Семнадцать мгновений Вейдера

Расскажете кому-нибудь другому, Кеноби. Да, пейте же, чудак-человек!

Так Совет…

Все, кто были в Храме – мертвы. Все, кто не были в Храме – мертвы также. Особо прытким – вам, например – удалось улизнуть. И их немало. Но все они отличаются тем, что первым делом начинают «стучаться» в двери Сената, ничего ещё не зная о том, что джедаев уже успели объявить вне закона. Орден распущен весьма оригинальным образом, а штурмовикам дан приказ вести огонь на поражение – также весьма оригинальным образом.

Кто запустил эту машину?

Народ, учитель-джедай, народ! Ибо глас народный… А, впрочем, спросите у Императора.

Императора?

Да, Кеноби, да! – Бэйл поднялся и, заложив руки за спину, нервно прошёлся по кабинету. – Вы позволите, я закурю? – тот же вопрос он равно мог задать креслу, в котором сидел Оби-Ван – эффект был бы тот же…

… не знаю, что меня к тому подтолкнуло, но дроида я за ним отправил. Не нравилось мне всё это…

Время от времени Органа замолкал на пару минут, чтобы передохнуть и дать Оби-Вану возможность обдумать услышанное.

… записи представляли собой слишком большую ценность. Поэтому я лично отправился на место трагедии и…, - Бэйл тяжело вздохнул, стряхивая пепел в изящную альдераанскую пепельницу, - стал невольным свидетелем поистине масштабной трагедии… А воочию убедился в правильности своих догадок, когда возвратился в Сенат. Поверьте, все настолько ошеломлены... да никто и не сопротивлялся… - альдераанец ожесточённо защёлкал зажигалкой, потом небрежно бросил её на стол. – Подумать только, - Органа стукнул ладонью по подлокотнику кресла и зло рассмеялся, – вся Галактика, развесив уши, ждала, когда канцлер сложит с себя чрезвычайные полномочия, а наш благородный старикан, оказывается, всё это время вёл собственную игру…

Оби-Ван рассеянно крутил в ладони бокал с виски, уставившись в никуда.

Кеноби? – сенатор несколько раз щёлкнул пальцами перед лицом джедая, тот коротко кивнул. Убедившись, что Оби-Ван всё ещё реагирует на внешние раздражители, Бэйл счёл нужным предоставить так внезапно оказавшемуся не у дел республиканскому генералу время на переваривание столь шокирующих новостей…

Внимательно выслушав рассказ альдераанца, Оби-Ван некоторое время молчал. Слишком много событий уложилось в промежуток между внезапным появлением Энекина в «Palace Of The Stars» и тем, что, получив по «своим» – тут Органа на секунду замялся, и даже, как показалось Оби-Вану, немного смутился – каналам информацию о том, что генералу Кеноби удалось скрыться, Бэйл здраво рассудил, где вышеозначенного генерала можно ожидать. Установить за Храмовым сектором своё собственное наблюдение во всеобщем бедламе было не сложно. Что, в конечном счёте, и дало Органе возможность перехватить джедая прежде чем того расстреляли бы в упор вместе с истребителем.

Могу я увидеть эти записи?

Органа картинно развёл руками, не спеша, затушил окурок и направился к противоположной стене. Открыл сейф, достал небольшой диск, молча протянул его Оби-Вану, кивнув на компьютерный терминал.

Лучше бы ему было этого не видеть. Мелькание сейбера во тьме храмовых коридоров, полные ужаса глаза маленького падавана Ордена, и следом – белая броня штурмовой роты, отблески выстрелов на доспехах… Мгновенное озарение родилось и лопнуло, подобно болотному пузырю, вырвавшись всхлипом: «Дуку сказал правду…». По-видимому, он произнёс это вслух, потому что тут уже Органа удивлённо вскинул брови:

Что?

Кеноби решительно встал:

Бэйл, у вас есть какой-нибудь транспорт?

Найду. Куда вы так спешите, мой друг? На тот свет?

Его необходимо остановить.

Кого?

Моего… ученика... Энекина… - Оби-Ван вновь опустился в кресло.

