посмеялась сама над собой: — Да и к тому же друг Максима Горького!»
Однако вообще-то ей было совсем не до смеха. Обстановка в гимназии накалялась. «Одомашнивание» педагогов шло полным ходом, что выражалось в том, что директор посещал уроки (некоторые из учителей удостоились этой чести не один раз), сравнивал урок с поданным планом, а также с программой, утвержденной Министерством образования, после чего делал соответствующие выводы. Как правило, они были неутешительны. У Аркадия Петровича неизменно получалось, что преподаватели естественно-научной гимназии не дотягивают до стандартной программы средней школы. Это был парадокс, Домашневу пытались доказать, что он не прав, но это оказалось совершенно безнадежно. Директор имел претензии даже к учителю физкультуры, утверждая, что тот виновен в том, что не сто процентов учащихся (на самом деле всего процентов шестьдесят) сдали нормы ГТО. Он сообщил об этом вопиющем безобразии в РОНО, в результате чего на уроки несчастного Гриши (физкультурника звали Григорий Равшанбекович) заявилась целая комиссия.
Алла Александровна уверяла всех, что Гриша навлек на себя гнев начальства неуместным знанием английского языка.
— Хороший физкультурник в его представлении должен быть неграмотным! — говорила она.
— А я виноват, что меня на международные соревнования посылали?! — возмущался Гриша, бывший в прошлом чемпионом по биатлону. — Да пошел он со своими примочками знаешь куда! Вот уйду отсюда, к черту, пойду в зимний пансионат инструктором но лыжам, буду жен «новых русских» учить ноги передвигать!
Такое же настроение было у всех. Всех уже куда-то звали, приглашали, и они не шли только лишь потому, что их гимназия была особенной, единственной в своем роде, неповторимой. Потому что они знали, что готовят новое поколение российских ученых, а возможно, не только российских. И вот этому приходит конец. Оставаться в «одомашненной» гимназии не было решительно никакого смысла, тем более все знали, что, если начальство победит, их детище превратится в обычную школу «с уклоном».
Ольга все больше сомневалась в том, права ли она была, когда призвала всех подчиниться. Может быть, стоило плюнуть на них и стать свободными. Правда, еще неизвестно, что принесла бы эта свобода.
В тот день, когда Домашнев прорабатывал физкультурника, Ольга пришли домой совершенно разбитая и морально, и физически. Хотелось лечь и умереть — в самом прямом смысле. Она действительно прилегла на диван, но тут как назло зазвонил телефон. Пришлось подниматься и идти к столу. Давно было пора купить радиотелефон, как у всех приличных людей. А еще лучше научиться не брать трубку, если нет настроения разговаривать. Ольга знала, что другие могут, например, выключить телефон, чтобы их не беспокоили. Она же была на такое не способна. Какое-то уважение к людям вообще и к неизвестному звонящему лично мешало ей хладнокровно не обращать внимания на надрывающийся аппарат или даже просто выключить его из розетки.
— Это квартира Певцовых? — спросил женский голос.
Начало не предвещало ничего хорошего. Певцовыми были Петр и Павел, а также сбежавший в Дюссельдорф Григорий, сама же Ольга продолжала жить под своей девичьей фамилией. «Зря сняла трубку», — подумала она, но делать было нечего.
— Да, — ответила она.
— Могу я поговорить с мамой Павла Певцова?
— Это я. — У Ольги похолодели руки: «Господи, что случилось!»
— С вами говорит Марина Валентиновна, классная руководительница Паши. Скажите, как он? Он очень давно не появлялся в школе, ребята не знают, что с ним. Вот я решила позвонить. Он болен?
— Он… — Ольга была потрясена настолько, что потеряла дар речи. До нее только начал доходить смысл слов, которые произносила Марина Валентиновна. — Вы сказали, он не ходит в школу? И как давно?
Из педагога Ольга стремительно превращалась в обычную маму, которой сообщили, что ее ребенок не ходит в школу. Она была удивлена, потрясена, не совсем даже верила тому, что услышала.
