леденящий сердце ужас, что он опоздает, не сможет спасти Алисон.
Однако холодная решимость, вот уже семнадцать лет правящая его жизнью, не позволяла опустить руки. Он неустанно погонял скакуна, заставляя могучее животное отдавать последние капли сил. Блестящая черная шкура блестела от пота и была покрыта хлопьями пены, сильные длинные ноги начали заплетаться к тому времени, когда они оказались в лагере. Алисон металась в жару. Отдавая направо и налево резкие приказы, Джафар отнес бесчувственную девушку в шатер и бережно положил на постель, а потом в который раз приказал послать за старухой, слывшей прекрасной лекаркой. Женщина, которую звали Гастар, вскоре появилась, однако Джафар не отошел от Алисон.
– Dhereth, – объявила Гастар, осмотрев пациентку и мрачно хмурясь. – Очень плоха.
– Спаси ее, – сказал Джафар почти умоляющим голосом.
– Если Аллах позволит.
Гастар засыпала рану порошком хны и влила в рот Алисон настойку опия, но Джафар не привык доверять ни туземным зельям, которыми много веков пользовалось племя, ни собственным горячим молитвам. Когда Гастар ушла, он достал жаропонижающее лекарство, купленное во время одного из путешествий в Алжир, – флакон сернистого эфира, и трясущимися руками влил в рот Алисон чайную ложку.
Джафар сам ухаживал за девушкой, хотя Гастар с охотой соглашалась принять на себя эту обязанность. Он поил Алисон водой и лекарствами, заставлял ее глотать, осторожно гладя горло, снова и снова обтирал обнаженное тело прохладной водой. Когда девушку трясло в ознобе, он прижимал ее к себе, пытаясь близостью передать ей собственные силы. Когда Алисон корчилась от боли, утешал, бормоча нежные слова по-английски, по-французски и даже на арабском и берберском.
Сердце Джафара сжималось каждый раз при виде ее белого лица и бескровных губ. Она сама едва дышала, а тело обдавало жаром. Лихорадка сжигала ее. И во всем виноват он. Не вздумай Джафар похитить девушку, гонимый жаждой мести, она не лежала бы здесь сейчас, больная, измученная, на грани жизни и смерти.
На третий день эфир кончился, но жизнь Алисон по-прежнему висела на волоске. Джафар, как всегда, сидел у ее постели, когда позабытый гость, халиф Бен Хамади, попросил разрешения войти. Джафар вскинул голову, вернувшись к печальной действительности. Он тщательно укрыл истаявшее тело Алисон, натянув одеяло до подбородка, и пригласил халифа войти.
Бен Хамади едва глянул в сторону больной девушки и тут же вежливо отвел глаза, пробормотав подобающие случаю цветистые приветствия хозяину. Джафар, в свою очередь, предложил ему гостеприимство своего убогого жилища, пожелал мира и благословения Аллаха. Хотя жар у Алисон немного спал, опасность все еще не миновала, и у Джафара не было времени на пустую болтовню.
Проницательный араб, должно быть, почувствовал, как напряжен Джафар, однако уселся на ковер, скрестив ноги и пристально глядя на хозяина.
– Я бы не стал так грубо нарушать твое уединение, брат мой, но необходимо обсудить дела. Все последние дни твое время и, подозреваю, мысли были заняты прекрасной пленницей.
Джафар отлично понял скрытый упрек. Эти четыре дня он полностью пренебрегал своими обязанностями, но так и не смог заставить себя выйти из шатра. И при слове «пленница» к нетерпению добавился гнев. Слово было таким холодным, равнодушным и, конечно, ни в малейшей степени не отражало сути его отношений с юной мятежницей… и того, что он к ней испытывал.
Но, сознавая необходимость сдерживаться, Джафар заставил себя спокойно ответить:
– Я не мог покинуть англичанку, ведь она едва жива, ваша светлость. Не хочу, чтобы ее смерть была на моей совести и честь нашего племени оказалась запятнанной. Более того, она невинная жертва распрей и жажды мести. Я сделаю все, чтобы она выжила.
– Ее жизнь… и смерть в руках Аллаха.
– Иногда бывает очень мудрым решением, – подчеркнуто вежливо произнес Джафар, – когда простой смертный может помочь Аллаху, чтобы воля его была исполнена.
