отказ.
Молоко пахло карболкой, и все же Нико, давясь, проглотил три стакана и закусил компотом-ассорти. Потом с завистью уставился на Джобби: бифштекс, похоже, был из натурального мяса, а от жареного картофеля исходил соблазнительнейший аромат. Нико резко отодвинул стул.
— Дай мне газету, Джобби, я поднимусь наверх.
Он захватил с собой бутылку молока и, ниэко опустив голову, вышел из столовой.
Дорис нервно прохаживалась по коридорам почты. Время от времени она подходила к большому столу в холле и, окинув рассеянным взглядом счета и телефонные бланки, впивалась глазами в большие электрочасы. Обычно Нико не опаздывал. В девять Дорис не на шутку забеспокоилась. Дробно стуча каблуками, она покружилась у входных дверей, то и дело поглядывая на стрелки электрочасов. «Наверно, не придет. Наверно, с ним что-то случилось, и он не придет. Подожду еще минут пять и уйду». Взгляд ее упал на окошко с надписью: «Заказные письма». Дорис принялась писать на стекле: «Да, нет, да, нет. Придет, не придет, придет, не придет». Нет, он не придет, с ним чтото стряслось. И в тот же миг появился Нико. Он был бледен, глаза возбужденно блестели, а галстук, как всегда, съехал набок.
— Что случилось, Нико?
Он ничего не ответил. Взял ее под руку и повел к выходу.
В этот час виа дель Корсо была похожа на растревоженный муравейник; толпы народу у витрин и перекрестков, сплошные заторы; по четырем эстакадам еле ползли певакары.
— Позвони домой. Скажи, что сегодня ты поужинаешь со мной, — сказал Нико, останавливаясь у дверей бара.
— Но мы же договорились! Что-нибудь случилось, Нико?
— Позвони и не задавай лишних вопросов. Я зверски проголодался. Съедим пиццу, выпьем по бутылке пива и прямиком на Вилла Боргезе.
Дорис вошла в телефонную будку и тут же позвонила родным.
— Но потом ты мне все объяснишь, — сказала она, беря его под руку.
— Конечно, конечно.
Они свернули на виа Фраттина, и Нико увлек Дорис в небольшой бар, помог ей взобраться на высоченную табуретку в глубине пустого, очень узкого зала.
Они ели молча. Нико уминал пиццу с такой жадностью, словно голодал целую неделю. А Дорис легонько постукивала вилкой по тарелке. Она грустно, с материнской нежностью смотрела на Нико, следя за тем, как ритмично двигаются его челюсти и пульсирует жилка на виске. Ребенок, самый настоящий ребенок. А иногда он казался ей какимто особым существом, не подвластным общепринятым правилам. Она не проронила ни слова, пока Нико не кончил есть. Насытившись, Нико отодвинул тарелку, вытер губы бумажной салфеткой, скатал ее в шарик и бросил в тарелку. Затем стал рыться в карманах в поисках сигарет.
— Я был на виа дель Гамберо.
— С чего вдруг?
— Понимаешь, на виа дель Гамберо, в Центральной амбулатории. Прошел проверку на никотин.
Дорис открыла сумочку и принялась сосредоточенно рыться в ней, чтобы Нико не заметил, как дрожат у нее руки. А он продолжал рассказывать о своих злоключениях, проклиная на чем свет стоит всех агентов ВМО.
— Что же теперь будет, Нико?
— Результаты анализов выяснятся послезавтра. Ноты не волнуйся, ничего плохого не произойдет. Сегодня я напился молока до тошноты и выкурил всего четыре сигареты!
По знаменитой лестнице на площади Испании грязным каскадом стекало молоко. Над крышами в переплетении телевизионных антенн покачивалась луна.
— Не волнуйся, — повторял Нико, — ничего плохого не произойдет. Я их оставил в дураках. — Он не выпускал ее руки и осторожно вел Дорис по извилистой лестнице.
Они остановились у самой балюстрады. Над ними была крыша из пальм и высоченных пиний. Рядом о чем-то своем лопотал фонтан. Внизу, с террас Пинчо, Рим загадочно подмигивал двум влюбленным.
Нико целовал Дорис руки, пальцы, плечо. Дорис осторожно отстранялась в страхе, что кто-нибудь их увидит.
— Послушай, — сказал Нико и крепко обнял ее. — Послушай…
— Нико, перестань. Идем сядем на скамейку.
Но Нико еще сильнее прижимал ее к груди. В нескольких шагах от них остановился левакар. Водитель свернул со стеклопластиковой полосы на усыпанную гравием дорожку. Свет фар ослепил обоих.
— Кретин, нашел где обниматься!
Дорис схватила Нико за рукав.
— Идем, там внизу есть свободная скамейка.
Нико неохотно подчинился. Он шел мрачный, злой, сжимая кулаки.
— Перестань, Нико. Сядь и расскажи мне о чем-нибудь интересном.
— Сейчас пойду и разнесу к чертям его дурацкий левакар.
Дорис закрыла ему рот рукой.
