Я посмотрел на Кору. Она кусала губы и глядела на распечатку, словно на покойника.
— Что все это значит? — в конце концов выдавил я.
Перед тем как ответить, Даггетт раскурил трубку.
— Я думаю, над вами кто-то поработал, — проговорил он. — Не могу сказать, была ли умышленно нанесена травма головного мозга. Но фальшивую память вам, безусловно, имплантировали.
— Кто?
— Любой мой ответ был бы на данном этапе достаточно беспочвенным предположением.
— Так предполагайте!
Даггетт слегка пожал плечами.
— Известно, что так поступают с людьми некоторые правительства. Но потом эти люди, как правило, не ведут беззаботную и обеспеченную жизнь. — Он сделал паузу. — Судя по вашему говору, вы коренной уроженец Америки.
— Я тоже так думаю. Однако не из Верхнего Мичигана.
— Истинные воспоминания о том периоде пока не появились?
На миг, лишь на какой-то краткий миг, пока он говорил, мне почудилось, что я сумел что-то ухватить, почти уже держал в руках, — и вдруг все. Исчезло. Финиш. Истина издевательски ухмылялась мне из-за угла.
Я плотно сжал веки, свел брови, стиснул зубы.
— Черт побери!
На мое плечо легла рука Даггетта.
— Придет, придет в свое время. Не мучайтесь так.
Он отвернулся и стал чистить трубку над большой пепельницей.
— Я мог бы загипнотизировать вас глубже, — сообщил он. — Но существует опасность создания новой конструкции. Если отчаянно пытаться что-то найти, можно вызвать к жизни иную фальшивую память — для восполнения нужды. Так что на сегодня все. Приходите через три дня.
Я был не в силах ждать три дня.
— Завтра.
Даггетт отложил трубку.
— Завтра, — повторил я.
Он вздохнул.
— Хорошо. Завтра утром. Условьтесь о встрече с моим секретарем.
Реакция наступила через несколько кварталов.
— Мне страшно, Дон, — сказала Кора.
Она вела машину. Я сидел, понуро свесив голову, и вызывал демонов, чтобы с ними бороться. Тщетно — те не обращали на меня внимания.
— Мне тоже.
И это была правда, хотя и не вся. Кора, судя по ее поведению, была напугана сильнее меня. Я же стал испытывать чувство, от которого совсем отвык. Отвык настолько, что его первые проявления казались почти незнакомыми. Это была злость.
Ангелы? Может быть, я мертв и нахожусь в раю? Нет. Мелодичные звуки не напоминали струнное пение арф, да и не должна бесплотная душа чувствовать кислый привкус во рту. Я простонал и вернулся на бренную землю, к тренькающему телефону — забыл поставить его в режим записи, когда, ложась спать, еще надеялся на возвращение демонов. Если они и являлись, то конечный счет был примерно таким: демоны — 6, Белпатри — 0. Часы показывали 8:32 и повели отсчет дальше. Я ответил на звонок.
Знакомый голос. А, секретарь Даггетта… Но что-то определенно стряслось…
— …вынуждены отменить вашу встречу, — говорила она. — Доктор Даггетт ночью скончался.
— Что?!
— Доктор Даггетт скончался. Мы… я обнаружила его в кабинете утром, когда пришла. Сердечный приступ.
— Неожиданно…
— Совершенно неожиданно. Он никогда не жаловался на сердце.
— Допоздна работал?
— Изучал история болезни некоторых пациентов. Прослушивал записи.
Больше она, по сути, ничего не знала. Разумеется, я не мог отрешиться от мысли, что именно мои записи прослушивал он перед смертью.
Я встал, умылся, оделся и приготовил кофе. Кора с благодарностью приняла его и бросила на меня вопросительный взгляд. Я рассказал ей все, что узнал.
— Это дело дурно пахнет, — проговорила Кора после паузы. — Черт побери! Начинать все сначала с другим врачом? Или, быть может, попытаться заглянуть в твою историю болезни?
Я покачал головой.
— Сегодня это точно не получится… А другой врач лишь повторит то, что сделал вчера Даггетт, так что зачем? Даггетт ведь предупредил, что воспоминания скоро вернутся. Мне кажется, он прав, поэтому лучше подождать. Я уже чувствую себя иначе, будто в моей голове что-то проясняется.
