нет в живых. К тому же два дня назад он должен был заплатить за жилье, но... Мошенник и так задолжал мне за три месяца.
– Сколько?
– Полгинеи. Не так уж много.
Брэнд вытащил из кармана две золотые монеты и бросил домовладельцу. Тот, изловчившись, поймал их. Затем в изумлении уставился на графа.
– Надеюсь, этого хватит, – сказал Брэнд. – Это тебе за беспокойство.
Шенли расплылся в улыбке и пробормотал:
– Что ж, это меняет дело. Вы очень добры, милорд. Не желаете ли осмотреть комнату покойного? Она наверху...
– И расскажи заодно, что случилось.
– Да, милорд, конечно. – Поманив Брэнда за собой, Шенли начал подниматься по ступенькам. – Хотя рассказывать особенно нечего. Сегодня утром горничная пошла прибраться у него в комнате и нашла беднягу в постели. Он уже окоченел.
– Его ударили ножом или задушили?
Шенли с негодованием взглянул на визитера:
– У меня приличный дом, милорд. Я всегда запираю все двери, и парадные, и черный ход. Окна – тоже. У меня здесь никого не могут убить в собственной постели.
– Значит, никаких следов вторжения?
Домовладелец покачал головой:
– Никаких, милорд. Как сказал сыщик, просто досадный случай... Увы, благородный джентльмен, а пал столь низко.
Выходит, Ганнибал Джонс здесь уже побывал. Брэнд поморщился и проговорил:
– Что значит... «досадный случай»? Как именно умер Уэдерби?
Они поднялись на лестничную площадку и остановились. Шенли помрачнел и пробурчал:
– Джентльмен свел счеты с жизнью. Перерезал вены бритвой – вот что он с собой сделал.
Господи милосердный! Неужели эта смерть – просто злосчастное совпадение, не имеющее ничего общего с Лигой Люцифера? Может, всему причиной – пагубное пристрастие Уэдерби к опиуму, ввергнувшее его в конце концов в пучину отчаяния? На вечеринке у Бонов он казался очень подавленным. Он почти ничего не говорил – только один раз подал голос, предложив Вону тему для стишков.
И все же Брэнду не верилось, что смерть Уэдерби – простая случайность. «Ведь подобное убийство можно без труда выдать за самоубийство, – размышлял он. – А в состоянии наркотического опьянения Уэдерби не мог оказать сколько-нибудь действенного сопротивления».
– В какое время он вернулся вчера домой? – поинтересовался Брэнд.
Шенли почесал в затылке:
– Где-то после полуночи.
– Он был один?
– Один. Один как перст.
– А позже к нему никто не приходил?
– Нет, никто. Хотя... Он сам кого-то впустил, когда я уже запер двери.
«Что ж, теперь все ясно», – сказал себе Брэнд.
– А чем занимался его слуга?
– У него не было никакого слуги. Он все делал сам.
– А другие постояльцы что-нибудь слышали?
– Да нет же. Констебли уже всех опросили. Полдня здесь толпились и что-то вынюхивали, проходимцы. Теперь из-за этих сплетен об убийстве и кровавой расправе к моему дому никто не подойдет – дурная слава... – Сокрушительно покачав головой, Шенли распахнул дверь комнаты в конце коридора, и граф тотчас же уловил сладковатый запах опиума. – Поверьте, милорд, то, что здесь произошло, не имеет никакого отношения к убийству. Здесь царил ужасный беспорядок, и горничной потребовался целый час, чтобы прибраться.
Брэнд вошел в тускло освещенную комнату. Белье с кровати убрали, но буровато-красное пятно на матрасе оставалось напоминанием об ужасной смерти Уэдерби.
– Что-нибудь отсюда пропало?
– Не знаю. – Шенли пожал плечами. – Если хотите забрать то, что он вам должен, я не буду возражать.
Брэнд молча кивнул, и домовладелец, немного помедлив, удалился. Граф невольно усмехнулся; он почти не сомневался, что Шенли уже обшарил всю комнату в поисках чего-нибудь ценного. Но едва ли ему удалось найти что-то по-настоящему ценное – бедняга все свои скудные средства тратил на опиум.
Брэнд прошелся по комнате и осмотрелся. Медный кальян и горелка – немые свидетели пагубной страсти – все еще стояли на ночном столике возле кровати.
Какой же он глупец, этот Уэдерби.
