уже просил, он умолял.
Алина облокотилась о стол в поисках опоры.
— Альфред, неужели ты не можешь понять, что я тебя ненавижу?
— Но за что? — Он, казалось, был обижен ее словами.
О Боже, подумала Алина, да он просто тупица, другого слова не подберешь.
— Если ты ищешь милосердия, иди в монастырь, — устало сказала она. — Приор Филип обладает удивительной способностью все прощать. Мне этого не дано.
— Но ты ведь мне жена, — сказал Альфред.
Ну надо же, вспомнил, подумала Алина.
— Забудь об этом. И ты мне больше не муж. И никогда им не был. А теперь — убирайся из этого дома.
Альфред вдруг совершенно неожиданно схватил ее за волосы.
— Нет, ты мне жена, — прошипел он и потянул ее к себе через стол. Свободной рукой он схватил ее за грудь и крепко сжал.
Алина была застигнута врасплох. Чего-чего, а уж такого она никак не ждала от человека, который на протяжении девяти месяцев спал с ней в одной комнате и ни разу не попытался хотя бы прикоснуться к ней. Она непроизвольно вскрикнула и рванулась изо всех сил, но он крепко держал ее за волосы и тянул к себе.
— Кричи не кричи, никто тебя не услышит. Они все на том берегу.
Алине внезапно стало страшно: поблизости и впрямь никого не было, а с Альфредом ей одной не справиться. Сколько опасных дорог она прошла, рискуя собственной жизнью, сколько довелось ей пережить, чтобы сейчас, в собственном доме, стать жертвой человека, который был ее мужем!
Альфред заметил испуг в ее глазах:
— Ну что, страшно? Лучше уж тебе быть поласковей, а? — и поцеловал ее в самые губы. Алина изо всех сил укусила его. Альфред взвыл от боли.
Она даже не заметила, как он размахнулся. Успела только почувствовать тяжелый удар, прямо в щеку, от которого, казалось, хрустнула челюсть. На мгновение в глазах потемнело, земля поплыла под ногами, и Алина повалилась на пол. Коврики немного смягчили падение. Она встряхнула головой и потянулась к рукояти кинжала, привязанного к левой руке. Но тут же крепкие руки схватили ее за запястья, и она услышала голос мужа:
— Я знаю про этот кинжал. Видел, как ты раздевалась, помнишь? — Он отпустил ее руки, снова ударил по лицу и сам выхватил ее кинжал.
Алина пыталась вырваться, но он сел ей на ноги и левой рукой схватил за горло. Она стала колотить его руками по лицу, но, неожиданно вздрогнув, замерла: острие лезвия находилось у самого ее глаза.
— Не дергайся, а то мне придется повыковыривать тебе зенки!
Алина застыла от ужаса. Боже, подумала она, а ведь с него станется. Ей сразу вспомнились люди, которые были ослеплены в наказание за какие-то проступки. Они ходили по улицам, попрошайничая и пугая прохожих своими пустыми глазницами. Мальчишки издевались над ними, щипали, ставили подножки, пока те не выходили из себя и не пытались — конечно же тщетно — схватить своих обидчиков, что забавляло тех еще больше. Обычно через год-два такой жизни слепые умирали.
— Я подумал, что тебя это успокоит, — сказал Альфред, поводя кинжалом у нее перед глазами.
«Зачем ему это? — спрашивала себя Алина, он ведь никогда не испытывал ко мне никакого влечения. Неужели он бесится только потому, что потерпел неудачу в жизни, а я для него лишь воплощение того мира, который отверг его?»
Альфред склонился над ней, обхватив коленями ее бедра и все еще держа кинжал у нее перед глазами.
— А теперь, — он дышал ей прямо в лицо, — будь со мной понежнее. — И с нова поцеловал в губы.
