А может, судьба тут ни при чем? Может, это подсознание? Ведь сколько раз он мечтал, хотя и стыдился в этом признаться, о том, чтобы в Пролонгатор перенесли запись его мозга? И вот, пожалуйста! Подсознание оказало ему услугу. Он упал с лестницы, потому что подсознательно желал этого. Хотел умереть, погибнуть, чтобы его труп сослужил службу в первом эксперименте. Такие вещи возможны, любой психолог подтвердит.
Следует ли из этого, что сейчас он — Пролонгатор?
Майрон рассмеялся и даже сказал вслух:
— Отлично, честное слово!
Это повергло его в столь отменное состояние, что он неожиданно почувствовал себя счастливым.
Он себя прекрасно чувствует, ясные мысли текут свободно. Анекдотическая гипотеза, которую он только что выдвинул, доказывает, что у него еще сохранилось воображение, что полностью поглощавшая его многие годы утомительная работа не иссушила его мозга.
А вдруг он действительно Пролонгатор? Это неожиданно чудесное самочувствие довольно подозрительно. Здесь что-то не так.
Минутку, минутку. Не такое уж плохое упражнение для мозга. Предположим, он — Пролонгатор. Может ли он доказать себе, что это не так?
Вдруг беззвучно открылась дверь, и в палату вошла сестра — маленькая, седенькая, с приклеенной к лицу профессиональной улыбкой.
— Ну, как мы себя чувствуем? Не надо ли нам чего? — спросила она, обращаясь к нему во множественном числе.
— Нет, благодарю вас.
— Мне показалось, вы звали меня.
— Нет, не звал, благодарю.
— Вам не скучно? Вы не смотрите телевизор? — движением головы она указала на телевизор у стены. — В больничной фильмотеке есть интересные ленты. Это вас не интересует?
— Нет, не интересует.
— Быть может, вам бы хотелось с кем-то поговорить? Некоторые наши пациенты просят, чтобы с ними посидели.
— Занимайтесь своими делами.
— Но это и есть мое дело.
— Будьте любезны выйти отсюда!
Старушка исчезла. Майрон еще долго не мог успокоиться.
Ну и персонал! Надо поговорить об этом с главврачом. И немедленно. Он нажал кнопку звонка. Дверь открылась неожиданно быстро. Появилась медсестра, на этот раз другая.
— Вы вызывали?
— Я бы хотел поговорить с главврачом.
Медсестра казалась удивленной.
— Главврача сейчас нет. Он будет только после обеда. А вам срочно? Может быть, вызвать кого-нибудь другого? Например, доктора…
— Нет, мне нужен главврач…
— Хорошо. Как только он придет, я сообщу. Это все?
— Да. Благодарю вас.
Немного остыв, он пожалел о своем поступке. Надо будет извиниться перед старушкой. Как только выпишется, купит ей цветы или сделает какой-нибудь подарок. Сестра напрасно навязывала свое общество, но ведь из самых лучших побуждений.
Некогда заниматься самобичеванием. Итак, каковы доводы в пользу того, что он — машина? Несколько минут назад у него было отличное самочувствие, пока не пришла сестра. Здесь есть что-то подозрительное. Хорошее самочувствие — это улика номер один…
А плохое? Плохое самочувствие после этого ненужного инцидента с сестрой… — улика номер два! Они, за пультом, заметили, что он над чем-то задумался. Ведь то, что фантоматы сообщают «органам чувств» Пролонгатора, отображается на экране специального монитора. Они даже услышали, что он сказал. Минутку, а что он такое говорил? «Хорошенький конец, ничего не скажешь». Да, эти слова могли вызвать у них подозрение. Нет, пожалуй, он сказал что-то другое… Впрочем, не в этом дело.
Они просто-напросто боятся, что он обо всем догадается, и поэтому фантоматы «подкинули» ему медсестру, чтобы помешать раздумьям.
Дверь приоткрылась, и вошла вторая медсестра.
— Главврач пришел. Пригласить?
— Нет, благодарю, — ответил Майрон, разозлившись, что ему опять помешали.
Она немного постояла, потом как бы нехотя вышла.
Ну вот, пожалуйста! Все-таки он оказался прав. Разумеется, появление медсестры может быть случайностью. Но если он — Пролонгатор, то здесь нет никакой случайности. Для них это необходимость. Дворак, руководитель секции фантоматов, — умнейшая голова! Он ухитрился инсценировать ситуацию настолько правдоподобную, настолько не вызывающую подозрений, что сам черт (если б его личность перенести на Пролонгатор) ни о чем бы не догадался. О, Майрон прекрасно представляет себе, как Дворак сидит за пультом и, зло поблескивая глазами, кричит: «Уж я подсуну старику такую историю, что ему из нее не выпутаться во веки веков!» Дворак ко всему прочему еще один из ведущих авторов телевидения… Итак, медсестра — улика номер два.