— Да недели три, наверное, — сказала Марина Валентиновна. — Сейчас скажу точно. Да, с восьмого числа. Я спрашивала ребят, что с Пашей, но они ничего не знают.
— Как странно… — У Ольги задрожали руки. — Он каждый день уходил из дома… Потом возвращался… С портфелем… Я удивлялась, что отметок нет в дневнике, а он объяснил, что у вас идет какой-то эксперимент, поэтому отметки не ставят.
— Вот это фантазия! — засмеялась классная руководительница. — К сожалению или к счастью, никакого такого эксперимента мы не проводим. Значит, прогуливает Паша.
— Получается, что так, — пробормотала Ольга. — И что же теперь делать? Его ведь не исключат?
Она представила себе, что сказал бы по этому доводу Домашнев. Такому ученику грозил бы педсовет, а дальше выговор, двойка по поведению, вплоть до исключения. Да, в сущности, и правильно: не хочешь учиться в гимназии, переходи в простую школу. А что делать, если ты и так уже в простой школе…
— Ну, я пока директору сообщать не буду, — сказала Марина Валентиновна. — Но, пожалуйста, пусть он приходит в школу. Он мальчик неглупый, способный, но не очень хорошо ладит с детьми. Ему нужно помочь. Пусть приходит и ничего не боится.
— Не очень хорошо ладит с детьми? — эхом повторила Ольга. — Он мне никогда об этом не говорил.
— Я у них только с этого года, — сказала учительница. — И не знаю, как было раньше, но сейчас он все время один. И на перемене, и в классе… Сидит один за партой. Наверное, поэтому он и на экскурсию не пришел, и в театр. Он вообще никогда не принимает участия в коллективных мероприятиях.
— Значит, была экскурсия? И культпоход в театр? — Ольга почувствовала, как накатывает волна безумного волнения. — Дома он об этом даже не заикнулся. Я бы его заставила пойти.
— Поговорите с ним, — попросила учительница. — И пусть он завтра приходит. Я директору пока ничего сообщать не буду.
Ольга повесила трубку. Павлу повезло, что в этот миг его не было дома. Ольге тоже повезло. Возможно, она наговорила бы и наделала такого, о чем бы впоследствии пожалела. Впрочем, скорее всего она сдержалась бы. В последнее время она научилась сдерживаться.
Но независимо от этого все то, что сказала учительница Павлуши, потрясло ее до глубины души. Оказывается, ее сын способен обманывать, врать, да еще как! Две с лишним недели каждый день уходить из дома, шататься неизвестно где, а затем приходить и не моргнув глазом садиться за обед — такое не у всякого получится! И к тому же отвечать на вопросы о том, как было в школе, садиться делать уроки, которых тебе не задавали! Это же уму непостижимо! Так играть роль! И она тоже хороша — ни о чем не догадывалась, удивилась только, что отметок в дневнике нет. Если бы полчаса назад Ольге сказали, что такое возможно, что она совершенно не чувствует, что творится в душе ее детей, она бы просто не поверила. Но ведь она ничего не почувствовала, а еще мать называется! Что же, придется с Павлом поговорить, когда он вернется якобы из школы.
А вот, кстати, и он. Что-то уж очень неуверенно открывает дверь… Чует кошка, чье мясо съела. Сначала Ольга хотела броситься навстречу нерадивому отпрыску, но в последний момент сменила тактику. Она села за стол и сделала вид, что полностью поглощена разложенными перед ней бумагами. Интересно посмотреть, как он поведет себя. Действительно ли он такой искусный актер, или это Ольга просто слепая, ничего не замечающая клуша.
Да, идет он что-то не больно уверенно. Топчется в коридоре, вот распахнул дверь, увидел ее, застыл. Ольга пристально изучала какой-то документ, содержание которого от нее, впрочем, совершенно ускользало.
