что-то им еще предстоит…
Время шло, и беспокойство сменялось потихоньку тоскливой уверенностью. Вне всякого сомнения, впереди затаилось нечто неотвратимое. Настолько неотвратимое, что даже бояться не имело смысла. Оставалось сидеть и ждать…
И вот наконец со звуком, похожим на мощный вздох доисторического чудовища, весь грунт, который они так старательно сгребали и разравнивали, взвился из ямы и рухнул на потолок, лег опрокинутым конусом. Сундук раскрылся, и со дна его поднялась и выпрямилась во весь рост обнаженная женщина… Обнаженная? Он не закричал лишь потому, что уже ждал чего-нибудь подобного. Женщина была без кожи. Голые синеватые мышцы и белые жгуты сухожилий. Медленно повернулось сплетенное из мускулов беспощадное насмешливое лицо, слепые, как серебряные слитки, глаза скользнули равнодушно (сообщники отшатнулись, вжавшись спинами в холодный тесаный камень), но каждому наверняка показалось, что в тот момент, когда литые бельма были обращены к нему, женщина едва заметно осклабилась.
Без кожи… Как же это называется у скульпторов, когда ваяют человека без кожи, чтобы показать рельеф мышц?… 'Картуш?… Эскарп?…' — понеслись полузнакомые с выветрившимся смыслом слова. Он отчаянно вспоминал, почему-то уверенный, что стоит вынуть из памяти это слово — и вставшая не увидит, не тронет, а сам не сводил глаз с ее тщательно обработанных и покрытых свежим лаком ногтей. В остолбенелой тишине она шагнула (ямы в земляном полу теперь почему-то не было) к ночному незастекленному окну и оперлась чуть раскинутыми руками на каменный подоконник. Поза человека, наслаждающегося ночным воздухом. Сидящие ждали, не осмеливаясь вздохнуть. Женщина как будто прислушивалась. Затем резким движением перекинула через подоконник ногу, другую — и заскрипел под удаляющимися шагами гравий.
Оба еще долго не решались пошевелиться.
— Ушла… — Горло перехватило, голос отказывался повиноваться.
Но тот, что напротив, расслышал.
— Тихо!.. — шепнул он, гримасничая.
Снова замерли, испуганно ловя почти уже не различимый скрип гравия. Наконец последний звук растаял, и ночь за окном стала пустой и гулкой. Напряжение несколько спало.
— Храбрый, да? — сдавленно спросил тот, что напротив. — А если бы вернулась?…
Сил на ответ не нашлось. Незнакомец шевельнулся, смутный блик лег на его бледное осунувшееся лицо.
— Я уж думал: все… — жалко скривив рот, признался он. — Как повела глазищами…
— Она слепая…
— Слепая… — обессиленно повторил тот. — А ощупью бы нашарила?… Видал коготочки?
— Бритвочки! Не иначе нарочно оттачивала… — Замолчал, со страхом взглянул в глаза и вдруг спросил глуховато и отрывисто:
— Кто она тебе?
Вопрос был настолько страшен, что смысл его проступил лишь несколько секунд спустя.
— П-почему мне?…
— А кому? Мне, что ли?
Тот, что напротив, глядел враждебно, почти с ненавистью.
— Сволочь ты, — устало бросил он. — Чего не проснулся?
— Проснуться?… Боже, да ведь это всего лишь сон! И спящий почувствовал такое облегчение, что чуть не заплакал. Ну, конечно! Он же в любой момент может проснуться!.. В любой момент…
Однако радость немедленно обернулась тревогой.
— А… а сам чего же?… — с запинкой спросил он.
Лицо напротив дрогнуло, исказилось.
— Ага! Жди! — плачуще выкрикнул незнакомец. — Как я тебе проснусь? Куда я тебе проснусь? Меня вообще нет! Приснился я тебе, понимаешь, приснился!.. — Он смолк и вновь уставился на сообщника. Тот, вздрогнув, насторожился, но за окном по-прежнему было тихо. Странно… Такое впечатление, что незнакомец боялся сейчас именно спящего, а не той, что, слепо брела в ночи, нащупывая руками пустоту…
— Главное, я-то тут при чем?… — сказал приснившийся. — Откуда я знаю, что ты там с ней наяву сделал!..
В каменном мешке стало так же гулко, как за окном.
— С ума сошел!.. — едва совладав с непослушными губами, выговорил наконец спящий. — Я ее вообще впервые вижу…
— Ага… Впервые… Тогда откуда же она такая?
— А ты откуда такой? — огрызнулся спящий. Порадовался удачному ответу, передохнул и добавил ворчливо: — Вот и она оттуда же…
Тот, что напротив, сразу съежился, притих, и теперь лишь поглядывал боязливо.
