любви, в царстве Божием. В смерти мы полностью отдаем себя Богу, как это сделал Христос, а Воскресение приводит нас к полному и окончательному союзу с Богом.
Бегбедер: Итак, Воскресение дает христианам утешительный ответ на вопрос о смерти. Но до того есть жизнь, рождение. Мне вспоминается одна фраза Бодлера: «Мы можем смотреть в лицо смерти; но, зная, что такое человеческая жизнь, как знают это сегодня некоторые из нас, кто мог бы не содрогнуться, не опустить глаз, узрев час своего рождения?» Эта мысль подсказывает мне следующий вопрос, и он кажется гораздо существеннее: разве не ужасен сам факт нашего пребывания здесь? И далее, вопрос, над которым я часто задумываюсь, – в нем, может быть, объяснение той жизни, которую я беспощадно растрачиваю: почему мы не бессмертны?
Ди Фалько: Но мы бессмертны! Возможно, мы не умеем жить, не умеем идти к истинным целям, к истинному смыслу. Быть может, земное странствие необходимо, чтобы мы поняли человека и через Воскресение достигли Бога. Именно эти два элемента: путь и Воскресение – оправдывают, на мой взгляд, наше временное пребывание на земле. И возможно, мы поймем, зачем нужна жизнь, только когда умрем и откроем, что смерть ведет к бессмертию.
Бегбедер: Поскольку экологическая ситуация в нашем мире безнадежна, я говорю себе, что мы, наверное, живем в каком-то грандиозном кошмарном сне: очнемся ли мы от него – вот вопрос. Может, мы все рассеемся, как дым, превратимся в зеленых человечков.
Ди Фалько: Это называют реинкарнацией. Ты затрагиваешь тему, интерес к которой действительно усиливается в последние несколько лет. И этот факт многое говорит о состоянии нашего общества. Приходится признать, что люди все меньше верят в Воскресение и все больше – в реинкарнацию, в том числе и католики. Я часто размышлял: в чем причины этого нового увлечения?
Бегбедер: Буддизм в моде! Далай-лама – это круче, чем папа! Хотя он тоже осуждает противозачаточные средства…
Ди Фалько: Я задаюсь вопросом: не объясняется ли оно привязанностью (в итоге более сильной, чем мы думаем) к миру, в котором мы живем? В конечном счете люди очень любят нашу старую добрую Землю, несмотря на все ее недостатки. Утешительно думать: я вернусь в этот мир, такой знакомый. Пусть я превращусь в лягушку или в кролика, но я вернусь сюда.
Бегбедер: И вот что замечательно: люди частенько мечтают вернуться в образе лягушки, кролика или белочки, но редко – в образе таракана, крысы или мушиной личинки в коровьем навозе!
Ди Фалько: А те, кто утверждают, будто они перевоплотились, в предыдущей жизни непременно были важными особами.
Бегбедер: Куда более лестно побывать фараоном, чем евнухом.
Индуисты представляют свое возвращение скорее в виде животного, птицы или змеи. Платон был сторонником теории противоположностей: жизнь порождает смерть, и наоборот. А мне симпатична эта концепция вечного цикла. Чертовски соблазнительно, сохраняя душу, пожить в разных телах. Так каждая жизнь дает возможность наверстать упущенное в предыдущей. Жить много раз было бы просто здорово!
Ди Фалько: Это наводит на прекрасные мысли. Как я могу быть расистом или антисемитом, если в прошлой жизни я был евреем, арабом, африканцем или азиатом, хотя в этой жизни я католик, блондин, белокожий?
Христианская вера абсолютно исключает идею переселения души из одного тела в другое. Наше тело – не оболочка, которую можно сменить. Человек целостен душой и телом и соединен с Христом.
Бегбедер: По размышлении, я не так уж уверен, что мне нравится эта гипотеза. На ней могли бы неплохо заработать психотерапевты. Ведь если страх смерти – обычное дело, то при реинкарнации мы рискуем усложнить себе жизнь: будем бояться предыдущего рождения. А если я был тараканом в прошлом бытии? Это уже кафкианский вопрос! Как будто нам не хватает проблем в теперешней повседневной жизни!
Ди Фалько: Лучше поговорим о Воскресении – самой основе христианской веры. Верить в Христа – значит верить в Воскресение. Если человек воспринимает это разумом, такое кажется невозможным. Но все возможно Богу. Когда Христос говорит, чтобы мы верили в Его Воскресение, он резко раздвигает границы всего, что априорно способен представить человеческий разум. И все же Христос воскреснет. Сначала Он явится женщинам. Они станут первыми вестницами Воскресения.
Бегбедер: Он понимал толк в коммуникации. Явившись женщинам, Он знал, что слухи быстро распространятся…
Ди Фалько: Ты настоящий мачо! И повторяешь то же, что говорилось в те времена: рассказ женщин приняли за сплетню. Но Иисус явится и Петру, а потом двенадцати, и все воскликнут: «Господь истинно воскрес и явился Симону!»[26] Позднее Павел скажет даже, что Он явился более чем пятистам свидетелям сразу. Это факт, констатация факта, а не убеждение экзальтированного мистика, которому якобы все привиделось. Речь идет о целой толпе, к тому же она напугана увиденным. Это не плод галлюцинации или излишнего легковерия. Напротив, ученики даже усомнятся в том, что видели, – настолько они удивлены. Они не верят своим глазам, как сказали бы мы сегодня. И, явившись им, Иисус их упрекнет. Они смогут Его коснуться, убедиться, что перед ними не призрак. Тогда они осознают, что Иисус действительно воскрес, но отныне Он принадлежит Божественному миру Отца. Речь не идет о чуде, которое возвратило бы Его в земную жизнь, но, по словам апостола Павла, Он становится Человеком «небесным».
Бегбедер: Если принять твои рассуждения, твой рассказ, надо также заметить, что никто не утверждает, будто был очевидцем Воскресения непосредственно на месте события. Как Иисус вернулся из смерти в жизнь?
Ди Фалько: Верно, никто не говорит, будто присутствовал при Воскресении, никто не мог описать, как это произошло физически. Тем не менее апостолы видели воскресшего Христа и пустой гроб. Пелены, в которые было обернуто тело, лежали нетронутыми, точно оно высвободилось, не касаясь их.
Бегбедер: Все это – красивая история, и вполне понятно, что некоторые в нее не верят. Вера в иной мир для меня подозрительна по той причине, что она порождает известные отклонения: если вы убиваете ради вашего Бога, ради вашей религии, то после смерти вы попадете в рай. Исламисты, покончившие с собой в Мадриде, прежде чем себя подорвать, кричали: «Бог велик! Мы умрем, убивая!» Все-таки мне больше по душе старое доброе «Carpe diem».[27]
Позволю себе выразить серьезное сомнение по поводу понятия Воскресения, хоть я и не собираюсь перевернуть в одиночку священные основы христианства – колыбель упований сотен миллионов людей.
Ди Фалько: Убивать во имя Бога – значит Его предавать. А Воскресение Христово содержит в себе начало и нашего воскресения, которого мы ожидаем в последний день истории: в тот день каждый из нас оживет в собственном теле.