просто умрет от кислородного голодания.
— На это требуется всего около пяти минут, — встревоженно сказала она.
— Знаю. Но это опасно, если только приступы у меня будут случаться часто, так что мы будем готовы заранее. Если я вдруг не оправлюсь от первого приступа и у меня тут же начнется следующий или если ты заметишь, что я совсем не дышу три-четыре минуты, тогда лучше вызывай скорую помощь.
— Три-четыре минуты? Но ты же умрешь раньше, чем они приедут.
— Или так, или я должен жить в больнице. Больницы я не люблю.
— Я тоже.
На следующий день Лиза взяла меня с собой прокатиться на «Феррари». Сначала я нервничал: боялся, что она начнет вытворять на машине что-нибудь рискованное. Однако она, наоборот, вела машину слишком медленно. Сзади нам то и дело сигналили. По тому, сколько внимания уделяла она каждому движению, я понял, что машину Лиза водит не так уж давно.
— 'Феррари' у меня, наверно, просто пропадает, — призналась она по дороге. — Я никогда не гоню быстрее пятидесяти пяти.
Мы заехали в декоративный салон в Беверли-Хилс, и Лиза за какую-то бешеную цену купила там маломощную лампу на 'гусиной шее'.
В ту ночь я заснул с трудом. Видимо, боялся еще одного приступа, хотя новая лампа, что купила Лиза, вызвать его не могла.
Насчет этих самых приступов… Когда такое случилось со мной впервые, приступы называли еще «припадками». Потом постепенно появились «приступы», и через какое-то время слово «припадок» стало вроде как неприличным и оскорбительным.
Видимо, это признак старения, когда ты замечаешь, как меняется язык. Сейчас появилось столько новых слов… Многие из них — для вещей и понятий, которых просто не существовало, когда я был маленьким. Например, матобеспечение.
— Что тебя привлекло в компьютерах, Лиза? — спросил я.
Она даже не шелохнулась. Работая с машиной, Лиза порой целиком уходила в себя. Я повернулся на спину и попытался заснуть.
— Это власть.
Я поднял голову и взглянул на нее. Теперь она сидела лицом ко мне.
— Всему этому ты научилась уже в Америке?
— Кое-чему еще там. Я тебе не рассказывала про своего капитана, нет?
— Кажется, нет.
— Странный человек. Я еще там это поняла. Мне тогда было четырнадцать лет. Этот американец почему-то мной заинтересовался. Снял мне хорошую квартиру в Сайгоне и отправил в школу.
Она смотрела на меня, видимо, ожидая какой-то реакции, но я молчал.
— Мне это пошло на пользу. Я научилась хорошо читать. Ну, а когда умеешь читать, нет ничего невозможного.
— В общем-то я на спрашивал про твоего капитана. Я спросил, что привлекло тебя в компьютерах.
— Верно. Спросил.
— Возможность зарабатывать на жизнь?
— Поначалу, да. Но за ними будущее, Виктор.
— Бог свидетель, об этом я читал достаточно.
— Но это правда. Это будущее уже здесь, Виктор. И это власть, если ты знаешь, как компьютерами пользоваться. Ты видел, на что был способен Клюг. С помощью компьютеров можно делать деньги. Я имею в виду не зарабатывать, а делать. Как если бы у тебя стоял печатный станок. Помнишь, Осборн упоминал, что дома Клюга не существует? Что, по-твоему, это означало?
— Что он постирал все данные о нем из разных там блоков памяти.
— Это только первый шаг. Но участок ведь должен быть зарегистрирован в земельных книгах округа, как ты полагаешь? Я хочу сказать, что в этой стране еще не перестали хранить информацию на бумаге.
— Значит, в земельных книгах округа этот дом зафиксирован.
— Нет. Из записей была удалена соответствующая страница.
— Не понимаю. Клюг никогда не выходил из дома.
— Самый старый прием в мире. Клюг проник в компьютеризованный архив лос-анджелесского управления полиции и отыскал там некоего Сэмми. Потом послал ему банковский чек на тысячу долларов и письмо, где сообщалось, что Сэмми получит в два раза больше, если заберется в местный архив и сделает то-то и то-то. Сэмми не клюнул, не клюнули также некто Макджи и Молли Ангер. Но Малыш Билли Фипс клюнул и получил второй чек, как было обещано в письме. У них с Клюгом долгие годы оставались прекрасные деловые отношения. Малыш Билли ездит теперь в новеньком «Кадиллаке», причем он понятия не имеет, кто такой Клюг и где он жил. Для Клюга же совершенно не имело значения, сколько он тратил. Деньги он делал буквально из ничего.
Я обдумал услышанное. Видимо, действительно, когда у тебя полно денег, можно сделать практически все, что угодно, а в распоряжении Клюга денег было предостаточно.
— Ты сказала Осборну про Малыша Билли?
— Я стерла этот диск, так же как стерла все упоминания о твоих семистах тысячах. Никогда не знаешь, когда тебе самому понадобится кто-нибудь вроде Малыша Билли.
