соглашения стало обещание заключить брак между моей кровной родственницей и английским лордом. Через месяц ты должна обвенчаться с лордом Эдвардом де Боло, владельцем замка Хейвн. Он не слишком знатного рода, но его предки были в родстве с одним из сыновей Генриха Первого, рожденного от наследницы Торли. Хейвн-Касл невелик, но земли его плодородны и обширны. Эта партия очень выгодна для тебя. Можно сказать, тебе повезло, — распинался отец, внимательно наблюдая за реакцией дочери. Непонятно, о чем она думает! Не дождавшись ответа, он не выдержал:
— Ну? Что скажешь?
— Что такое «брак»?
Ллуэлин ошеломленно разинул рот, но тут же поспешил сжать губы. Невероятно! Неужели она слабоумная? Нет… не может быть… скорее, ей просто не от кого было узнать о подобных вещах.
— Брак, — медленно выговорил он, — это законный и крепкий союз между мужчиной и женщиной. Тут нет ничего постыдного, Ронуин. Договор, подписанный мной и королем, требовал какого-то подтверждения прочности связей между Англией и Уэльсом. В подобных случаях обычай требует заключения брака между представителями обеих сторон. Ты понимаешь, что я имею в виду, дочь моя?
— Но в чем суть брака? — настаивала девушка. — Что требуется от меня? Мне с детства твердили о долге перед тобой, господин, и я не хотела бы наделать ошибок и навлечь позор на твое доброе имя.
— Ты станешь женой… супругой Эдварда де Боло. От тебя требуется вести его дом и рожать ему детей.
Зеленые глаза слегка расширились, однако Ронуин больше никак не выказала беспокойства.
— Но я понятия не имею, как выполнить то, о чем ты сказал мне, господин мой! Нет ли у тебя еще какой-нибудь родственницы, более подходящей для выполнения столь важного поручения?
— К сожалению, нет, Ронуин. К тому же я дал слово, что моя дочь обвенчается с Эдвардом де Боло, и не могу нарушить клятву.
— Понимаю, — кивнула она, сообразив, что обет был делом чести. — Значит, это что-то вроде обязательства, верно?
— Да, — подтвердил Ллуэлин. Поразительно, что при таком невежестве его дочь так высоко ставит честь и долг. За это стоит поблагодарить Моргана. Он ожидал всего — слез, протестов, только не смирения.
— Мои наивность и незнание мира, лежащего за пределами Ситрола, могут принести немало неприятностей и оконфузить тебя, господин мой. Я не хочу, чтобы люди болтали, будто Ллуэлин ап-Граффид одурачил англичан, подсунув им невоспитанную, грубую и ни на что не пригодную невесту.
Чем ты можешь помочь мне?
Ллуэлин посчитал вопрос достаточно разумным. Кроме того, ему понравилось, что она сознает свои недостатки и стыдится их.
— Завтра утром мы едем в Аббатство милосердия, где аббатиса — моя сестра, твоя тетка. Она поможет тебе стать такой, какой тебя ожидает видеть жених.
— А мой брат? Что с ним будет?
— Глинн останется здесь, — объяснил отец. — Пока он не может быть мне полезен. К тому же мальчик слишком юн.
Ронуин гневно встрепенулась, но промолчала.
— Ты ведь не любишь меня, верно? — осторожно осведомился Ллуэлин.
— Не люблю, господин мой. Ты дал мне жизнь и спас от смерти, но почему я должна питать к тебе теплые чувства?
Ты никогда не выполнял своего родительского долга, разве что сделал для нас самую малость. Но и за эту малость мы с Глинном отплатим тебе преданностью и повиновением.
— У тебя есть чистая одежда? — перебил ее принц, внезапно устав от разговора.
— Только та, что на мне. Ты не присылал ни денег, ни тканей, а Ситрол — крепость небогатая. Мой кузен и его люди делали для нас все, что могли. Но если это тебя успокоит, я постираю камзол и шоссы. Теплый ветер за ночь высушит их, и к утру они уже будут чуть влажными.
— И сама искупайся, — приказал он. — Что ты сделала со своими чудесными волосами, девочка?
