Бенсон кивнул. Морриса его вопросы не удивили. Просто Бенсон старается не думать об операции, а к тому же он специалист по электронным вычислительным машинам.
Сестра протянула Моррису историю болезни Бенсона. Стандартная голубая пластиковая обложка со штампом университетской клиники. На ней были наклеены ярлычки: красный — «нейрохирургическое отделение», желтый — «тщательный уход» и белый, который Моррис еще никогда не встречал на картах своих пациентов. Он означал «меры предосторожности».
— Мое досье? — спросил Бенсон, когда Моррис покатил его по коридору к палате номер 710. Полицейские шли сзади.
— Угу.
— Интересно, что там внутри. Я об этом давно думаю.
— В основном неудобочитаемые пометки.
В действительности же история болезни Бенсона была толстой, вполне удобочитаемой и содержала все заключения, выданные компьютером.
Они остановились у двери с номером 710. Один из полицейских вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
Второй остался стоять в коридоре.
— Так положено, — объяснил он.
Бенсон посмотрел на Морриса.
— Они очень меня оберегают, — сказал он. — Это даже лестно.
Первый полицейский вышел в коридор.
— Все в порядке.
Моррис вкатил Бенсона в палату. Она была большая и выходила окнами на юг. Бенсон окинул ее взглядом и одобрительно кивнул.
— Это одна из лучших палат во всей клинике, — сказал Моррис.
— Можно мне теперь встать? — спросил Бенсон.
— Да, конечно.
Бенсон встал, подошел к кровати и сел. Он несколько раз подпрыгнул, проверяя, мягок ли матрац, а потом начал нажимать кнопки, поднимая и опуская кровать. Он нагнулся и принялся рассматривать механизм снизу. Моррис подошел к окну и задернул занавески, умеряя яркость света.
— Ничего сложного, — сказал Бенсон.
— О чем вы?
— Да этот механизм. Очень простой. Вам следовало бы установить здесь устройство обратной связи, чтобы движения лежащего компенсировались… — Бенсон умолк.
Он открыл дверцу стенного шкафа, посмотрел внутрь, потом заглянул в ванную и вернулся назад. Моррис подумал, что Бенсон держится не как обычный больной. Чаще всего люди в его положении робеют, но он вел себя так, словно снимал номер в отеле.
— Ну что ж, подходит, — сказал Бенсон и засмеялся. Он сел на кровать и посмотрел на Морриса, потом перевел взгляд на полицейских.
— А им обязательно оставаться здесь?
— Наверное, они могут подождать и в коридоре, — сказал Моррис.
Полицейские молча кивнули и вышли, закрыв за собой дверь.
— Я, собственно, спросил, должны ли они вообще оставаться в клинике?
— Да, — сказал Моррис.
— Все время?
— Да. Если только мы не сможем добиться, чтобы ваше дело было прекращено.
Бенсон нахмурился:
— Это было… то есть я… Так плохо?
— Вы подбили ему глаз и сломали одно ребро.
— Но опасности нет никакой?
— Ни малейшей.
— Я ничего не помню, — сказал Бенсон. — Все блоки памяти у меня стерты.
— Я знаю.
— Но я рад, что он серьезно не пострадал.
Моррис кивнул.
— Вы привезли свои вещи? Пижаму и прочее?
— Нет, но это можно устроить.
— Хорошо. Я скажу, чтобы до тех пор вам выдали казенное белье. Больше ничего не нужно?
— Ничего. — Бенсон улыбнулся. — Разве что укол-другой?
— Вот без этого, — Моррис улыбнулся в ответ, — вам придется обойтись.
Бенсон вздохнул.
Моррис вышел из палаты.
Полицейские поставили у двери стул. Один сидел, а другой прислонился к стене. Моррис открыл записную книжку.
— Вам, конечно, нужно знать расписание, — сказал он. — Через полчаса сюда зайдет администратор с документами, которые Бенсон должен подписать. Отказ от денежного возмещения и прочее. Затем, в три тридцать, Бенсона отвезут вниз, в главный амфитеатр на демонстрацию. Минут через двадцать он вернется. Вечером ему обреют голову. Операция назначена на завтра, на шесть часов утра. У вас есть ко мне вопросы?
— Можно, чтобы доставляли еду сюда? — спросил один из полицейских.