Что еще доказывает, что он, Майрон, машина? Когда-то он сказал так, мимоходом, — что завидует тому мертвецу, которого используют для опытов с Пролонгатором. Ведь это первый случай в истории, когда человек добьется славы не деяниями, совершенными при жизни. Кому он это сказал? Трепли. После несчастного случая на лестнице (если он окончился смертью) Трелли, наверное, рассматривал эти его слова как пожелание, последнюю волю!
Значит, смерть уже наступила?
Он почувствовал, как по спине побежали мурашки.
Если он уже умер, то его друзья избрали наилучший выход. Интересно, похороны уже были? А может, его труп и сейчас лежит в гробу, в колонном зале Академии? У гроба почетный караул, приглушенный свет и толпы людей, пришедших проститься?
Может, просто громко спросить тех, за пультом: «Эй вы, меня уже похоронили?» Недурственно, а?
Он потянулся, насколько это позволяло сломанное ребро. И тем не менее жизнь прекрасна. Лежишь в постели, предаешься размышлениям, ничто тебе не мешает, ничто не сдерживает. Желанный покой. А к тому же чудесная погода.
Он улыбнулся себе, солнцу за окном, деревьям в больничном парке. Даже медсестра показалась ему сейчас милой, симпатичной старушкой.
Да, но возвратимся к похоронам… Если похороны еще не состоялись, он бы предложил произнести надгробное слово над собственной могилой! Например, о превосходстве человеческого духа над слабым, хрупким, бренным телом. Хе-хе-хе!
Множество улик говорит за то, что он — Пролонгатор. А какие у него доказательства, что это не так? Какие доказательства, что он сейчас — обыкновенный живой человек?
Никаких. Как ни грустно, но никаких. Все внешние ощущения, вся информация о функционировании собственного организма, наконец, мысли — все это нормальные функции Пролонгатора.
Однако неужели нет способа удостовериться, кто же он? Есть такой способ, есть. Если он громко скажет: «Я знаю, что я Пролонгатор» — и… ничего не случится, это будет означать, что он человек. Если же он Пролонгатор, они услышат его голос, убедятся, что эксперимент не удался, и сотрут запись его мозга. Пролонгатор опять будет пустым, чистым, как новая магнитофонная лента.
Но, может, они не будут так жестоки? Может быть, из уважения к нему, своему бывшему руководителю, не сотрут запись? Может, дадут ему жить? Ведь как-никак, а это тоже жизнь.
Он вынул из вазочки одну розу. Если Пролонгатор способен так восхищаться красотой, как это делает сейчас он, то воистину еще никогда не было более совершенных машин. Этим можно гордиться.
Он положил цветок на место.
А теперь он проведет небольшой эксперимент. Это будет завершением приятных рассуждений, которым он посвятил сегодняшний день. Он скажет: «Я знаю, что я Пролонгатор».
— Я знаю…
Невероятно! Он просто боится. Боится, что сотрут его запись?.. Верит в то, что он — машина? Абсурд!
— Я знаю…
Нет, он должен произнести эти слова. Он не может до конца своих дней оставаться в этом ужасном неведении.
— Я знаю…
Это бесконечное повторение одного и того же слова может показаться им подозрительным. Необходимо как-то окончить предложение, придать этим словам какой-то смысл.
И тогда неожиданно для себя Майрон громко сказал:
— Я знаю… только то, что ничего не знаю.
Януш А. Зайдель
Консенсор
Михаль — врач-терапевт — снял очки и расправил плечи. Повернул вращающееся кресло к окну, откинул спинку и с удовольствием стал разглядывать весеннюю зелень на широком газоне, раскинувшемся под окнами поликлиники. Напротив, на крыше Института гомоидальных автоматов, рывками сменяли друг друга цифры установленных там электронных часов. Было четырнадцать пятьдесят девять.
«Пожалуй, на сегодня хватит, — подумал Михаль и спрятал рецептурник в ящик стола. — Тридцать два пациента за день — это слишком много, даже если пользоваться Автодиагностором!»
Часы напротив шли безобразно медленно. Робкий стук в дверь кабинета прервал размышления Михаля, он сокрушенно вздохнул, громко сказал: «Войдите!»