— Длинные косы не помещаются под шлемом, мой господин! — резко бросила она.
— Оставь шлем здесь. Больше тебе не понадобится ни он, ни оружие, которым, по словам Моргана, ты так хорошо владеешь. Я должен привезти англичанам нежную девственницу, а не воина в обличье женщины, который внушит им ужас и заставит поверить, что ты намерена расправиться с женихом.
К его удивлению, Ронуин громко рассмеялась:
— Я не похожа на других своих сверстниц, не так ли, господин мой?
— Совершенно не похожа, — признался он. — Иди с миром, дочь моя.
Ронуин поспешила на кухню, где брат, как обычно, беседовал с Гвилимом, и выложила им все. Закончив, она обратилась к повару:
— Мне нужна твоя помощь, Гвилим.
— Ради тебя я на все готов, Ронуин, — улыбнулся тот.
— Не вскипятишь ли мне воды, чтобы я смогла хоть немного оттереть грязь с одежды? Отец приказал мне выстирать ее и вымыться самой. Глинн, сбегай попроси у Моргана его лишнюю рубашку. Нужно же мне что-то надеть, пока я стираю и сушу вещи!
Глинн помчался выполнять поручение сестры.
— После того как накормлю мужчин, — пообещал Гвилим, — мы повесим твою одежду у огня, чтобы скорее просохла. Боюсь, ветер слишком холодный. После ужина, пока я буду развлекать воинов, ты займешься стиркой. Я предупрежу, чтобы тебя не беспокоили.
Гвилим сдержал слово. Ронуин долго стирала рубашку и шоссы, тщательно выбила пыль из туники и, развесив все перед очагом, начистила, как могла, поношенные сапоги.
Потом заперла двери, разделась и ступила в маленькую дубовую лохань. Вода еще не остыла, и Ронуин с удовольствием потянулась. В тех редких случаях, когда выпадала возможность искупаться, она, подобно своим товарищам, ныряла в ближайший ручей. Но в холодной воде долго не просидишь!
Последним оставшимся у нее обмылком она тщательно намылила волосы и тело. Ополоснувшись, Ронуин вылезла и растерлась куском грубой ткани. Впервые в жизни она оставалась совершенно обнаженной. Морган неизменно настаивал, чтобы она мылась в сорочке.
Девушка с любопытством принялась исследовать свое тело. Груди, похоже, с каждым годом все увеличивались. Между бедрами курчавилась густая поросль — чуть темнее, чем волосы на голове. Но поскольку она как-то случайно увидела нечто подобное у Глинна, это не волновало ее так, как задорные упругие холмики.
Натянув сорочку, она уселась на лавку и принялась расчесывать свои короткие светлые завитки.
Из зала доносилось слаженное пение Гвилима и Глинна.
Ронуин поднялась по лестнице в зал и пробралась к своему тюфяку. Теперь они с Глинном спали по отдельности. Так несколько лет назад решил Морган, посчитавший, что они слишком взрослые, чтобы прижиматься друг к другу по ночам. Брат пел балладу о потерянной и вновь обретенной любви. Ронуин ощутила, как потяжелели веки…
Глинн разбудил ее перед рассветом, тряхнув за плечо.
— Что теперь будет со мной, Ронуин? Почему па бросает меня одного? — спрашивал он, обнимая сестру за плечи в поисках утешения.
— Говорит, ты еще не совсем вырос и не можешь быть ему полезным, — ответила она.
— Я боюсь, — шепнул он.
— Не стоит, — убеждала Ронуин. — Тебе ведь хорошо с Морганом, нашим родственником, и Гвилимом. Оба любят тебя, как сына.
— Многие меня не терпят. Говорят, из нас двоих настоящий сын — это ты.
— Нечего слушать чушь! — фыркнула Ронуин, мечтая добраться до тех негодяев, что обижают брата.
— Но мы никогда не расставались, Ронуин, — сокрушенно бормотал Глинн. — Куда па тебя увозит? Почему я не могу поехать с тобой?
— Я должна многому научиться. Ты не можешь жить в Аббатстве милосердия. Это место только для
