двери — на улицу. Я в окно усмотрел, как он скакал куда-то во весь опор. Видно, понесся сообщать камарадам по оружию — мол, в трактире богатые клиенты, народу никого, можно взять на фу-фу.
— Да, я этого не заметил, — согласился я, сокрушенно качая головой. — А ежели не помстился мне соглядатай, их и вовсе было пятеро на двоих… Хевра, говорите? А еще слово «лопатник» тогда употребили. Володя, дорогой мой, где вы набрались этих ужасных выражений?
— Ах, Николай Афанасьевич, право слово, ну как же этого не знать? — ответил Владимир с искренним удивлением. — Любой юрист — неважно, практикующий или только будущий — должен знать язык, на котором говорят его подопечные. Не скрою, я немного разбираюсь в байковском языке или, если хотите, музыке и умею при случае на ней поиграть.
— А как прикажете понимать кожу с бабками? — не унимался я. — Фарт, фартицеры, фартовцы — это каждый догадается. Но бабки…
— Бабки, дорогой Николай Афанасьевич, они же хрусты, — это деньги, целковые, — пояснил молодой знаток воровского арго. — Старое словечко. Не нами придумано, не нам его и из обихода выводить. Готов биться об заклад — только никак этого не проверишь! — пройдет сто лет, всякие там кати, саренки, серсо наверняка исчезнут, бабки же — останутся!
Я помолчал, прикидывая, прав или неправ Ульянов, говоря о будущем воровского языка, а потом задал еще один вопрос — о предмете, который озадачил меня куда сильнее.
— Володя, вы только что гимназию да университет упомянули, рассуждая о несимметричности. То, что гимназисты и студенты дерутся, — это дело понятное. Как же без того? А вот про сам принцип я не все понял. Симметрия, несимметрия, и вдруг — лампой с керосином да по голове.
Ульянов остановился, словно наткнулся на невидимое препятствие, и искоса посмотрел на меня.
— Николай Афанасьевич, я человек не драчливый. Для меня ударить живое существо, такого же человека, как я сам, — все равно что ударить себя. Однако, когда учился в гимназии, в драках участвовать приходилось. Здесь вы правы. «Как же без того?» — Владимир слегка передразнил меня, но я не обиделся. — С реалистами сражались, с фабричными. Так вот, драка — это не дуэль, тут никакой симметрии, никакого благородства и быть не может. Главное — уцелеть и выжить. И еще — угостить противника так, чтобы он страшно удивился неравности средств и методов, а может, и зарекся бы нападать впредь. Что касается университета… Возьмем ту же сходку. Это едва ли не единственный способ для студентов выразить свой протест, громко заявить о правах и требованиях. Тут, кажется, симметрия на стороне студентов — их вон сколько, а педелей раз-два и обчелся. Но, с другой стороны, за педелями — и полиция, и жандармы, и вообще вся система подавления и власти. Получается, опять-таки несимметрия, только обратная, и в итоге студенты своими сходками, как правило, ничего не добиваются. Мы вот тоже не добились. Если не считать того, с позволения сказать, достижения, что меня выгнали из университета и сослали в Кокушкино под негласный надзор… Нет, сходка — не метод. Тут нужна другая несимметрия…
Владимир замолчал. Я тоже не стал продолжать этот разговор. Многое в словах Ульянова было странным и непривычным, а кое-что — даже вызывающим. Симметрия там или несимметрия, а из того, что случилось в трактире, я сделал для себя только один вывод: впредь в Самаре не буду выходить из дома, не вооружившись старым добрым Кольтом — конечно же, заряженным по всем правилам.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой старый охотник берет ложный след
Мы прошли еще немного, пересекли уже Воскресенскую, и я вспомнил, о чем хотел спросить моего молодого друга еще в трактире.
— Володя, скажите, если таковое не является секретом, о чем вы беседовали с хозяином трактира, перед тем как этот мошенник Сенька подал нам чай?
— О чем мы беседовали, я пока не скажу, Николай Афанасьевич, уж извините меня. Есть вещи, в которых мне прежде всего самому надо разобраться. Но ведь вы, верно, желаете также понять, почему я выбрал именно это заведение для нашего обеда и с чего вдруг такие низкие цены? Тут секрета нет — для вас, по крайней мере. В свое время я дал этому трактирщику несколько дельных советов юридического характера и с тех пор пользуюсь здесь некоторыми привилегиями. То есть, пользовался — до сегодняшнего дня. Нападение горчишников заставило меня усомниться в дружелюбии этого места и собственной привилегированности. Только уж пожалуйста, в присутствии Андрея Николаевича не поминайте об этих моих советах. Все-таки я не юрист, а выступил в роли самозваного консультанта. Хотя, уверяю вас, случилось это вовсе непреднамеренно.
Я пообещал хранить услышанное в тайне от покровителя моего друга и спросил, куда мы направимся сейчас.
— Я предлагаю посетить книжный магазин Ильина, — ответил Владимир. — Тот самый, в котором прекрасный выбор детской литературы. Не только детской, впрочем, есть и другие новинки. И цены вполне по карману даже гимназистам и студентам.
— Согласен! — воскликнул я и тут же вспомнил еще об одном деле, которое за событиями этого дня как-то выпало из памяти. — Только знаете что, Володя, — сказал я, — есть одна загвоздка, которую мне хотелось бы разрешить или по крайности проверить еще до магазина Ильина.