«Энекин… Как ты мог, Энекин?! Какое же чудовище мы вырастили себе на погибель?.. Видит Сила, мальчик, я не хотел этому верить… не хотел…Я не хочу этому верить!!!»

Будете мстить за резню в Храме, учитель-джедай?

Джедай? Нет, сенатор… Хочу посмотреть ему в глаза…

Глава XI. Не рыдай мене…

Ты меня на рассвете разбудишь,

Проводить не обутая выйдешь,

Ты меня никогда не забудешь,

Ты меня никогда не увидишь…

Не мигают, слезятся от ветра

Безнадежные карие вишни

Возвращаться плохая примета –

Я тебя никогда не увижу…

А. Вознесенский. Юнона и Авось.

Мааа-мааа!

Маленькая девочка, быстро-быстро перебирая босыми ножками, бежала ей навстречу. Падме оглянулась на окна. Нет, никого нет, ей показалось… Никто не отходил от окна в тот самый миг, как она обернулась. Ей показалось… Дочь неслась к ней, что-то сжимая в пухлой детской ручонке.

Смотри, ма!

На этот раз не повезло обычному дождевому червю. Малышка сияла, воодушевлённая новой находкой, находка же тщетно пыталась спастись бегством.

Маленькая, я не твоя ма. Надо говорить ня-ня.

Лея упрямо тряхнула каштановыми кудрями и безапелляционно заявила:

Нет, ма!

Малыш… - Падме наткнулась на укоризненный взгляд дочери и обиженно надутые щёки.

Зачем ты… - Лея замолчала, подбирая потерявшееся вдруг слово.

Слова для юной альдераанской принцессы двух лет от роду также были находками – каждый день новыми. Но слово, нужное ей сейчас, никак не хотело проворачиваться на непослушном языке, хотя рассказать хотелось так много и так сразу. Например, о том, что ма почему-то не хочет, чтобы она, Лея, называла её «ма». Вернее, не «не хочет», а боится чего-то непонятного и далёкого, на вроде того, как Лея боится темноты под лестницей… О том, что серая кошка тёти Руж опять хотела поцарапать Лею, когда девочка тащила в свой уголок пушистого кошкиного ребятёнка… И о том, что сегодня ночью ма опять плакала. Но не так, как плачет Лея, поскользнувшись на мокром песке садовых дорожек и проехавшись по нему коленками – для начала взревёт, как детёныш банты, в четыре ручья, а потом, повизгивая, ожидает, когда подбежит мать или подковыляет охающий и смешно всплёскивающий золочёными руками ТриПиО. Ма обычно плакала тихо, уткнувшись в подушку, думая, что она, Лея, спит и ничего не слышит… Слово так и не нашлось. Поэтому девочка просто кинула «находку» в подол платья ма и умчалась опять, на бегу тараторя как заведённая:

Ма-ма-ма-ма…

Падме бессильно уронила руки на юбку. Упасть бы на мокрую после тёплого летнего дождя траву и завыть. От бессилия, от постоянно грызущей тоски, оттого что кто-то так уверенно и безжалостно перекроил её мир.

Энекин… - против воли имя сорвалось с её губ…

* * * * *

Энекин! – Падме вдруг стало страшно. – Энекин! – позвала она вновь в густую, жаркую, словно удушающую темноту. Тишина. И от этой тишины нельзя было спрятаться или убежать. Она была вечна и беспощадна.

Эни!!!

Черные стены пещеры внезапно показались женщине стенками темного колодца, стремительно уходящими вверх. Падме падала, падала, падала…

Кто-то легонько потряс Падме за плечи, вырывая из сетей сна, и мягким осторожным движением заставил её сесть.

Шшш… ну что ты, родная… я здесь… я рядом…

Она вдруг обнаружила, что судорожно сжимает в руках рубашку Энекина.

Эни…- Падме всхлипнула, успокаиваясь. – Это ты?

Тревожные огоньки в глазах Энекина сменились весёлыми бесенятами, и муж со всей серьёзностью заявил:

Нет, малыш, это не я. Это моя голограмма.