розыски, – бесстрастно бросил Джафар.
– Откуда тебе знать, что собирается или не собирается делать Эрве?
Джафар пожал плечами.
– У меня есть шпионы во французском правительстве. Я достаточно хорошо плачу им, чтобы они сообщали о всех передвижениях полковника.
Шпионы? Так вот почему ему с такой легкостью удалось похитить Алисон! Неприятно-тошнотное чувство внезапно охватило девушку.
– Но… но чего ты хочешь от меня?
– Я уже сказал – всего-навсего твоего присутствия.
– Но зачем? Что даст тебе мое присутствие?
Он снова замолчал, так надолго, что Алисон подумала, будто не дождется ответа. Но тут раздался его голос, спокойный, смертельно-зловещий.
– Это позволит нашим войскам встретиться с французской армией на поле боя.
Алисон задрожала от страха. Неужели он хочет именно этого? Битвы с французами? И тут она вспомнила слова Джафара, когда тот похитил ее:
–
Неужели он замышляет заманить французов в ловушку? Если так, то приманкой служит она. Господи Боже…
Алисон открыла рот, но слова застряли в пересохшем горле. Лишь через несколько невыносимо длинных минут она смогла вынудить себя ответить:
– Хочешь использовать меня, чтобы вовлечь французов в сражение?
– Угадала.
Но бой, без сомнения, окажется несправедливым. Свирепый берберский военачальник наверняка будет иметь гораздо больше преимуществ! На поле останутся бесчисленные трупы,
При одной мысли об этом по телу поползли ледяные мурашки озноба.
– Но это омерзительно, гнусно, – хрипло пробормотала Алисон. – Так поступают лишь трусы. Только они используют женщину, чтобы привести в исполнение предательские замыслы.
Джафар молча продолжал чистить коня.
– Но что ты сделаешь, когда во мне отпадет необходимость? Убьешь? Продашь в рабство?
Руки Джафара замерли. Сузив глаза, он почти презрительно ответил:
– Верну тебя дяде. В отличие от вас, французов, мы не воюем с женщинами и детьми.
Неужели?! Алисон пренебрежительно, недоверчиво расхохоталась.
– Как же ты объяснишь это похищение?
– Но тебе не сделали зла. У тебя нет никаких причин жаловаться на дурное обращение, – ответил он с видимой небрежностью, хотя в тоне слышались резкие нотки. – Тебя не били, не пытали и не насиловали.
Ей хотелось протестовать, крикнуть ему:
Да, он действительно ничего ей не сделал, но угрозы и дерзкие обещания обольстить ее лишали равновесия куда больше, чем любые мучения. И теперь, проникнув в его замыслы, Алисон смертельно боялась, что Джафару удастся их осуществить.
– А как насчет твоего султана, Абдель Кадера? – дрожащим голосом осведомилась девушка. – Неужели он одобрит подобные варварские поступки, зная, что ты использовал невинных пленников как приманку, чтобы заманить людей в капкан?!
– Абдель Кадер глубоко сочувствует пленникам-христианам, особенно женщинам. Ему не доставляет радости знать, что они могут стать жертвами священной войны.
– Священной войны! – повторила Алисон дрожащим от ярости и тоски голосом. – В вашей войне нет ничего священного! Как можно совершать бесчисленные зверства, провозглашая, что все делается во имя вашего бога? Клянусь Аллахом…
Тихое проклятие словно разорвало воздух. Джафар резко повернулся и в одно мгновение оказался рядом с Алисон и, вцепившись ей в плечи, поднял с земли.
Алисон застыла, потрясенная внезапностью нападения, испуганная бешенством, горевшим в янтарных глазах. Наконец-то ей удалось вывести его из себя!
Девушка, сжавшись, попыталась отступить, вырваться, но пальцы, словно стальные когти, не давали шевельнуться, а слова били безжалостной плетью:
– Все вы, богатые, избалованные европейцы, живущие в уютном, защищенном мире… что вы знаете об истинных зверствах? Тебе следовало бы расспросить слугу о том, что такое настоящее варварство! Махмуда едва не убили французы! Мальчик чудом спасся!
Алисон поежилась, но свирепый взгляд Джафара словно прожигал ее насквозь, а голос понизился до разъяренного шепота:
– Рассказать о других зверствах, совершаемых французами? О милом обычае легионеров делать табачные кисеты из грудей убитых мусульманок, а потом хвастаться мягкостью и тонкостью кожи?!
