солнца золотое кольцо с печаткой.
— Я отправился туда, — ответил Ральф так же тихо и твердо, — не в качестве душеприказчика умершего кузена. а с единственной целью — повидать твою тетю Маргарет.
У меня перехватило дыхание. С нарастающим отчаянием и гневом я выговорила:
— Как… как ты посмел?
Он не стал отвечать на вопрос, а сказал:
— Она ничего не открыла. Проявила преданность тебе.
— Чувство, которое, видимо, не слишком знакомо графу Сэйвилу, — сказала я с горечью.
Опять он проигнорировал мой выпад и продолжил:
— Тогда я понял, что должен увидеть леди Сандерс.
После этих слов я вскочила со скамьи и крикнула:
— Но ты не осмелился сделать это?
Он остался сидеть, глядя на меня спокойным, оценивающим взглядом.
— Увы, осмелился. И убедился, что это неприятная старая карга.
Я пропустила мимо ушей его оценку моей свекрови и все так же возбужденно проговорила:
— Она ненавидит меня! Всегда ненавидела…
Голос Ральфа звучал почти ласково, когда он снова заговорил:
— Она почти сразу начала рассказывать, как ты окрутила ее сына. Поведала, что Никки появился на свет через шесть месяцев после вашей женитьбы и что он, разумеется, не сын Томми и не ее внук, а ты уговорила своего мужа усыновить его и признать своим.
Я отвернулась от Ральфа и стояла молча, погруженная в свои мысли, ничего не замечая вокруг.
Что я могла ответить? Леди Сандерс нарисовала, в общем, верную картину. Все факты правдивы. Оценка же их у каждого может быть своя. Какова она у Ральфа, я не знала…
То, что он сказал после некоторого молчания, взбудоражило меня еще больше.
— А затем я спросил у леди Сандерс, как называлась деревня, в которой вы с Томми жили сразу после женитьбы? И она назвала ее.
Теперь меня охватил настоящий страх.
— И ты поехал туда? — прерывающимся голосом спросила я.
— Да, Гейл, я поехал туда.
Я отступила на несколько шагов от скамейки, он продолжал сидеть. Мне казалось, от него исходит какая-то угроза, как вчера от Роджера, когда тот оскорблял меня в библиотеке.
— Жена викария хорошо помнит тебя, — сказал Ральф.
— О Боже! — Я прикрыла глаза. — О Боже, зачем ты…
Когда я вновь открыла глаза, он стоял рядом, наклонившись надо мной. С удивлением и гневом в голосе он спросил:
— Чего ради… Какого дьявола ты делаешь секрет из этой истории?.. Это тебя не порочит, а красит, Гейл… Что позорного в том, что после смерти сестры ты усыновила ее ребенка? Что здесь плохого, черт возьми?
Я сжала кулаки. Неужели он не понимает? Даже он, чья жена тоже умерла при родах, не может понять!..
— Я поклялась Деборе, — сказала я, — что никогда не открою Никки тайну его появления на свет. Не проговорюсь, что он незаконнорожденный… Что не мой сын… потому что он мой сын, слышишь? С того мгновения, как Дебора передала его в мои руки, он мой! А моя сестра мертва, и единственное, что я могу сделать для нее… для ее памяти… дать ребенку всю любовь, на какую способна, и охранить от любых пересудов и сплетен, которые могут испортить ему жизнь. — Я посмотрела прямо в лицо Ральфу, — Имею я на это право или нет?.. Даже мать Томми не подозревает, что Никки — сын моей сестры. Благородный Томми не говорил ей этого. Никто не знает, что Дебора приехала к нам за четыре месяца до рождения ребенка и попросила о помощи… Никто, кроме нескольких людей, — добавила я с горечью, — которых ты посчитал необходимым разыскать и допросить, как в суде.
— Я не стал бы их разыскивать, Гейл, — тихо и спокойно возразил Ральф, — если бы ты доверилась мне. Сама открыла всю правду.
— Почему я должна была это делать? — резко сказала я, но что-то в его лице заставило меня сбавить тон, и я продолжала более миролюбиво:
— Ведь сестра взяла с меня слово… Я поклялась ей…
После некоторой паузы, в течение которой Ральф не сводил с меня глаз, он сказал:
— Твоя тетушка и кое-кто еще в Хайгейте неохотно говорили со мной на эту тему. Никто не проговорился, что Никки не твой сын. В том числе жена викария.
— Тогда как же ты узнал?
— Отправился на местное кладбище и нашел там могилу Деборы Лонгверт. Она умерла двадцать второго декабря 1810 года… В тот день, когда, по твоим словам, родился Никки.
Я ничего не могла возразить, только беспомощно потерла виски.
— Насколько я понимаю, — спросил он, — мой кузен Джордж — отец Никки?
— Да, — ответила я. И торопливо заговорила, словно желая поскорее высказаться и уже больше не возвращаться к этому:
— Они были влюблены друг в друга, он обещал, что женится на ней. Иначе Дебора никогда бы не позволила ему приблизиться! Но в это время отец Джорджа откопал где-то Гарриет с ее богатым папочкой и начал оказывать нажим на сына. Гордость не позволила сестре оставаться там, где разыгрывалось все это представление. Она попросила убежища у нас с Томми. А примерно через месяц мы узнали, что Джордж поддался на уговоры отца и женился на Гарриет.
Я на одном дыхании выпалила все это и замолчала, чувствуя усталость и опустошенность.
— Что заставило тебя пойти на кладбище в Хайгейте? — спросила я потом.
— Хотел взглянуть на могилу Деборы, я уже говорил. Я посмотрела на него с недоверием:
— Но если жена викария ничего не сказала о моей сестре, то как же ты…
— Я подозревал, что правда где-то рядом.
Прислонившись спиной к изгороди, я сквозь ткань платья ощутила тепло деревянных жердей.
— Подозревал? — переспросила я.
— Конечно. Никки должен был быть сыном Джорджа. Другого объяснения завещанию трудно найти. И у меня родилось две версии. Первая — Джордж совершил над тобой насилие.
— Ты сошел с ума! — воскликнула я. Тень улыбки промелькнула на его лице.
— Я почти сразу отверг это предположение. Ты скорее бы убила его. Но поначалу мне самому хотелось его убить, несмотря на то что бедняга уже мертв.
— А вторая версия? — спросила я.
— Вторая такова — Никки все-таки сын Джорджа, но не от тебя. И когда я начал думать о предполагаемой матери, картина стала проясняться.
Сзади меня раздалось легкое фырканье. Теплый и влажный нос Нарсаллы ткнулся мне в шею.
— И долго ты пребывал в уверенности, что твой кузен насильник? — вернулась я к первой версии Ральфа. Он снова слегка улыбнулся:
— Не очень, так как убедился на собственном опыте, что у тебя хороший вкус.
Однако мне было не до улыбок.
— Но ты убедился еще и в том, — безрадостно сказала я, — что мной нетрудно овладеть, не прибегая к насилию.
Ральф кинул на меня возмущенный взгляд, хотел ответить, но вместо этого шагнул ко мне, схватил за плечи и яростно поцеловал.
Его поцелуй окончательно растопил мой гнев, остались только опасения.
— Надеюсь, ты не расскажешь Никки о том, что узнал? — спросила я.
Снова возмущение мелькнуло в его глазах.
— Конечно, нет. Но вот тебя ждет в будущем неприятная обязанность рассказать сыну о происхождении денег.
— Можно избежать этого, если я их не возьму!