— Я скажу, чтобы сестра заказала лишние порции. Вы будете дежурить вместе?
— Нет, по одному. По восемь часов каждый.
— Я скажу сестрам, — сказал Моррис. — Когда будете уходить и приходить, отмечайтесь у них. Они любят знать, кто находится на этаже.
Полицейские кивнули. Наступило молчание. Потом один из полицейских спросил:
— А все-таки что с ним?
— У него одна из форм эпилепсии.
— Я видел парня, которого он избил, — сказал полицейский. — Большой, сильный парень. Похож на шофера грузовика. И в голову бы не пришло, что такой хиляк, — он ткнул пальцем в сторону двери, — способен так его отделать.
— Во время эпилептического припадка он буйствует.
— А что это за операция?
— Это операция мозга, которую мы называем процедурой третьей степени, — сказал Моррис и не стал больше ничего объяснять. Полицейские все равно не поймут. А поймут, так не поверят.
Большая нейрохирургическая конференция, на которой присутствовали все хирурги клиники и докладывались наиболее сложные случаи, обычно проходила в девять часов утра по четвергам. Экстренно она назначалась очень редко — слишком трудно было собрать весь персонал. Но на этот раз амфитеатр был заполнен до отказа. Эллис видел перед собой уходящие вверх ярусы белых халатов и бледных, повернутых к нему лиц. Он поправил очки и сказал:
— Как многим из вас уже, наверное, известно, завтра утром нейропсихиатрическое исследовательское отделение проведет операцию, которую мы называем процедурой третьей степени, на лимбической системе мозга человека.
Аудитория безмолвствовала. Дженет Росс, стоявшую в углу рядом с входной дверью, удивило отсутствие какой бы то ни было реакции на эти слова. «Хотя, — подумала она затем, — удивляться, собственно, было нечему: вся клиника знала, что НПИО давно уже ждало подходящего больного для осуществления процедуры третьей степени».
— Должен просить вас, — продолжал Эллис, — осторожней формулировать вопросы, когда введут пациента. Он очень впечатлителен, и его душевное равновесие в сильнейшей степени нарушено. Мы решили сначала познакомить вас с историей его болезни, а уж потом представить его вам. Доктор Росс, работающий с ним психиатр, сообщит вам вкратце все необходимое.
Эллис кивнул, и Дженет Росс вышла на середину зала.
Она посмотрела на уходящие к потолку ряды лиц и вдруг на мгновение оробела. Дженет, высокая худощавая блондинка с пепельными волосами, стройная и загорелая, была очень красива, но себе она казалась слишком костлявой и угловатой, лишенной мягкой женственности, что ее нередко огорчало. Однако она знала, что производит впечатление, и к тридцати годам, после десяти с лишним лет, отданных преимущественно мужской профессии, научилась пользоваться этим впечатлением.
Теперь она заложила руки за спину, глубоко вздохнула и начала говорить быстро и сжато, как было принято на больших конференциях.
— Гарольд Франклин Бенсон — специалист по электронным вычислительным машинам. Тридцать четыре года. Был женат, но развелся. Два года назад попал в автомобильную катастрофу на автостраде Лос-Анджелес — Санта-Моника. До этого был совершенно здоров. После катастрофы какое-то время находился в бессознательном состоянии. Был доставлен в местную больницу, где провел под наблюдением ночь, а утром был признан здоровым и выписан. В течение следующих шести месяцев он чувствовал себя нормально, а затем у него начались явления, которые сам он называет «затемнением».
Аудитория молчала. Со всех сторон на Дженет Росс смотрели внимательные глаза.
— Эти «затемнения» длились несколько минут и случались примерно раз в месяц. Нередко им предшествовало ощущение странных, неприятных запахов. «Затемнения» часто наступали после употребления алкогольных напитков. Больной обратился к своему врачу, который констатировал переутомление и рекомендовал воздерживаться от спиртного. Бенсон выполнил совет врача, но «затемнения» не прекратились. Через год после катастрофы больной заметил, что «затемнения» становятся более частыми и длительными. Порой, приходя в сознание, он обнаруживал, что находится в незнакомом месте. Несколько раз он замечал на своем теле синяки и царапины, его одежда была разорвана, словно после драки. Но он никогда не помнил, что с ним происходило в период «затемнения».