В дверях кашлянули. Ольга не повернула головы, хотя и отметила, что кашель хоть и наигранный, но какой-то уж слишком басовитый.
— Ольга Васильевна, — раздался негромкий голос.
Ольга вздрогнула всем телом. Это был вовсе не Павлуша! Она повернула голову. Перед ней стоял собственной персоной «малиновый пиджак». Впрочем, на этот раз он был в дорогом спортивном костюме. Подручных не было видно, значит, по крайней мере прямо сейчас, расправы не будет, решила Ольга. Эта мысль, как ни странно, подействовала на нее успокаивающе. Во всяком случае, ей удалось сдержать себя: она не вскрикнула от ужаса и не вскочила с места, как ужаленная. Собственно говоря, она даже не дрогнула. Только молча смотрела на пришельца, продолжая держать в руках лист бумаги.
— Вы знаете, по какому я поводу, — сказал бандит. — Я пришел сообщить вам, что счетчик включен. Так что вам бы лучше подсуетиться и продать квартиру сейчас. Тогда хоть у вас останется шанс получить какое-то жилье, неприятно ведь будет, если вашим детям придется бомжевать.
— Именно поэтому я и не собираюсь идти с вами ни на какие сделки! — решительно заявила Ольга. — По крайней мере так у меня есть шанс…
— Сделать детей сиротами, — докончил за нее бандит. Он криво улыбнулся и добавил: — По-моему, вы еще не поняли, что имеете дело с серьезными людьми.
— Во всяком случае, я поняла, что имею дело с бесчестными людьми, — отрезала Ольга. — Что это за счетчик такой? Геннадий вам должен? Высчитайте банковские проценты. К тому же я что-то очень сомневаюсь, что он должен именно вам. Вас кто-то нанял? Почему же этот человек не может прийти ко мне сам и объясниться? Почему он не подаст в суд? Есть ли у него юридические доказательства, что Геннадий ему должен?
— Есть, — лениво ответил бандит. — Мы с фуфлом не работаем.
— То есть он брал у кого-то деньги?
— Брал. Только зачем брал, если знал, что нечем будет отдавать? — Парень в спортивном костюме потянулся, и Ольга поняла, что равняться с ним силой может разве что какой-нибудь Ван Дамм.
— Но вы же знаете… — начала Ольга, но пришелец только картинно зевнул, а потом, приблизившись к ней, навис сверху, как скала, и уже без всякой фальшивой доброжелательности сказал:
— Короче, мамаша! Счетчик включается завтра. Каждый день — сотня баксов. Надо бы жопу-то от стула оторвать и начать суетиться!
Больше он ничего не сказал. Повернулся и вышел, тихо прикрыв за собой входную дверь. И только сейчас до Ольги дошло, что он открыл дверь своим ключом. Значит, даже собственный дом уже не крепость. Да и глупо было на это надеяться. Вот тебе и железная дверь с сейфовым замком!
Несколько минут она сидела в полном оцепенении. Слова этого подонка в спортивном костюме ошеломили ее, особенно выражение насчет того, что надо нечто оторвать от стула. Она никогда не слышала ничего подобного по отношению к себе. «Мамаша!» — даже это, в сущности, невинное слово обижало. Жаль, что в доме нет сигарет, в самый раз закурить, пожалуй.
Дверь открылась, и вошел Павел.
— Ты где был? — спокойно спросила Ольга и добавила: — Только не ври, что ты был в школе. Я знаю, что ты туда давно не ходишь.
Павлуша застыл на месте.
— Марина Валентиновна звонила, — пояснила Ольга. — Велела тебе завтра быть на занятиях. Директору она ничего сообщать не будет, но ты должен прийти. Она сказала, чтобы ты не боялся.
Павел начал потихоньку отходить, но потрясение было велико.
— Пойдем вместе, чтобы тебе было не так страшно, — Предложила Ольга. — А теперь позвони кому-нибудь из класса. — Она вспомнила слова
