слышалась скорее печаль, чем гнев. Он не забыл упомянуть, что Гомес плохо относится к обязанностям гражданина своей страны. Ведь его талант принадлежит Соединенным Штатам Америки. А его поведение носит совершенно безответственный характер.
— И в качестве наказания, мистер Гомес, я хочу, чтобы вы немедленно сели и записали матрицы для поля, которые вы вывели. Преступно, что вы так самонадеянно и бездумно доверяете памяти вещи, имеющие жизненно важное значение. Вот!
Карандаш и бумага полетели прямо в лицо Гомеса, который выглядел совершенно потерянным. Роза едва сдерживала слезы.
Гомес взял бумагу и карандаш и молча сел за письменный стол. Я взял Розу за руку. Бедняжка, она дрожала как осиновый лист.
— Не бойся, — сказал я. — Они ничего ему не сделают. Не имеют права.
Хулио начал писать. Затем глаза его стали совсем круглыми, он схватился за голову.
— Dios mio! — воскликнул он. — Esta perdido! jOlvidato!
Что значит; 'Бог мой, я потерял это! Забыл!' Адмирал побелел так, что бледность проступила сквозь густой загар.
— Спокойно, дружок! — голос его звучал успокаивающе. — Я не хотел пугать тебя. Отдохни немного и подумай снова. Ты не мог забыть это, с твоей-то памятью! Начни с чего-нибудь легкого. Ну, скажем, с простого биквадратного уравнения.
Гомес все смотрел на него. После долгого молчания он с трудом произнес:
— No puedo. He могу. И это забыл. Я ни разу не вспомнил физику и математику с тех пор, как…
Он посмотрел на Розу и слегка покраснел. Роза не отрывала глаз от носков своих туфелек.
— Что делать, — сказал Гомес неожиданно охрипшим голосом. — Ни разу не вспомнил. Раньше всегда у меня в голове — математика. Но в тех пор — нет.
— Господи, помилуй, — сказал адмирал. — Может ли такое случиться?
И он потянулся к телефону.
И по телефону ему сообщили: да, такое бывает.
Хулио возвратился в свой испанский Гарлем и купил на заработанные деньги 'Порто Белло'. Я вернулся в свою газету и купил автомобиль на то, что заплатили мне. Мак-Дональд так и не предал дело гласности, и мой редактор мог с гордостью заявить, что однажды ему удалось провести адмирала, хотя он так и не воспользовался своим монопольным правом.
Несколько месяцев спустя я получил от Хулио и Розы открытку, извещающую о рождении первенца: мальчик, весит Шесть фунтов, назвали Франсиско в честь отца Хулио.
Я сохранил открытку и, как только мне довелось побывать в Нью-Йорке (задание редакции: Национальная ассоциация бакалейщиков; бакалейные продукты-ходкий товар в нашем городе), зашел к ним. Хулио чуточку повзрослел и стал более уверенным в себе. Роза, увы, начала полнеть, но была попрежнему чрезвычайно мила и все так же обожала своего Хулио. Малыш был медового цвета и очень бойкий.
Хулио непременно хотел приготовить в мою честь arroz con polio — ведь именно это блюдо мы ели в тот вечер, когда я, можно сказать, толкнул его в объятия Розы. Решено было пойти в соседнюю лавку за продуктами. Я с готовностью вызвался ему помочь.
В лавке Хулио заказал рис, цыпленка, овощи, перец — он чуть не скупил все (многие мужья не могут остановиться, когда попадают в магазины), едва ли не пятьдесят видов продуктов, которые, по его мнению, могут в крайнем случае полежать в кладовой.
Старик хозяин, ворча, записывал стоимость покупок на пакете; потом он стал складывать доллары и центы, пересчитывая все по сто раз. Тем временем Хулио поведал мне, что 'Порто Белло' процветает и что хорошо бы его расширить, прикупив магазин.
— Семнадцать долларов сорок два цента, — выдал наконец старик.
Хулио взмахнул ресницами в сторону колонки цифр, записанных на пакете.