— Ты не боишься, что у тебя будут из-за этого неприятности?
— Вся жизнь — это риск, Виктор. Самый лучший материал я оставляю себе. Не потому, что намерена им воспользоваться, а потому, что, если когда-нибудь такая вещь понадобится, а у меня ее не окажется, я буду чувствовать себя последней дурой.
Она наклонила голову в сторону, и глаза ее превратились в еле заметные щелочки.
— Скажи мне… Клюг выбрал тебя из всех соседей, потому что целых тридцать лет ты вел себя, как примерный бой-скаут. Как ты относишься к тому, что я делаю?
— Твое поведение я бы назвал восторженно-аморальным, но тебе много пришлось пережить, и по большому счету ты вполне честна. Но вообще мне жаль тех, кто встанет у тебя на пути.
Она ухмыльнулась и потянулась.
— Восторженно-аморальна. Это мне нравится.
— Значит, ты занялась компьютерами, потому что это волна будущего. А тебя никогда не беспокоит?.. Я не знаю, как сказать. Может быть, это глупо, но… Как по-твоему, они не захватят над нами власть?
— Так все думают, пока не начинают пользоваться машинами сами, — ответила она. — Ты не понимаешь, насколько они глупы. Без программ компьютеры буквально ни на что не годны. Но вот во что я действительно верю, так это в то, что власть в будущем будет принадлежать людям, которым компьютеры подчиняются. Они уже захватывают власть. Именно поэтому я компьютерами и занимаюсь.
— Я не это имел в виду. Может быть, я не те слова выбрал.
Она нахмурилась.
— Клюга очень интересовала одна проблема. Он постоянно подсматривал, что делается в лабораториях, занимающихся разработками искусственнрго интеллекта, и много читал по неврологии. Я думаю, он пытался найти что-то общее…
— Между человеческим мозгом и компьютером?
— Не совсем так. Компьютеры представлялись ему нейронами. Клетками мозга. — Она показала рукой на свою машину. — Этой штуке или любому другому компьютеру до человеческого мозга как до звезд. Компьютер не может обобщать, делать выводы, категоризировать или изобретать. При хорошем матобеспечении может создаться впечатление, что он что-то все же делает, но это иллюзия. Давно уже существует предположение, что, если мы наконец создадим компьютер, где будет столько же транзисторов, сколько нейронов в человеческом мозге, у него появится сознание. Я лично думаю, что это чушь. Транзистор — это не нейрон, и квинтильон транзисторов ничем не лучше дюжины. Так вот, Клюг, который, похоже, придерживался такого же мнения, начал искать общие свойства у нейронов и однобайтовых компьютеров. Потому у него дома и полно разного потребительского барахла: все эти «Трэш-80», «Атари», «ТИ», «Синклеры». Сам он привык к гораздо более мощным машинам. А это для него игрушки.
— И что он узнал?
— Похоже, ничего. Восьмибитовая машина гораздо сложнее нейрона, но все равно ни один компьютер не выдерживает сравнения с человеческим мозгом. Впрочем, это не самое удачное сравнение. Я сказала, что «Атари» сложнее нейрона, но на самом деле их трудно сравнивать. Все равно что сравнить направление с расстоянием или цвет с массой. Они разные. Но есть одна общая черта.
— Какая?
— Связи. Опять же, тут все по-разному, но принцип взаимосвязанной сети один и тот же. Нейрон связан с множеством других нейронов. Их триллионы, этих связей, и то, как передаются по ним импульсы, определяет, что мы из себя представляем, что мы думаем и что помним. С помощью такого вот компьютера я тоже могу связаться с миллионами других. Эта информационная сеть на самом деле больше человеческого мозга, потому что она содержит больше данных, чем все человечество в состоянии осилить за миллион лет. Она тянется от «Пионера-10», который сейчас где-то за орбитой Плутона, до каждой квартиры, где есть телефон. С помощью этого компьютера ты можешь познакомиться буквально с тоннами данных, которые когда-то были собраны, но на которые некому было даже взглянуть из-за нехватки времени. Именно это интересовало Клюга. Старая идея 'критической компьютерной массы', когда компьютер обретает сознание, но только он рассматривал эту идею под новым углом зрения. Может быть, тут важен не размер компьютера, а их количество. Когда-то компьютеров существовало всего несколько тысяч. Теперь их миллионы. Теперь их ставят даже в автомобили и в наручные часы. В каждом доме их несколько: от простейшего таймера в микроволновой духовке до видеоигр и компьютерных терминалов. Клюг пытался выяснить, возможно ли достижение критической массы таким путем.
— И к какому выводу он пришел?
— Я не знаю. Он только начинал работу.
— Критическая масса…
— О чем ты думаешь?
— На что это может быть похоже? Мне кажется, должен возникнуть колоссальный разум! Такой быстрый, такой всезнающий. Почти богоподобный.
