Моррис попробовал определить, откуда доносится звук. Спереди! Значит, он стоит лицом к хвосту самолета, лицом к концу крыла. И вначит — лицом к лестнице…
Опять позвякивание.
Сколько ступенек в лестнице? Примерно шесть футов — шесть ступенек. Скоро Бенсон поднимется на крыло. Чем ему защищаться? Моррис ощупал карманы. Одежда намокла от пота и прилипала к телу.
И вдруг все происходящее показалось ему нелепым; ведь Бенсон — его пациент, а он — его врач. Бенсона можно уговорить, Бенсон послушается.
Опять позвякивание.
Ботинок! Моррис мгновенно снял с ноги ботинок. Черт, резиновая подошва. Но все же лучше, чем ничего. Крепко сжимая ботинок в руке, он занес его над головой, готовясь нанести удар. Перед его глазами всплыло изуродованное, окровавленное лицо механика, и он понял, что ему придется ударить Бенсона, сильно ударить, изо всех сил.
Он должен будет убить Бенсона.
Позвякивание прекратилось, но теперь Моррис слышал дыхание — совсем близко. И тут издалека, но с каждой секундой нарастая, донесся вой сирен. Полиция! Бенсон тоже услышит сирену и не станет нападать.
Опять позвякивание.
Бенсон спускается! Моррис вздохнул с облегчением.
Затем он услышал странный, скребущий звук, крыло под его ногами задрожало. Бенсон не спустился с лестницы. Он поднялся наверх и теперь стоял на крыле.
— Доктор Моррис?
Моррис чуть было не ответил ему, но вовремя сдержался. Он знал, что и Бенсон ничего не видит. Бенсон рассчитывал определить направление по голосу. Моррис молчал.
— Доктор Моррис! Помогите мне.
С каждой секундой вой сирен становился гсомче.
Морриса захлестнула волна радости: сейчас Бенсон будет схвачен и этому кошмару придет конец.
— Пожалуйста, помогите мне, доктор Моррис.
«А может быть, он говорит это искренне? — подумал Моррис. — Может, ему и правда нужна помощь?» Если так, то долг врача обязывает его ответить.
— Пожалуйста…
Моррис поднялся с колен.
— Я здесь, Гарри, — сказал он. — Только не волнуйтесь и…
Что-то просвистело в воздухе. Моррис понял, что сейчас последует удар. Его рот и челюсть обожгла немыслимая боль. Он опрокинулся на спину и покатился по крылу. Боль была ужасной, он и представить себе не мог, что бывает подобная боль.
И тут он упал в темноту. От крыла до пола было невысоко. Но ему показалось, что он падает долго. Целую вечность.
14
Дженет Росс стояла в отделении скорой поморщи и через небольшое окошко заглядывала внутрь перевязочной. Морриса окружило шесть человек, и ей были видны только его ноги. Одна была без ботинка. На белых халатах врачей и санитаров алела кровь.
Андерс, который стоял рядом с ней, сказал:
— Вряд ли мне нужно вам говорить, что я думаю обо всем этом.
— Да, конечно.
— Он очень опасен. Доктору Моррису следовало дождаться приезда полиции.
— Но ведь полиция его не поймала, — сказала Дженет, неожиданно рассердившись. Андерс ничего не понимает. Он не понимает, что ты чувствуешь ответственность за своего пациента, что испытываешь потребность помочь ему.
— Но и Моррис тоже, — сказал Андрее.
— А почему полиция его не поймала?
— Когда полицейские вошли в ангар, Бенсона уже не было. В ангаре есть несколько выходов, а оцепить его они не успели. Моррис лежал под крылом самолета, а механик на крыле, и оба изуродованы.
Из перевязочной вышел Эллис. Измученный, небритый, сникший.
— Как он? — спросила Дженет.
— Все в порядке, — сказал Эллис. — Несколько недель ему придется помолчать, но в остальном все в порядке. Сейчас его заберут в операционную, чтобы зафиксировать челюсть и удалить все зубы. — Он повернулся к Андерсу. — Они нашли, чем он его ударил?
Андерс кивнул
— Двухфутовым куском свинцовой трубы.
— И прямо по рту! Хорошо еще, что осколки зубов не попали в легкие. Рентген в бронхах ничего не обнаружил. — Эллис обнял Дженет за плечи. — Они его починят, Джен.
— А что с другим?
— С механиком? — Эллис покачал головой. — Тут я ни за что не поручусь. У него раздроблена переносица, носовая кость вошла в мозг. Из носа сочится мозговая жидкость. Большая потеря крови и угроза энцефалита.
— Как вы оцениваете его состояние? — спросил Андерс.
— Критическое.
Андерс кивнул и ушел.
Дженет вышла из отделения скорой помощи вместе с Элдисом. Они направились к кафетерию. Эллис не снимал руки с ее плеча.
— Да, скверно все получилось, — сказал Эллис
— Он, правда, будет совсем здоров?
— Конечно.
— Но он был красив…
— Челюсть ему починят. Все будет хорошо.
Дженет поежилась.
— Вам холодно?
— Да, — сказала Дженет. — И я устала. Страшно устала.
Она сидела с Эллисом в кафетерии и пила кофе. Как всегда, в половине седьмого там было много народу. Эллис ел медленно, каждое его движение показывало, как он устал.
— Забавно, — сказал Эллис.
— Что?
— Сегодня днем мне звонили из Миннесоты. У них есть вакансия на кафедре нейрохирургии. Спрашивали, не заинтересует ли это меня.
Дженет промолчала.
— Смешно, правда?
— Нет, — сказала Росс.
— Я ответил, что буду об этом думать, только когда меня отсюда выгонят.
— А вы уверены, что это должно произойти?
— А вы нет? — Эллис скользнул взглядом по белым халатам врачей, сестер, стажеров, сидевших вокруг. — Миннесота мне вряд ли понравится. Там слишком холодно.
— Но там хорошая кафедра.
— О да. Хорошая кафедра. — Эллис вздохнул. — Отличная кафедра.
Дженет стало жаль его, но она тут же подавила в себе жалость. В том, что случилось, виноват он сам. И ведь она его предупреждала! Ни разу за эти сутки она не позволила себе сказать кому-нибудь: «Я же говорила». Ни разу даже не подумала так. Какой смысл? И Бенсону от этого не было бы ни малейшей пользы, а главным для нее было помочь ему.
Но она не испытывала особого сочувствия к смелому хирургу. Смелые хирурги рисковали не своей жизнью, а жизнью других людей. И в самом худшем случае хирург мог лишиться только своей репутации.
— Ну, — сказал Эллис, — я, пожалуй, пойду в НПИО. Посмотрю, как там. Знаете что?
— А?
— Надеюсь, они его убьют.
Он встал и направился к лифтам.
Операция началась в семь часов вечера. С галереи для зрителей Дженет смотрела, как Морриса ввезли в операционную и начали готовить к операции. Оперировали Бендиксон и Кэртисс — оба хорошие специалисты в пластической хирургии. Все, что возможно, они, безусловно, сделают.
И все-таки она вздрогнула, когда с лица Морриса сняли стерильные марлевые тампоны. От носа и выше оно было таким, как всегда, только очень