И, словно подчеркивая свои слова, он сжал ее грудь. В жесте не было ничего даже отдаленно чувственного, и Алисон увидела в его прикосновении лишь угрозу, неумолимую враждебность и с бьющимся сердцем уставилась на похитителя, встревоженная все растущей напряженностью. Казалось, неистовый бербер способен в эту минуту совершить такое, что и не снилось легионерам, лишь бы отомстить врагу.
И когда Джафар внезапно освободил ее, Алисон облегченно вздохнула. Ноги подкосились, и девушка почти рухнула на ковер. Джафар вернулся к коню и поднял брошенную перед этим тряпку.
Алисон настороженно наблюдала за ним, боясь, что бербер снова вспылит. Почему их мирная беседа внезапно приняла такой оборот? Наверное, вообще не стоило начинать этот разговор… Но Джафар и не думал успокаиваться.
– Называешь нас варварами, – пробормотал он. – Но даже тебе вряд ли понравится такой метод усмирения мятежников, как удушение сотен женщин и детей в пещерах. Вы ведь слышали о таком, не правда ли, мадемуазель?!
– Д-да, – пролепетала Алисон. Она сказала правду. Как многие соотечественники, девушка была потрясена действиями французского полковника, приказавшего разжечь костры у входа в пещеру, где нашли убежище пятьсот туземцев: мужчин, женщин и детей. Разразившийся ужасный скандал потряс даже самых горячих сторонников колонизации Алжира. Это убийство считалось во Франции гнусным преступлением.
– Позже погибли полторы тысячи мусульман, – отсутствующим тоном продолжал Джафар.
– Позже?
– Два месяца спустя другой французский полковник взял пример с первого и велел убить несчастных. Никто так и не узнал об этом, потому что журналисты ничего не пронюхали.
Джафар с отвращением тряхнул головой.
– И не говори мне о варварских методах.
Раздраженная осуждающим тоном, Алисон в гневе подняла голову, пытаясь найти в себе необходимое мужество противостоять берберу.
– Однако все это не извиняет тех мерзостей, которые творит ваша сторона. Всего несколько лет назад арабские войска вырезали французский гарнизон в Бискре.
Джафар рассерженно вскинул голову.
– Но это были солдаты, люди, предпочитавшие страдать и умирать на войне, затеянной алчным французским правительством. Солдаты, которые, не задумываясь, уничтожали целые селения мирных людей.
– А как насчет невинных французских поселенцев, которых зверски уничтожают?!
–
Алисон замолчала, думая о всех бессмысленных жертвах войны, не щадившей ни женщин, ни стариков, ни детей. И даже они были повинны в зверствах – недаром говорили, что берберские женщины еще свирепее и неукротимее мужчин.
Алисон вздрогнула, вспомнив, как офицер иностранного легиона попросту смаковал описание ужасно изуродованных трупов французских солдат после особенно кровавой битвы, рассказывая, как арабские женщины подвергали пленных неслыханным пыткам, прежде чем смилостивиться и добить их. Именно поэтому, как считал легионер, лучше погибнуть в первом бою, чем стать заложником жестокости врага.
Алисон могла бы упомянуть об этом сейчас, но не видела смысла обсуждать, какая сторона более безжалостна. И те и другие забывали о человечности. Но, слава Богу, война окончена. Если бы только ее похититель смирился с этим!
– Войне конец, – вслух сказала Алисон. – Неужели не понимаешь? Вы никогда не сможете победить.
Пальцы Джафара стиснули тряпку.
– Возможно. Но мы никогда не перестанем пытаться прогнать захватчиков с нашей земли.
– Новые убийства ничего не решают. Пойми же, это бесполезно.
Распознав тоскливые нотки в голосе девушки, Джафар повернулся и посмотрел в ее серые глаза.
– Борьба с тиранией никогда не будет бессмысленной, мадемуазель.
Она с растерянным недоумением уставилась на него.
Видя ее отчаяние, Джафар неожиданно захотел заставить девушку понять. Пусть Алисон знает, что побудило его вести неравную войну с французами, что заставляет ненавидеть именно де Бурмона, ненавидеть с такой силой, что в душе словно гноится незаживающая рана.
– Может, все-таки предпочтете подумать, – сказал он хриплым шепотом, – почему мы так относимся к французам? Они наводнили нашу страну, горя желанием победить и разрушать все, к чему прикасались. Они грязнили наши колодцы, сжигали урожай, насиловали и убивали наших женщин, делали сиротами детей, оскверняли мечети и могилы, превзошли варварством тех варваров, которым несли цивилизацию.
Он помолчал, впиваясь в Алисон горящим взглядом.
– Но, гонимые алчностью, они нарушили свои же мирные договоры и начали захватывать собственность коренных жителей без компенсации, обложили налогом и без того обедневшее население, поставив его на
