долго раздумывать. Несмотря на безлюдную окрестность и то, что никому не принадлежащее имущество так долго пролежало в разбитой лодке нетронутым, сюда в любой момент может кто-нибудь пожаловать. И вовсе ни к чему, чтоб его застали в скафандре среди этих обломков.
Он быстро отыскал в куче вещи, пригодные для использования. Запасы продовольствия, сваленные в углу, к сожалению, все попортились. В целости сохранился только изрядный бочонок, наполненный, по-видимому, вином или брагой. Он отставил его в сторонку, поближе к отобранным вещам. Еще на глаза ему попались два богато инкрустированных длинноствольных пистолета, после чего он снова тщательно обшарил лодку. Увы! Ни грамма пороха, ни одной пули найти не удалось, зато он обнаружил маленький кожаный мешочек, в котором лежало что-то твердое и тяжелое. Расслабив ремешок, туго стягивавший мешочек, он высыпал его содержимое на ладонь. В солнечных лучах засверкали золотые кружочки. Деньги! Он громко рассмеялся.
Нет, судьба решительно к нему благоволила: теперь она пожелала превратить его в богатого шляхтича. Он получил одежду, оружие, деньги — безо всяких стараний и без малейших усилий со своей стороны. А ведь, будучи историком и к тому же титулованным магистром, он отлично знал, что в те времена можно было жизнь прожить и не увидеть ни одной золотой монеты, довольствоваться выкованной деревенским кузнецом саблей. А еще можно было — и такое случалось очень часто — всю жизнь проходить в сермяге, под свист кнута барского управляющего.
Он не спеша переоделся, подолгу размышляя над назначением каждой новой детали одежды. Хоть и с немалым трудом, справился с этой задачей, после чего подпоясался широким кушаком и сбоку прицепил саблю на длинной перевязи. Когда же надел на голову шапку с пером цапли, то и вовсе стал неотличим от типичного шляхтича шестнадцатого века. Теперь можно продолжать путешествие. Ему даже было чем заплатить за ночлег. Оставалось одно препятствие; местность была безлюдная и, видно, редко посещаемая, о чем убедительно свидетельствовали сохранившиеся в разбитой лодке богатства. Но ничего не поделаешь. На это он уже не мог оказать никакого влияния. Пора в путь.
Солнце заметно переместилось к западу, деревья отбрасывали длинные тени. С одной стороны, это было ему на руку — меньше донимала жара, — но, с другой — с каждой минутой слабела и без того сомнительная надежда отыскать ночлег. Провести же ночь в незнакомом лесу, наверняка кишевшем разным зверьем, ему совсем не улыбалось. Тут и сабля не очень поможет, попадись ему стая волков. Он пожал плечами. Волки летом — какая чушь! Однако ускорил шаг, чутко прислушиваясь к доносившимся из лесной чащобы звукам. Шел он по-прежнему вниз по течению, по возможности срезая дорогу там, где река начинала петлять. К счастью, высокоствольный бор был почти лишен подлеска, поэтому он без труда продвигался между стройных стволов, выискивая следы человека.
Увы! Окрестность была пустынна, а день неумолимо клонился к вечеру, и одновременно уменьшалась надежда обрести ночлег под крышей. В лесу постепенно становилось темнее. Кроме того, начали сказываться усталость и голод. Теперь он пожалел, что оставил в лодке бочонок, не отведав его содержимого. Вполне можно было прихватить его с собой — глоток доброго вина наверняка придал бы сил и бодрости. Внезапно он уловил явственный запах дыма и, приостановившись, огляделся, рассчитывая увидеть отблеск горящего костра. Однако ничего похожего на костер он не заметил. Чаща была погружена в темноту, хотя верхушки высоких сосен еще золотились в лучах заходившего солнца. Тогда он пошел в том направлении, откуда, как ему казалось, доносился запах дыма. Ему повезло. Через какую-нибудь сотню шагов лес внезапно оборвался, уступив место просторной поляне. На поляне дымили три-четыре больших костра, возле которых хлопотал какой-то человек. Невольно поправив пояс с висевшей на нем саблей, путник медленно вышел из лесной чащи. Суетившийся у костров человек тотчас его заметил и, как испуганный олень, отскочил на противоположный конец поляны, ища спасения в бегстве. Этого никак нельзя было допустить. Новоявленный шляхтич быстро поднес ко рту сложенные ковшиком руки.