— Но мы были так близко к чему-то! Просто невероятное совпадение! Может, стоят обратиться в полицию? Рассказать им все, и пусть проверят…
— Слухи и догадки, — перебил я. — К тому же исходящие от предполагаемого душевнобольного. Даже если они отнесутся серьезно, за что ухватишься? Сердечный приступ — это не удар дубинкой. Для полиции у нас ничего нет.
Кора сделала глоток кофе.
— Ну и что ты собираешься делать?
— Вернуться в Ки-Уэст. Послезавтра в банк должен поступить следующий платеж. Мы можем позволить себе успокоиться и ждать результатов лечения.
— Успокоиться? — переспросила она и встала с постели. — Как эго возможно, зная то, что мы увязли?
— А что же еще делать?
— Когда уляжется шум, постараться заглянуть в твою медицинскую карту. Даггетт мог записать туда больше, чем сказал нам.
— Навести справки можно по телефону через несколько дней, уже из дома. Приводи себя в порядок и пойдем завтракать — если ты не предпочитаешь поесть здесь. Потом складываем вещи и уезжаем.
— Нет, — сказала Кора, решительно откинув назад волосы. — То есть да — завтраку, а нет — 'уезжаем'.
Сошлись на компромиссе: мы задерживаемся здесь, ночуем, днем пытаемся добраться до моей истории болезни и, если ничего не получится, утром уезжаем.
Ничего не получилось.
Приемная Даггетта была закрыта. Справочная не могла или не хотела связать нас с его родственниками. Разыскать его секретаря я не сумел. В конце концов нашел медсестру, и она сообщила, что то, что мне нужно, получить немедленно я не смогу. Архивы носят весьма деликатный характер; они опечатываются в случае кончины психиатра и выдаются лишь по решению суда или по запросу нового лечащего врача. Ей очень жаль, но…
Ничего не получилось.
— Давай обратимся в суд, — предложила Кора.
— Нет, — ответил я. — Обойдемся без посторонних. Я сдержал свое слово — мы ждали, мы пытались. Завтра мы уезжаем.
— Так ничего и не узнав?
— Все придет. Я чувствую.
— Ты и Багдад 'чувствовал'.
— Иначе.
— Вот как?
Тяжелый был день. Вдобавок ко всему снова вернулись демоны, прихватив с собой запас кошмаров. К счастью, большинство из них с первыми лучами солнца исчезли бесследно. За исключением сценки последнего танца вокруг бензоколонки 'Ангро Энерджи' с участием всевозможных ужасов; и земля разверзлась под ногами, когда какой-то толстяк пылающим топором разрубил гигантскую голограмму моего мозга… Словом, все те маленькие прелести, которые превращают сон в захватывающее приключение.
Кора не очень радовалась нашему отъезду, но я выполнил свои обязательства, и она сдержала обещание. Почти всю дорогу нас преследовал моросящий дождь и мы оба были далеко не в блестящем настроении, когда приехали домой.
Едва пришли в себя, как Кора вновь завела разговор об адвокатах. Нет ли у меня надежного юриста, способного заняться этим делом?
— Нет, — солгал я.
Просто мне не хотелось идти этим путем, и подобные разговоры стояли поперек горла. А она не унималась. Я вновь почувствовал злость, на сей раз на Кору, но боялся дать ей выход. Я сказал, что устал, что у меня опять разболелась голова и что мне нужно побыть одному. Потом извинился и вышел на улицу.
Прогулка привела меня к бару, куда я изредка заглядывал, возле старого дома Эрнеста Хемингуэя. Неужели Хемингуэй в самом деле утащил отсюда писсуар и сделал из него дома поилку для своих котов?
Я потягивал пиво, когда ко мне подошел Джек Мэйс. Рослый, веснушчатый, вечно улыбающийся, песочные волосы, выгоревшие до белизны… Пожалуй, более несерьезного человека я не видел. Он часто влипал во всякие неприятности, хотя, в сущности, ничего порочного в нем не было. По натуре Джек был искателем удовольствий и, подобно мне, каждый месяц получал вклад на текущий счет. Только он знал, откуда приходят деньги. Ему их переводили родители за то, чтобы он не возвращался в Филадельфию.
— Дон! — Он хлопнул меня по плечу и сел на соседний стул. — Сколько лет, сколько зим! Куда ты пропал?
