он, снова присаживаясь рядом с Олегом.
Всю ночь Середин ерзал в мокрой одежде, стуча зубами от холода. Невзор сопел рядом, ни на что не обращая внимания, и под утро Олег ему уже завидовал.
За ночь облака поредели. Едва солнце позолотило верхушки сосен, Невзор был уже на ногах, свежий, отдохнувший, словно и не было изнурительного перехода. Даже опухоль на плече спала, и дружинник вполне свободно им двигал. Пока Середин, кряхтя, поднимался, махал руками, пытаясь разогнать кровь, он сходил к воде, намочил голову. Подойдя к ведуну, протянул нож.
— Брей, — коротко велел он и наклонил голову, подставляя ее под лезвие. — Шапку-то потерял, так теперь не то что лошади — люди шарахаться станут.
Волчья шерсть скрипела под ножом, неохотно уступая сверкающей стали. Невзор провел ладонью по обритой голове, усмехнулся.
— Чудно. Я раньше совсем никогда не брился. А теперь будто голый. Ну, что, идем, посмотрим, кто там костры по ночам жжет? Мы с тобой чуть-чуть вчера не дошли — во-он он, берег, — показал Невзор рукой на зубчатую стену леса, до которой было меньше полета стрелы.
На этот раз он зашагал впереди, ловко перепрыгивая с кочки на кочку. Невзор перелетал через проплешины ржавой воды, упираясь слегой, словно прыгун с шестом. В движениях его была такая животная грация, что Середин опять, как и ночью, позавидовал ему. Волкодлак уже выбрался на твердую почву и исчез в подлеске, а Середин еще прыгал по болоте. Наконец ведун вышел на берег и с облегчением отбросил слегу.
— Иди сюда, — услышал он справа голос Невзора.
Олег пробрался через кусты. Здесь, на небольшом языке песка, вдававшемся в болото, он увидел Невзора. Тот сидел на корточках и ел что-то из деревянной миски.
— Угощайся!
— Откуда это? — присел рядом Середин.
— Местные оставили лоскотухам или трясовицам. А может, игошкам. Задабривают, чтобы к жилью не ходили, не баловали.
— Ты что, с ума сошел, берегинь да духов без лакомства оставлять? А ну, обидятся?
— Да я чуток токмо взял, — смутился волкодлак. — Они больше хлеб да молоко любят. Так я его оставил.
В миске был рассыпчатый творог и разваренное пшено. Олег поел, вытер руки о траву.
— Стало быть, кто-то печь топил?
— Нет, — покачал головой Невзор, — так близко к болоту жилье не ставят. Тут другое, — он поманил Олега за собой.
Раздвинув кусты, они очутились на небольшой поляне. Вокруг вкопанного в землю каменного очага стояли вырубленные из стволов идолы. Местный скульптор был явно не специалистом, поэтому все боги походили один на другого: едва намеченные головы, сложенные на животе руки, узкие прорези глаз, рта. Впрочем, Перуна Олег опознал по усам, на которые, судя по тщательности исполнения, у художника ушла львиная доля времени.
В очаге чернел пепел, зола, погасшие угли. Несколько обгорелых костей указывали, что чутье Невзора не обмануло — здесь сожгли жертвенного козленка или птицу.
— Дорогу найдем? — усомнился Олег.
— В дальних выселках к богам одной дорогой не ходят, так что тропинку вряд ли сыщем. Но раз здесь были только вчера, то следы должны остаться.
Невзор обогнул поляну по кругу, вглядываясь в землю и раздвигая кусты. В одном месте задержался, кивнул и, жестом позвав Середина, шагнул сквозь заросли. Изредка нагибаясь к земле, он быстро шел вперед, настороженно поглядывая по сторонам, указывая Олегу на сломанную ветку или след, отпечатавшийся во мху. Видимо, человек, принесший богам жертву, не очень таился — значит, знал, что чужих здесь не бывает и выследить дорогу к его дому вряд ли кто сможет.
Почти час они шли по едва заметным следам, наконец Невзор остановился и поднял руку. Середин приблизился к нему. Впереди открылось небольшое поле, распаханное под озимые; по краям торчали обгорелые пеньки — поле отвоевали у леса, срубив и спалив деревья. Впереди, за полем, виднелись три избы, хозяйственные пристройки: хлев, овин. Еще не потемневший от времени журавль склонил над колодцем длинную тощую шею. Над двумя домами курился дымок. Невзор, раздувая ноздри, втянул воздух.
— Похлебку варят, — сообщил он, — мясную.
Из избы вышел мужик в домотканой рубахе, перепоясанной кушаком, в холщовых портах, босой. Он подошел к хлеву, приоткрыл дверь. Оттуда выступил молодой парень в такой же одежде, они заспорили… Вдруг мужик обернулся к лесу и посмотрел, как показалось, Середину, прямо на него.
Невзор выругался сквозь зубы.
— Что такое?
— Сороки, — пояснил Невзор, — мать иху так. Слышишь, разорались.
Две черно-белые горластые птицы кружились над полем недалеко от них, оглашая воздух пронзительным стрекотанием.
Мужик и парень бросились в избу, из хлева выбежал еще один, почти подросток и кинулся за ними вслед. Из-за домов, видно с огорода, прибежали две девки и женщина постарше. Одна девка была явно на сносях — она тяжело переваливалась на бегу, придерживая руками живот.