— Эй! Добрый человек! Стой! — громко крикнул он.
Человек неуверенно остановился, настороженно глядя на незнакомца, готовый в любую минуту пуститься наутек.
— Вернись, добрый человек! Я тебе ничего худого не сделаю. Вот, заблудился в лесу и хотел только спросить дорогу. Ты будешь щедро вознагражден, — добавил он, вспомнив про здешние обычаи и найденный в лодке туго набитый кошелек.
Человек на поляне, не отвечая, разглядывал незнакомца. Результат наблюдений, должно быть, его удовлетворил, а возможно, он успокоился, увидев, что из чащи больше никто не выходит, — так или иначе, он медленно двинулся обратно, исподлобья бросая косые взгляды.
Это был невысокий плечистый мужик в кожухе неопределенного цвета мехом наружу, подпоясанном толстой конопляной веревкой, в драных домотканых портах и босой. В руке он держал тяжелый топор на коротком топорище, который, судя по всему, в случае необходимости не замедлил бы пустить в ход.
— Я заблудился. Хотел спросить, куда идти, — повторил шляхтич, невольно кладя руку на эфес сабли.
Мужик отпрыгнул назад.
— Куда идти? А куда господь ведет.
— Где тут ближайший город или хотя бы селенье?
— Ваша милость без лошади, что ль?
— То-то и оно! Я по реке приплыл. Ну так что? Далеко отсюда до города?
Мужик, верно, понял, что опасаться нечего. Отложив топор, он знаком указал незнакомцу место у костра.
— Садитесь, ваша милость. Я смолокур… Смолокурня тут… А до города далеко. Ежели утром выйти да не лениво шагать, к полудню можно дойти. А на ночь глядя не стоит, опасно.
— В том-то и дело.
— И я говорю. Опасно. Переночуете у меня, а утречком я вашей милости покажу дорогу. Только без коня неспоро, ой неспоро.
— А достать лошадь нельзя? Я хорошо заплачу.
— Откуда здесь, ваша милость, лошади быть? Я бедный смолокур. Лошадь — это ж какое богатство! Да и на что смолокуру конь…
Мужик как будто оправдывался, а у самого глаза так и бегали. Незнакомец ему не поверил. Наверняка где-нибудь поблизости прячет клячу, только, наученный горьким опытом, не хочет в этом признаваться. И шляхтич вытащил кошелек. Высыпав на ладонь несколько монет, он двумя пальцами взял одну и протянул мужику, остальные же нарочито медленно ссыпал обратно в мешочек.
— Жаль, что нет коня. Ну да что поделаешь! Пойду пешком. А постель какая-нибудь для меня найдется?
Смолокур спрятал монету и почесал в затылке.
— Спать-то? Конечное дело. Можно… Коли ваша милость землянкой не побрезгует. Парочка шкур найдется, а вот насчет еды… Ничего намедни не словил, да и пить — одна вода… но хорошая… из родничка…
— Не беда. Веди в свою землянку. Утром отправлюсь дальше.
За горящими, а вернее, дымящими, кострами, на самой опушке леса была вырыта землянка. Крытая дерном, почти незаметная, она подозрительно смахивала на разбойничье логово. Внутри было темно и сыро. Постель заменяли наваленные кучей волчьи и кабаньи шкуры. При слабом свете лучины, которую мужик воткнул в отверстие в стене, с трудом можно было различить толстые потолочные балки и завешанные, кажется, оленьими шкурами стены. Мужик указал на ворох шкур.
— Вот и постель, ваша милость. Не бог весть что, однако ж спать можно…
— А ты где ляжешь?
— Я? А мне все одно. Прикорну где-нибудь под кустом. На рассвете, может, чего словлю у водопоя. Спите, ваша милость, места здесь спокойные, людей нету, разве что звери, да и те близко не подходят, огня боятся.
