— Можно мне подержать фонарик? — стуча зубами, спросила Джемма.
Я отдал ей фонарик, и мы вместе стали разглядывать странное зрелище, представшее перед нами. Стены были темными и сырыми. Океан капля за каплей просачивался внутрь здания через щели в потолке. По воде мимо нас проплывали старые гидрокостюмы и пластиковые упаковки с ликвигеном — словно их бросили здесь только вчера. Джемма направила луч фонарика на дверь с зарешеченным окошком в противоположной стене, осветила стену, и стали видны крючки, на которых висело несколько пар ржавых наручников.
Я прошлепал по воде к этому месту.
— Зачем цепи такие длинные? — удивился я.
Расстояние от одного наручника до другого составляло не менее двух футов.
— Чтобы заключенные могли работать, — ответила Джемма. — Их гоняли на какие-то подводные разработки. Обычно такие наручники надевают, чтобы арестанты могли убирать мусор.
— Эти заключенные никакой мусор не убирали, — сказал я, покачав головой. Я вытащил из воды обрывок шланга и провел пальцами по проделанным в нем дырочкам. — Их заставляли искать марганцевые конкреции. И жемчуг, наверное.
— Звучит не так уж плохо.
— Ты бы хотела целыми днями копаться в иле?
— Ну, если так посмотреть, тогда конечно…
— Это очень тяжкий труд.
— Наверное, заключенным это осточертело, поэтому они и бежали отсюда, — предположила Джемма взволнованно.
— Или их свели с ума все эти звуки.
Мне с самого начала не понравилось постоянное потрескивание и скрежет. При каждом движении окружающей здание воды металлический корпус сжимался и корежился. Возможно, конструкция тюрьмы была задумана так, чтобы сама архитектура здания стала наказанием для преступников. Кто бы захотел жить в прямоугольных комнатушках со стальными стенами? Это было противоестественно.
Я прошел в соседнее помещение. Это была комната охранников. Я заглянул в полузатопленные шкафчики с папками.
— Что ты делаешь? — спросила Джемма.
В свете фонарика мебель и стены из нержавеющей стали сияли и поблескивали.
— Так, смотрю.
— Нет, не смотришь.
Джемма забралась на затопленный металлический стол и села, положив ногу на ногу. Вид у нее был такой, словно она собралась чаю попить в гостях, вот только сидела по пояс в воде. Она выжидательно уставилась на меня.
— Что?
— Твой темный дар!
Я подумал: может быть, стоит сказать ей, что я соврал; что придумал про темный дар только для того, чтобы заставить ее выпрыгнуть из субмарины? Но стоило мне встретиться взглядом с Джеммой, и я сразу понял: отпираться бесполезно.
— Почему ты молчишь о нем? Почему держишь в секрете? — спросила Джемма.
Я направился к открытой двери в дальней стене комнаты, но Джемма меня опередила. Она спрыгнула со стола и загородила дверной проем, раскинув руки в стороны.
— Разве произойдет что-то ужасное, если люди узнают, что ты умеешь делать такие крутые штуки?
— Все поселенцы покинут океан, и новые семейства никогда не станут жить на дне моря, вот почему я молчу. — Я проскользнул под рукой Джеммы и пошел вперед по темному коридору. — Мои родители трудятся не покладая рук, чтобы сохранить то, что мы имеем, — проговорил я через плечо. — Как и все остальные. Думаешь, мне хочется, чтобы из-за меня все закончилось?
Джемма догнала меня.
— По крайней мере, расскажи мне, как это произошло. Ты просто проснулся однажды утром и понял, что можешь разговаривать с дельфинами?
— Я не умею с ними разговаривать. — Я поймал на себе ее нетерпеливый взгляд. — Ну хорошо. Дельфины и киты способны слышать издаваемые мной щелчки. А когда я слышу их щелчки, я могу сказать, что это за сигналы, что они означают — радость, тревогу, сигнал о нахождении пищи. Но мы не переговариваемся.
Вдоль коридора располагалось множество закрытых стальных дверей. Это был тюремный блок. Я потянул на себя первую попавшуюся дверь. Она оказалась заперта. Джемма направила луч фонарика мне в лицо — как на допросе.
— Ну ладно, ладно, — проговорил я, прикрыв ладонью глаза. — Это произошло не сразу. Когда мне исполнилось девять, я обратил внимание, что в океане становится все более шумно. Но больше никто так не считал. И вне воды я тоже стал слышать больше звуков и решил, что у меня просто обострился слух. Через некоторое время я начал ощущать разницу между первоначальным звуком и эхом и тогда стал издавать звуки и таким образом оценивать расстояние. Потом, в один прекрасный день, все соединилось между собой, и я понял, что могу видеть то, что слышу.
— Но как? Что ты для этого сделал? Чем занимался?
— Ничем. Лежал в постели с закрытыми глазами, — ответил я, отчетливо вспомнив то утро. — Мама позвала меня завтракать, а когда я откликнулся, то услышал, как мой голос словно запрыгал по комнате. И тогда я понял, что способен видеть комнату, не открывая глаз.
— Блеск!
— Да нет, это было страшновато.
— И ты сразу рассказал об этом родителям?
Я растерялся. Я не знал, стоит ли распространяться дальше. Если честно, мне совсем не хотелось.
— Да, — сказал я со вздохом. — Я им все рассказал.
Я попытался открыть еще одну дверь камеры, но она не поддалась. Я повернулся на месте. Джемма снова встала на моем пути.
— И? — требовательно вопросила она.
— И меня повезли наверх и показали уйме врачей. — У меня ком подступил к горлу, я едва мог сглотнуть. — Несколько недель у меня брали анализы крови, сканировали головной мозг и никаких отклонений не нашли, но все равно доктора не хотели прекращать обследования.
«Обследования, — подумал я, — это еще мягко сказано».
— Меня не желали выписывать из больницы, и тогда за дело взялась комиссия по правам детей. Моим родителям пришлось обратиться в суд, чтобы меня им отдали, но и этого они добились с трудом. Судья намеревался передать меня под опеку государства. И тогда я притворился, будто больше не умею делать ничего необычного.
— И врачи тебе поверили?
— Сомневаюсь. Но они ничего не могли доказать. Когда я пользуюсь биосонаром, они отмечают активность в том участке головного мозга, который большинство людей совсем не использует. А когда я к этой способности не прибегаю, никакой активности нет. Словом, они не могли меня задерживать в больнице — у них не было для этого веской причины. Мне просто очень повезло, что в медицинскую карту не вписали мое настоящее имя. А тот врач, написавший статью, про которую ты все время говоришь, — доктор Метцгер — он меня вообще не видел и не обследовал. Он услышал о судебном деле, а потом получил всю информацию из больничных записей. Мои родители были просто вне себя.
— Но они-то знают правду? Что ты по-прежнему умеешь пользоваться этим… сонаром?
Я отвернулся и ухватился за ручку следующей двери. Ручка повернулась, но дверь не поддалась.
— Ты солгал родителям?
Я навалился на дверь плечом, надавил изо всех сил, и она, не удержавшись на ржавых петлях, упала на пол. В коридор хлынула вода. Вместо того чтобы направить луч фонарика в темноту, Джемма упорно