— Должно быть семнадцать тридцать девять, — сказал он с упреком. — Сосчитайте снова.
Лавочник с трудом сосчитал.
— Семнадцать тридцать девять, правда ваша.
И он принялся заворачивать покупки.
— Хулио?! — только и вымолвил я.
Больше ни слова, ни в тот момент, ни после.
— Никому не говори, Бил, — сказал Хулио.
И подмигнул.
Чезаре Дзаваттини
Состязание
Мой провожатый и я пошли было дальше, но Макнамара внезапно остановился и сказал:
— Долой Кадабру! Он лгун и пустомеля.
Потом среди всеобщего изумления добавил:
— Я находчивее его и докажу это. Короче, я бросаю ему вызов.
Остальные встретили слова Макнамары яростным свистом.
Один из ангелов, по всему судя главный в раю, заставил всех умолкнуть и сказал:
— Почему бы не послушать и его тоже? Пусть говорит. Давайте устроим состязание. Каждый из соревнующихся расскажет две истории, а в конце мы назовем победителя.
— Урра, — хором закричали ангелы.
— Принимаю вызов, — пробормотал Кадабра. — Не понимаю только, как это завистников пускают в рай?
— Довольно болтовни, — сказал ангел. — Приступим к делу. Первым рассказывает Макнамара, вторым — Кадабра.
— А третьим я? — покраснев, спросил бледный, белый призрак, вынырнувший неизвестно откуда.
— Вы? Как вас зовут?
Призрак поднял голову и робко произнес:
— Прежде я был служащим…
Главный ангел повторил:
— Я спрашиваю, как вас зовут?
Призрак назвал какое-то странное, непонятное имя.
— Раньше я был служащим в муниципалитете города Деги. Но я написал несколько произведений… тайком и сразу же уволился с работы. Тогда у меня не хватило мужества прочесть их ни одному живому существу. Но здесь, в раю, все такие добрые, и я осмелюсь…
— Хорошо, вы будете третьим, — согласился главный ангел.
— Спасибо, — тихо сказал бледный человечек.
И с гордым, сосредоточенным видом уселся в углу. Макнамара в благоговейной тишине начал свой рассказ.
— В салоне госпожи Пеннисон каждый четверг собирались самые уважаемые в округе семейства. Любезная хозяйка дома развлекала гостей совершенно неожиданными выдумками. На прошлой неделе, например, после ооычных церемонных приветствий добрейшая мадам Пеннисон позвала своего малыша.
— Ему пять лет, и он на редкость умный мальчик, — объяснила госпожа Пеннисон. — Бэби, сколько будет два плюс два?
— Три, мамочка.
Мама расцеловала его в обе щечки.
— Мое сокровище, он ошибся всего на единицу, А ведь ему только пять лет!
Затем Одетт, дочка госпожи Пеннисон, как это принято в высшем обществе, предложила поиграть в загадки.
Мать доверительно поведала всем, что Одетт учится в лицее только на отлично. Учителя говорят, что она удивительно одаренный ребенок.
Одетт лепечет:
— Госпожа Кларк, задумайте мужское имя от Джузеппа.
— Задумала, — отвечает жена магистра.
— А теперь, — продолжает Одетт, — задумайте какой-нибудь цвет.
— Красный.
— Нет, лучше другой.
— Ну, тогда верде.[13]
— Превосходно, образуйте от него множественное число, но только про себя.
— Образовала.
В салоне воцаряется мертвая тишина. Лишь хозяйка дома шепчет на ухо своей соседке.
— Сейчас вы сами убедитесь, как это остроумно.
Одетт зажмуривает глаза и через минуту восклицает:
— Вы, госпожа Кларк, задумали имя великого композитора Джузеппе Верди.
— О, ты просто маленький гений! Научи и меня, Одетт!
Синьора Пеннисон, вся красная от волнения, изумляется.
— Представьте себе, она каждый раз угадывает!
Восторг был всеобщим, и только чувство собственного достоинства не позволило ангелам разразиться безудержным смехом.
Теперь Макнамара смело приступил ко второму рассказу.