Взяв лучину и низко поклонившись, мужик вышел из землянки. Гость сел на сваленные в углу шкуры. Что дальше? Спать? Неизвестно, можно ли доверять смолокуру. Такой и на спящего не задумается напасть. Топор выглядел весьма угрожающе. Напрасно он похвалялся своим золотом. Деньги могут соблазнить темного мужика. Но, с другой стороны, необходимо выспаться. Завтра предстоит далекий путь в неведомое, а чувствует он себя пока неважно. Правда, голова больше не кружится, зато тело болит все сильнее. Расстегнув кунтуш, он достал из кармана скафандра коробочку с подкрепляющими таблетками. Немилосердно кривясь, проглотил две. Вот и весь ужин. Хорошо еще, что в бездонных карманах скафандра оказались полезные мелочи. В особенности запас лекарств и люминесцентный фонарик — уж они-то в этом диком краю наверняка пригодятся. Он прекрасно понимал, что на помощь своих рассчитывать не приходится. Они уверены, что он погиб во время катастрофы, случившейся с пенетрационным зондом.
Однако же, вспомнил он, существовал способ подать о себе весточку. Где-то в этих краях находилась станция визуального наблюдения, к сожалению одна-единственная, к тому же — что самое обидное — он не знал ее точного местоположения. Правда, разок-другой он на этой станции побывал и даже сам проводил недолгие наблюдения, но туда его привозил на виролете Стен Карский. Увлеченный беседой с приятелем, он совершенно не обращал внимания на окрестности, о чем теперь горько пожалел. Где это могло быть? Он только помнил, что видоискатели были направлены на стоявшее в ложбине приземистое деревянное строение, вероятно корчму или заезжий двор. Рядом проходила ухабистая размытая дорога, а над входом висела доска, на которой какой-то доморощенный художник намалевал нечто вроде церковной колокольни, написав под рисунком вкривь и вкось, но вполне разборчиво „Рим“. Необходимо отыскать эту корчму. Это его единственный шанс. Во время визуальной связи происходит эмиссия нейтрино, которую он легко сможет уловить своим детектором. К счастью, в момент катастрофы при нем оказался почти полный комплект исследовательской аппаратуры. Теперь несложно будет установить, когда начнется сеанс видеосвязи — тут-то он и попробует им показаться. Хорошо бы еще попасть в их поле зрения во время дежурства Стена, но это уж как повезет. Могут пройти годы, прежде чем он даст о себе знать и они организуют спасательную экспедицию. А пока придется пожить со здешними людьми, акклиматизироваться в давно минувшей эпохе, а потом, расспрашивая всех подряд, отыскать среди сотен заезжих дворов единственно нужный. С этой минуты выпускник Института истории средних веков и лингвистики магистр Твардовский перестал существовать, зато на свет появился родовитый шляхтич с саблей у пояса, его милость пан Твардовский.[22]
Избыток впечатлений и усталость сделали свое. Он даже не заметил, когда уснул. Разбудил его какой-то глухой стук. В первую минуту он не мог сообразить, где находится и что произошло. Стремительно вскочил и тут же стукнулся головой о низкий свод. От удара сразу вернулось ощущение реальности. Он нащупал рукоять сабли. Все в порядке. Его не ограбили. Он не знал, сколько прошло времени. В землянке ничего не изменилось, хотя со стороны входа просачивался слабый свет. Костер или утренняя заря? Перебирая руками по стене, он добрался до заменяющего дверь лаза и выкарабкался наружу. Над головой висели уже потускневшие звезды, небо посерело. Значит, скоро рассвет. Он проспал целую ночь. Костры словно бы пригасли, только негустой сизый дым стлался по поляне, смешиваясь с предрассветным туманом. Смолокура нигде не было видно. Может, еще спит в какой-нибудь норе, а может, отправился на охоту?
Он подошел поближе к тлеющему костру: несмотря на кунтуш и скафандр, холод пронизывал до костей. Из глубины леса долетали какие-то звуки, поблизости хрипло каркали вороны. Он напряг слух и вдруг вздрогнул. Неужели послышалось? Подавшись всем телом вперед, некоторое время стоял неподвижно. Звук повторился. Да! Ошибки быть не могло. Неподалеку ржала лошадь. Он выпрямился. Либо сюда кто-то едет, либо, как он и предполагал, смолокур соврал и где-то здесь прячет свою клячу. Настороженно прислушиваясь, он двинулся в ту сторону, откуда доносилось негромкое фырканье и постукивание копыт. Далеко идти не пришлось. В небольшом овражке за сколоченной из неструганых жердей оградой стояла лошадь. Он вытащил фонарик и