— Что за загвоздка? — хмурясь спросил Ульянов.
— Мы могли бы где-нибудь присесть на свежем воздухе?
— За милую душу! Здесь неподалеку есть Лишин сквер — такой симпатичный тенистый сад. Идемте.
Лишин сквер и впрямь оказался поблизости. Мы вошли и устроились на скамейке в тени красивого клена возле трельяжа, увитого цветами.
— Давайте рассказывайте про вашу загвоздку, — обратился ко мне Владимир.
— Извольте, — ответствовал я. — У вас с собой тот список опечаток, что вы нашли в портрете Чернышевского на квартире Пересветова?
— Конечно.
— Позвольте взглянуть.
Владимир вынул из внутреннего кармана листок, развернул и передал мне.
— Не оставляет меня мысль, Володя, что эта страничка — не что иное, как секретное послание Аленушки, смысл которого должен раскрыться тому, кому это сообщение предназначено. Возможно, мне, а возможно, и вам.
Владимир хмыкнул — мне показалось, что смущенно.
— Да полноте вам, Николай Афанасьевич, вы словно Эдгара Поэ начитались. Есть у этого писателя рассказ «Золотой жук» — вот там как раз про секретные послания и говорится. А что, Елена Николаевна питает страсть к тайнописи? Знает, каким образом ее составлять или использовать?
Я пожал плечами.
— И как же, по-вашему, должен раскрыться смысл сообщения? — спросил Владимир.
— А вот смотрите. — Я ткнул пальцем в одну из строчек списка, испытывая при этом неизъяснимое возбуждение, не скажу, что неприятное. — Страница 368, одиннадцатая строка сверху. Напечатано: Soyez bienvenue! Следует читать: Soyez la bienvenue!
— И что? — Лицо Владимира было совершенно невозмутимым, но все же в глубине его карих глаз мне почудилась какая-то лукавая искорка.
— «Soyez la bienvenue!» по-французски — это «Добро пожаловать!» по-русски.
— Я знаю. И что? — повторил он.
— Да как же «и что?»! — Я начал понемногу пузыриться, как вода на огне. — Аленушка совершенно определенно дает нам понять: добро пожаловать по такому-то адресу! Возможно, из-за этой строки она и вырезала всю страничку.
— Хорошо, допустим, — нехотя согласился Владимир. — Какой же тогда адрес имеется в виду?
— Раз улица не указана — значит, это та самая улица, на которой Аленушка и живет, то есть Саратовская. Дома под нумером 368 на ней нет. Таким образом, это либо дом 36 восьмой этаж, либо третий этаж дома 68. Однако восьмиэтажных домов во всей Самаре не сыщешь! Эрго — дом 68! Это, как я понимаю, довольно близко от того места, где мы находимся. Давайте проверим, а? Володя, я очень вас прошу. Много времени сия экспедиция не займет. А ну как я прав?
— Да-а-а, — протянул Владимир. — А еще может быть дом 38 шестой этаж. И можно к тому же прочитать число 368 задом наперед, тогда получится 863, еще три комбинации. И плюс ко всему надо куда-то пристроить одиннадцатую строку, притом непременно сверху. Эк вас «Золотой жук» вздернул, Николай Афанасьевич, просто беда.
— Никто меня не вздергивал, дорогой Володя! — вскричал я, совсем закипев. — И вашего «Золотого жука» я не читал! Я рассуждаю чисто логически. А еще — отцовское сердце подсказывает, знаете ли.
— Ну раз сердце подсказывает, тогда не спорю. Поехали!
Мы вышли из сквера на Вознесенскую, и я кликнул извозчика, одиноко подремывавшего неподалеку от ворот сада.
— Саратовская, дом 68! Живо! — приказал я ваньке, когда мы уселись в пролетку. Хотя должен признать: в данном случае называть извозчика ванькой, пусть даже мысленно, было неправильно. Скорее уж ахмедка: лошадью правил татарин.
Извозчик поворотил к нам безбородое лицо, как-то странно зыркнул глазами, но ничего не сказал, лишь тронул лошадь кнутом, и она послушно двинулась вперед.
Спустя короткое время мы подъехали к нумеру 68 по Саратовской улице. Перед нами был трехэтажный кирпичный дом — явно не особняк и не апартаменты. И в первом, и во втором легко было убедиться — над дверями висела вывеска «Торговые бани».
— Бани… — недоуменно произнес я.
— Канешна, баня, барин, што ж ищщо? — откликнулся извозчик.
— А чьи это бани? — спросил Владимир.
— Известна дела, Митрия Ермилыча Челышева.[29]
— Бани, и больше ничего? — задал я свой вопрос.
— А чему жи ищщо здеся быт? Баней полне хватат. Вы, барин, рази не мыться хотела? Мыться можьна, хоща середи дня. Можьна ищщо…
— Скажи, любезный, — перебил я извозчика, — а что там на третьем этаже?
— Как жи мине знат-та, барин? Я сюда не ходи. Баня ить торгова. Деньги стоит. Если бы работат здеся, хорошо. Банщек двассать рубли месяс полущат. А третья етаж — можа, моют тама, можа, кантор, как знат-та…
— Ну вот что, любезный, давай трогай отсюда, — в сердцах сказал я. — Книжный магазин Ильина знаешь?
