слушал нашептываемые симфонии битв, прогремевшие бессчетные века тому назад. Вместо простых форм брони Кровавых Ангелов, которую он носил прежде, Аркио теперь был украшен облачением, которое сверкало подобно яркому летнему солнечному свету. Руки и ноги были выкованы, предполагая широкие кости скелета или могучие мускулы, напрягшиеся под керамитом, в то время как грудь была широкой и чеканной. Украшающие грудную пластину крылья, были исполнены из белого золота, которые гармонировали с крыльями из-за спины, обрамленные единственной слезинкой, вырезанной из гигантского рубина. Дизайн повторялся на его левом плече, в то время как правое несло изображение святого копья. Каждый дюйм брони был покрыт новой гравировкой, словами заново созданных молитв перерожденному ангелу. Снаряжение подходило ему так, как будто он был рожден носить его.
— Проклятье Вандира! — Все глаза повернулись в сторону говорящего, когда Рафен вошел в часовню. — Ты одет в золото?
Сахиил сошел вниз, чтоб блокировать ему путь.
— Да, Рафен.
— Но…
— Но, ничего, — прорычал жрец. — Ты видел проявление. Ты был там. Ты сомневаешься в своем собственном зрении?
Рафен пытался найти слова, но они убегали от него. Он почувствовал на себе железный, буравящий взгляд Штеля и его колени ослабли.
— Рафен, ты навлек это на себя, — сказал Сахиил и протянул к нему свой редуктор одной рукой и красный грааль другой.
— Только благодаря твоему кровному родству с ним, я толерантно относился к твоим сомнениям в божественной природе Благословенного, но сейчас ты стоишь перед выбором.
Он поднес пистолет к лицу Рафена.
— Теперь выбирай, брат. Ты поклянешься в своей преданности или будешь против него.
На колени.
Он замешкался и Сахиил заорал громче выстрела.
Еще до того как он осознал что делает, Рафен упал на одно колено и увидел рядом со своими губами грааль. Внутри кружилась темная жидкость.
— Этой клятвой, ты отдаешь свою жизнь и кровь, Аркио Благословенному, Перерожденному Сангвинию, Лорду Копья, — нараспев произнес жрец, — свою славу и свою честь, пока не умрешь.
Рафен поднял глаза и встретился взглядом со своим родным братом. В нем не было ничего, кроме барственного высокомерия и неощутимой угрозы, клубившейся жестокостью внутри.
Лицо Сахиила исказила жестокая улыбка, его палец напрягся на спусковом крючке.
Но затем Рафен отринул его, протянулся и глотнул из чаши.
— Этой клятвой, — начал Рафен, — я отдаю свою жизнь Аркио Благословенному.
Пока он говорил вслух, кровь во рту была холодной и кислой как пепел.
Он слишком долго отрицал это, но теперь Рафен видел, как правда о его пути открылась перед ним. Его брат был чем-то странным и ужасным, он больше не был сыном Ваала, больше не поклонялся их кодексу. С обжигающей ясностью ярости, бегущей по его венам, Рафен понял, что вскоре между ними с Аркио будет подведен итог и только один из них останется в живых.
Затем Аркио улыбнулся, и это было восхитительным зрелищем.
— Добро пожаловать, брат — сказал он, — добро пожаловать в Новую Кровь.
Божественный Сангвиний
Глава первая
Посреди всего сумасшествия, воин нашел себе маленький темный уголок — крошечное святилище тишины, в котором он мог отключиться. До известной степени это было его убежищем, местом, в котором он мог отгородиться от водоворота сомнений и страхов, и сконцентрироваться, вместо того чтоб искать ответы на вопросы, которые изматывали его. Помещение когда-то служило подвальным хранилищем для летучих и горючих химикалий, и густой воздух в нем все еще сильно отдавал углеводородом. Сама вонь от них въелась в глухие, железные стены.
Он выглянул в дверной проем, чтоб убедиться, что никто за ним не следил, и, приложившись плечом, закрыл тяжелый люк. Тот с глухим ударом стукнулся о раму, и он закрыл замок. Треснувший биолюмин на потолке тускло мерцал, тонкие потеки зеленой, светящейся жидкости окрашивали плафон. Единственным естественным источником света в помещении была решетка, находящаяся почти под потолком, которая выходила на нижний уровень улиц. Время от времени через вентиляцию доносился отрывистый треск лазганов и отдаленные, похожие на волну, радостные крики толпы.
Он снял с висевшего через плечо шнура тяжелый тряпичный мешок и бросил ношу на пол. Изящество, с которым он это проделал, казалось странным для огромной, мускулистой фигуры. Даже без характерной силовой брони Адептус Астартес, воин представлял собой впечатляющее зрелище в своей тунике и робе; он даже бы босиком возвышался над обычным человеком и своим присутствием Космодесантник заполнил пространство комнаты. Осторожно и с почтением он стянул ткань с предмета, который так кропотливо извлек из щебня уличной часовни. Он был погребен там, забыт людьми, которые когда-то хранили ему верность, в угоду новому объекту поклонения.
Эта мысль принесла негодование, отразившееся на его жестком грубом лице, и он усилием прогнал ее прочь.
Мешковина упала, и в сложенных чашей руках Космодесантник держал статуэтку Единственного Истинного Владыки. Это было изображение Бога-Императора Человечества в своей бесконечной мудрости, сидящего на Золотом Троне Терры. Пальцы пробежались по старому, измученному заботами идолу; он был сделан из обрезка меди с завода, кующего снаряды для танков Имперской гвардии 'Леман Русс'. Он положил его на перевернутый деревянный ящик, оставив покоится в потоке света, падающего сквозь вентиляционную решетку. Лучи прохладного, оранжевого солнца создавали слабое свечение. Он сложил руки на груди, подобно плоским клинкам, скрестив запястья; его пальцы приняли форму двухголовой Имперской аквилы. Одна голова смотрела в прошлое, другая была устремлена в будущее.
Кровавый Ангел склонил голову и опустился на колени перед Императором, затем широко развел руки, демонстрируя свои запястья. Переплетение бледных шрамов на предплечьях попало на свет, безмолвные трофеи сотен битв. По руке красными чернилами шла татуировка, изображающая каплю крови, обрамленную двумя крыльями.
— Именем Святой Терры, — низким голосом сказал он, — именем Сангвиния, Лорда Крови и Красного Ангела, услышь меня, Владыка Человечества. Даруй мне толику твоего совершенного понимания бытия и направь меня.
Он закрыл глаза.
— Услышь эти слова, раскаяние твоего заблудшего сына Рафена, с Ваал Секундус. Я молю тебя, Великий Император, услышь меня и мою исповедь.
ИНКВИЗИТОР Рамиус Штель поднялся на ноги, когда его медитация подошла к концу, и собрался с мыслями. Он потер ладонью лоб, касаясь электротатуировки аквилы на лысой макушке и нахмурился. Чем ближе он подходил к осуществлению своих планов, тем сильнее, казалось, это изнуряет его. Он фыркнул и залез пальцами в нос; на них остались струйки крови и инквизитор скривился при виде темной, пурпурно-