— Пойдем, что ли, — проворчал Невзор, — пока кобелей не спустили.
Они вышли из леса и по пашне двинулись к избам. Навстречу им выскочили трое мужчин: парни натягивали на бегу луки, мужик в ржавом шлеме и коротковатой кольчуге нес на плече боевой топор с длинным топорищем. У парней на боку Середин приметил короткие мечи.
Невзор замедлил шаг, поднял руку:
— Мир вам, добрые люди!
Парни остановились, наложили стрелы и взяли пришельцев на прицел. Мужик неспешно выступил вперед, цепко глядя из-под косматых бровей. Ему было лет сорок, широкая лопатистая борода серебрилась сединой.
— И вам мир, — прогудел он.
— Лодку нашу разбило, целый день через болото шли. Приютите на день да на ночь — мы заплатим, — стараясь смягчить голос, сказал Невзор, покосившись на Середина.
— Заплатим, — подтвердил Олег.
Мужик придирчиво осмотрел их помятую, заляпанную тиной и ряской одежду, глаза его скользнули по рукояти сабли за плечом Середина.
— Дружинники? — спросил он, не скрывая неприязни.
— Просто путники.
— Что ж, вы и ночью по болоту шли?
— На островке пересидели, там, — Невзор махнул рукой, — возле капища.
Из сруба показались женщины.
— Нам бы только ночь скоротать и поесть чего, а там мы сразу уйдем, — повторил Невзор.
Мужик подумал, повернулся к спутникам, что-то сказал негромко. Луки опустились, лица парней расслабились. Видно, те привыкли доверять старшему.
— Ну, проходите, коли на ночь всего, — кивнул мужик и не оборачиваясь пошел к дому.
Парни расступились, давая дорогу, но все же настороженно следили за чужаками. Мужик — судя по всему, глава семьи — что-то сказал женщине постарше. Она сперва нахмурилась, затем вышла вперед, присматриваясь к гостям. Внезапно простое лицо ее расплылось в улыбке.
— Ой, да заходите же! Обогрейтесь, обсушитесь.
Женщины помоложе переглянулись. Младшая фыркнула, прикрывшись ладошкой, старшая одобрительно кивнула, улыбнулась и не спеша вновь отправилась на грядки.
Середин оглядел двор, постройки. Все было сработано несколько грубовато, но прочно. Сразу видно — хозяин здесь был крепкий, домовитый. В хлеву блеяли овцы, по двору бродили куры, гуси плескались в мелком пруду возле колодца. Из соседнего сруба выглянули еще две девки лет по шестнадцать- семнадцать. Они во все глаза смотрели на чужих людей — видно, не часто сюда заезжали гости. За избами имелось еще одно поле, как понял Олег — льняное.
Хозяин прошел в дом, женщина и Олег с Невзором последовали за ним.
— Присаживайтесь, — буркнул мужик, ставя топор в угол, — сейчас жена каши принесет, молока.
Он снял шлем, бросил его в угол, потянул с плеч кольчугу.
Внутри дом был просторный, светлый. Центральное место занимала топившаяся печь. По стенам шли полати, вдоль одной стоял длинный стол с дочиста выскобленной поверхностью. Пахло гороховой похлебкой, свежим хлебом. У Середина аж в глазах поплыло от голода.
— Отвык я уже от брони, — пробурчал хозяин, освободившись наконец от кольчуги, — да и тесновата стала. Раздобрел.
— А чего службу бросил? — поинтересовался ведун.
— Я свое отвоевал, — махнул мужик рукой. — Мне с хозяйством, да с семьей — во сколько дел, — провел он по горлу ребром ладони, затем присел на лавку и, обернувшись, крикнул в дверь: — Мать, ну, где там харч? У гостей аж слюна капает!
— Иду-иду… — Женщина почти бегом внесла глиняный котелок с пышущей жаром кашей, выложила на рушнике каравай свежего хлеба, затем метнулась в подклеть, достала кувшин с молоком, обтерла его тряпицей и выставила на стол.
Невзор аккуратно разрезал каравай, Олег зачерпнул ложку каши, понес ко рту, собираясь не спеша, степенно прожевать, но как только почувствовал на языке вкус гречки с топленым маслом, проглотил всю ложку одним махом. По пищеводу словно прокатилось расплавленное олово. Он покраснел, выпучил глаза, задышал открытым ртом. Хозяин, посмеиваясь, налил чашу молока. Середин залпом опорожнил ее, чувствуя, что пожар в животе затухает.
— Да вы не спешите, не отнимут, — усмехнулся в бороду хозяин.
Жена выставила миску с творогом, сметану в горшочке. Пока они ели, мужик рассказывал про свое житье-бытье.
— …И решил я, стал быть, своим родом жить. Мне никто не нужен, и я никому не обуза. Ушли мы с Радмилой от всех, выбрали место. Здесь лес стоял, небольшая поляна. Поначалу тяжко было: лес выжигали, сруб ставили. Все с женой, да старшим сыном. Жданом его звать — уж больно долго поджидали мы его с женой, — хозяин подмигнул Олегу, — а потом пошло-поехало. И скотинку приобрел, и пчелок — за полем льняным пасека у меня. Тут ведь времени, что мимо летит, не видишь. Еще парень народился, потом две девки. Скоро вот еще прибавление. Так и живем.
— Позволь-ка, — Середин, ощутив некоторую сытость, оторвался от творога, — мы видели четырех девок.