Темные глаза халифа сузились, но Джафар не отвел взгляд. Сказанное им, по понятиям мусульманской религии, было почти кощунством, но Джафар не собирался отрекаться ни от единого слова. Он винил себя за все, что произошло с пленницей. Охраняй он ее получше, и Алисон сейчас была бы здорова. Он не мог позволить ей умереть.
Бен Хамади, должно быть, распознал горевшую в Джафаре решимость, поскольку деликатно пожал плечами и сменил тему:
– Твой план удался, брат. Слухи, которые ты распространил среди французов, дали плоды. Полковник Бурмон покинул Алжир и с большим войском направился в пустыню.
Джафар со смутным удивлением уставился на него. Как ни странно, но все это время он ни разу не вспомнил о смертельном враге. С минуты убийства родителей ни дня не проходило без того, чтобы Джафар не проклинал имя де Бурмона.
– Французы доберутся до нас за неделю, – заметил Бен Хамади, – а возможно, еще быстрее.
Неделя. Возможно, быстрее. Месть, к которой он стремился семнадцать лет, близка. Почему же он не чувствует сладостного восторга, удовлетворения, трепетного предчувствия?
Джафар посмотрел на изможденную девушку, лежавшую тихо и неподвижно, и услышал:
– Я возьму пленницу с собой, – а потом Бен Хамади добавил: – если она выживет.
Бен Хамади не собирался оставаться в лагере Джафара. Вскоре после появления французских солдат они разделят силы и станут выжидать нужный момент, чтобы напасть. Джафар поведет в бой головной отряд, а войска халифа окружат врага с флангов и помешают французам бежать с поля боя.
Бен Хамади предложил перевести Алисон в его лагерь, где она будет жить с женщинами, пока не придет время отправить ее под конвоем в Алжир. До сих пор Джафар инстинктивно противился предложению, хотя не отвергал окончательно такой возможности. Алисон будет в большей безопасности подальше от поля боя. Но главной и основной причиной колебаний Джафара было сознание, что там, где дело касается Алисон, он теряет способность рассуждать здраво, а неукротимое желание настолько воздействует на его суждения, что он позволяет сердцу управлять разумом. Лучше всего будет разом избавиться от этого опасного влечения, прежде чем он начнет принимать решения, основанные не на интересах племени, а на желаниях непокорной английской пленницы.
Но теперь, когда Алисон так близко подошла к порогу смерти, Джафар не желал ничего и слышать о плане халифа. Бен Хамади может протестовать сколько угодно, но Джафар не поручит ее ничьим заботам. Особенно теперь, когда обязан отдать все силы и решимость, чтобы спасти ее от гибели.
– Но ее нельзя трогать с места, ваша светлость. Даже если… если она не погибнет, все равно будет слишком слаба, чтобы в ближайшее время путешествовать. Я сам позабочусь о ее благополучии.
– Не стоит беспокоиться, брат. В моем лагере за ней будут ухаживать и лечить.
– Я не отдам ее.
Последовало долгое молчание. Халиф сверлил Джафара проницательным взглядом.
– Вряд ли стоит слишком привязываться к чужеземке, брат мой, – мягко предупредил он наконец.
Джафар обернулся к лежавшей без сознания молодой женщине.
В это мгновение Алисон шевельнулась, пробормотав что-то неразборчивое. Наклонившись над девушкой, Джафар отвел спутанные пряди волос с горячего лба.
– Лежи спокойно, маленькая тигрица, – шепнул он по-английски.
Неожиданно вырвавшиеся нежные слова заставили халифа вновь бросить пронизывающий взгляд на Джафара; тот почувствовал, как Бен Хамади пристально его изучает.
– Ты не думаешь, что вряд ли мудро говорить с ней на ее языке? – неловко пробормотал араб.
Медленно нахлынувшая волна гнева затопила Джафара. Без всякого колебания он смело встретил взгляд халифа.
– Но это успокаивает ее.
Бен Хамади первым отвел глаза. Прошло несколько долгих минут, прежде чем лицо халифа слегка смягчилось. Поднявшись, он, однако, не удержался, чтобы не предостеречь Джафара на прощание:
– Берегись, мой друг, чтобы беспокойство о ее благополучии не заслонило забот о жизни и благоденствии твоего народа. Смотри, чтобы не поставить эту женщину выше нашего правого дела.
Часа два спустя Алисон медленно открыла глаза и увидела, что Джафар сидит у постели, подперев кулаком подбородок.
«