Люстра грунта, ранее свисавшая с каменного потолка, давно исчезла, на стыках свода дрожала влага. 'Ничего не помню… — растерянно думал спящий. — А вдруг я и впрямь что-нибудь там натворил… наяву… А теперь вот кошмары…'
Может, я видиков на ночь насмотрелся… — сам себе не веря, начал он — и осекся. Оба прислушались. Где-то снаружи, далеко, на грани слышимости снова поскрипывал гравий.
— Сюда? — одними губами спросил спящий.
Тот, что напротив, помотал головой — то ли отрицательно, то ли просто отгоняя жуткую эту мысль. Дождавшись тишины за окном, бессильно откинулся в тень, привалился к камню спиной.
— Ищет… — хрипло, стонуще выдохнул он. Всхлипнул и продолжал чуть ли не мечтательно: — Обшарит все — и вернется… Влезет в окошко, пойдет вдоль стеночки… Сначала плечо нашарит…
Лицо его исказилось, как будто он уже терпел предстоящую муку.
— Замолчи, — с содроганием попросил спящий.
Тот, что напротив, дышал прерывисто и часто. Глаза блуждали. Потом вдруг спохватился и уставился снова.
— Ну, ладно… — выдохнул он. — Нашарит — заорешь да проснешься. А если не тебя сначала? Если меня? — Он вгляделся еще раз и заговорил почти спокойно, чуть ли не торжествующе: — Ведь ты же, сволочь такая, пальцем не пошевелишь! Будешь ведь сидеть и смотреть, как она меня тут… пластает…
С каждым словом он говорил все уверенней и уверенней. Потом презрительно сложил губы и принялся рассматривать спящего с брезгливым пониманием.
— Вспоминай-вспоминай… — приказал он скрипучим мерзким голосом. — Придушил, небось, или до петли довел, а?… Ну, давай-давай, колись, чего уж там, все свои…
— Ничего не помню, — в отчаянии признался спящий. — Ничего… Послушай! — не выдержав, взмолился он. — Если что-нибудь знаешь — скажи!.. Кто она? Почему снится?…
После этих слов незнакомец, кажется, опять испугался.
— А я тут при чем? — буркнул он, отводя глаза. — Я что, наяву был, что ли? Да я, кроме этого сна, вообще ничего не видел… 'Врет! — в смятении думал спящий. — Знает — и молчит… Да кто же он такой, в конце-то концов?…'
— Ненавижу, — процедил сидящий напротив. — И тебя, и ее, и сон этот… твой! Не-на-вижу…
— Да ладно тебе… — пробормотал спящий. — Может, она вообще не вернется… Погоди-ка!.. — Он подозрительно взглянул на незнакомца. — Я проснусь, а ты куда денешься?
— Не твое дело! — ощерился тот.
— Ну вот видишь, — сказал спящий с облегчением. — Давай уж посидим лучше, подождем…
Он оборвал фразу, не договорив. За окном вновь мерно хрустел гравий — все громче и явственней. Теперь уже ошибки быть не могло: обыскав округу, слепая возвращалась — шла ощупью вдоль стены, с каждым шагом приближаясь к низкому незастекленному окну. Спящий рванулся, почувствовал, что бесполезно, и все-таки рванулся вновь.
Странно, но незнакомец молчал, отчаянного крика: 'Проснись!.. Да проснись-же!..' — так и не последовало.
— Не могу… — прохрипел спящий. — Не могу проснуться…
Но тут он взглянул в глаза незнакомцу — и все понял.
— Гад! — услышал он свой собственный вопль. — Так это, значит, твой сон? Твой! А не мой!..
Затравленно на него глядя, незнакомец вжимался спиной в тесаный камень.
— Сволочь, ах, сволочь!.. Но тут наконец дошло, что это-то как раз не главное. А главное то, что шаги все ближе и ближе, и если она нашарит его первым…
— Слушай, проснись!.. — взвыл тот, кто все это время считал себя спящим. — Ну не будь же ты скотиной!.. Проснись! Идет ведь, слышишь?…
Сидящий напротив лишь сильнее вдавился в стену и судорожно затряс головой.
— Почему?!
Лицо незнакомца дрогнуло, губы расползлись, обнажая жалкий оскал.
— А наяву еще хуже… — упавшим голосом объяснил он.
Гравий скрипел уже совсем рядом.
.
Памятка интуристу
Прежде всего вам следует накрепко запомнить, что Генри Литтлкок никогда не был русским шпионом. Это — откровенная газетная утка, опирающаяся на