— Здесь так хорошо, Нико, не правда ли?
— Да… Когда я, наконец, куплю левакар, устрою им хорошенькое представление. Положу в выхлопную трубу баллончики с вонючим газом и промчусь по главным улицам Рима. А тому, кто осмелится протестовать, сверну шею.
Он набрал пригоршню камешков и стал по одному кидать их в фонтан. Постепенно ярость улеглась, уступив место меланхолической покорности судьбе. Разговор перешел на их извечную тему: «Тебе какой цвет левакара нравится? Мне — серый, бежевый тоже неплохо, но только не черный, черный слишком мрачен. Я отложил шестьдесят тысяч, годик придется обождать. Если б не эти ежемесячные взносы, я бы хоть завтра мог его купить. ВМО схватило меня за горло и не отпускает. Кончится тем, что я выйду из этого всеобщего объединения жуликов». «Перестань, Нико». «Они же прохвосты, как ты этого не понимаешь, Дорис?» «А ты не понимаешь, что без ВМО не обойтись». «Ну да, да, только без левакара тоже не обойтись».
И снова: «Красный цвет тоже неплох… За лето я сумею отложить еще шестьдесят тысяч, будь проклято это ВМО». «Прошу тебя, Нико, не начинай все сначала». «Но ты сама подумай, сколько денег я дарю каждый месяц отим свиньям, черт бы их побрал». «Перестань чертыхаться». «Все было бы так просто…» «Ты уверен? А если ты выйдешь из ВМО, а потом заболеешь?» «Кто, я? Да я здоров как бык, у меня ни разу в жизни температура не поднималась. Они украли у меня не один миллион лир, эти прохвосты. А я как болван все плачу и плачу налоги».
Так они спорили, долго и упорно. Потом Дорис взглянула на часы и со вздохом сказала:
— Уже поздно, мне пора домой.
— Домой, в такую ночь?
Он обнял ее за плечи, и Дорис прильнула к нему. Она закрыла глаза и режно погладила Нико по волосам. Шум шагов заставил ее вздрогнуть. К ним подошел агент ВМО — на груди его фосфоресцировала бляха с двумя сплетенными змейками посредине.
— Что вам не нравится? — срывающимся голосом спросил Нико. — Разве правилами запрещено целоваться в парках?
Агент ВМО зажег электрический фонарик, посмотрел на часы и отцепил с фуражки водомер.
— Уже поздно, молодые люди. А главное, сегодня очень сыро. Лучше вам пойти в кафе.
— А мне, любезнейший, нравится здесь, а не в кафе.
— Напрасно вы так волнуетесь, молодой человек! Я дал вам добрый совет… — Он снова взглянул на водомер. — Через полчаса опустится туман. Разумнее вам прогуляться. Если влажность увеличится и мой коллега обнаружит вас здесь, не миновать крупных неприятностей.
— Но здесь под каждым кустом, прячется влюбленная парочка! Какого же дьявола вы привязались именно ко мне? С меня хватит. Если уж вам так приспичило надоедать людям, попробуйте для разнообразия побеседовать, скажем, с владельцем вон того левакара.
Агент ВМО направил луч своего фонарика в указанном направлении.
— Синьор остался в левакаре, — флегматично объяснил он. — Капот закрыт, стекла подняты. Так что не вижу никаких нарушений.
Нико стиснул зубы, а Дорис потянула его за рукав, отчего он рассвирепел еще сильнее. Но горло сжало узлом, и он не мог произнести ни слова.
— Я вас предупредил, — сказал агент. — Этого требует мой служебный долг. Будьте здоровы и счастливы.
Лишь через полчаса Нико немного успокоился.
— Ну и денек, все мне выходит боком, — пожаловался он.
Они медленно спустились на пьяцца дель Пополо. Дорис жила далеко, в районе Транстевере, но, хотя движущиеся тротуары еще работали, Нико непременно хотел идти пешком.
— Чао, — попрощался он у закрытых ворот ее дома.
Поцеловал ее в щеку и грустно улыбнулся.
— Увидимся завтра.
Было уже очень поздно. Нико ускорил шаги, купил газету в киоске на мосту Гарибальди и помчался за последним элибус-экспрессом.
Всю дорогу он смотрел вниз, нервно теребя пальцами газету. Он устал от бесконечных преследований агентов ВМО. Они не давали ему покоя ни на службе, ни дома, ни на отдыхе, ни в пути. Доколе же это будет продолжаться? Он не Джобби, который покорно позволяет издеваться над собой.
Дома он налил рюмку коньяку, поставил, ее на ночной столик, неторопливо разделся, закурил сигарету и лег в постель. Выпил коньяку и стал просматривать газету. «Хорошо бы очутиться вдруг на пустынном острове. Я и Дорис, и никого вокруг».
— Эй, там, на пятом этаже! — прервал его мысли мужской голос, доносившийся со двора.
Это был Эспозито, агент ВМО по его дому.
— Синьор Берти, закройте окно.
— Чтоб ты сдох! — про себя сказал Нико. И снова отпил коньяку.
