– Я принес виноград, – сказал Эвностий Коре, – и тебе тоже.
Она стояла рядом с кроватью и казалась теплым зеленым пламенем; щеки ее пылали, а волосы, обычно убранные в высокую прическу, свободно рассыпались по плечам. Она почему-то плакала. Рыдания не сотрясали ее тело, но слезы текли по щекам. Она была сиянием, на которое временами набегали тени.
«Наверное, она плачет из-за критянина», – подумал Эвностий. Но Эаку вовсе не стало хуже с того момента, как они подобрали его в лесу. Наоборот, он выглядел гораздо лучше, чем накануне, и явно поправлялся, несмотря на свои многочисленные раны. Да и настроение у него было хорошим. Правда, заметив слезы на лице Коры, он сначала удивился, а затем испугался. Но когда Эвностий увидел, как Кора с неистовой тоской и страстью сжала пальцы Эака, взявшего ее за руку, он все понял. Она оплакивала его, Эвностия, потому что наконец встретила свою мечту. Он выпустил из рук корзину с виноградом и кубарем слетел по лестнице вниз.
– Эвностий, – Мирра окликнула его в тот момент, когда он уже отодвигал на дверях занавеску, – ты совсем не поговорил со мной. Скажи, критянин красивый? Эвностий…
После разговора с Корой я уже не стала возвращаться к гостям в дом Эвностия. Как я могла сказать жениху, что невеста оставила его ради человека? Кора должна объяснить все сама. Дома я легла и попыталась заснуть, но сон не шел. Я переворачивалась с боку на бок, вставала, подходила к окну, смотрела на освещенные луной дубы (дуб Коры едва виднелся вдали) и на поляну с цветами, где Эвностий писал стихи. Затем из-за верхушки деревьев показались первые лучи солнца, цветы вновь стали золотистыми и я, наконец, забылась.
Кто-то дотронулся до моего плеча:
– Зоэ.
– Уходи. Я только что заснула.
– Зоэ, пожалуйста.
– Эвностий!
Он упал на колени и уткнулся лицом мне в грудь. Я погладила его по голове:
– Ты был у Коры?
– Да.
– И она сказала тебе?
– Что мне делать, тетя Зоэ?
– Жди, мой дорогой.
Я не знала, что ответить, на ум приходили лишь банальные утешения, но нежность к нему переполняла мое сердце, как кипяток критскую ванну, и, согревая, причиняла боль.
– Чего ждать?
– Другую Кору, более достойную.
– Я больше никогда не смогу полюбить.
– Все могут. Если хотят.
– Ты можешь, тетя Зоэ, но ты совсем другая: можешь не только влюбиться, но и разлюбить.
– Нет, не могу, просто к старой любви прибавляется новая, и я их вместе храню в своей душе. Ты сделаешь то же самое.
– Нет, – сказал он, – Кора одна.
Он не понимал, что, хоть чувство к Коре и доставляло ему такую же нестерпимую боль, как укус пчелы, но, как и укус, оно должно было пройти. Та Кора, которую он любил, жила лишь в его стихах. К несчастью, он полагал, что ее душа так же прекрасна, как и тело. Она и была такой, но ей было еще очень далеко до совершенства.
– Посмотрим, мой дорогой. А пока, если хочешь, оставайся здесь, со своей тетей Зоэ. Тебе совсем не обязательно возвращаться в пустой дом. Мы с Бионом там все уберем, и дом будет тебя дожидаться.
– Нет, я лучше пойду. Это единственное, что у меня осталось.
– Может, ты все же не так беден, как тебе кажется, – сказала я, но он уже вышел из комнаты.
Я услышала, как поскрипывают прогибающиеся под его тяжестью ступеньки, а затем копыта с глухим стуком ударились о землю и медленные, тяжелые шаги стали удаляться в сторону его дома.
Никто никогда не видел меня плачущей. Я умею выбирать время для слез…
Прошло три дня. Эвностий неподвижно сидел в своей мастерской рядом с верстаком. В руках он держал пилу, но не работал. Стул, начатый еще до несостоявшейся свадьбы, так и остался незаконченным. Бион, сидевший рядом, потрогал Эвностия усиками. Материал для стула принес Партридж в качестве свадебного подарка. Это была дубленая воловья кожа, которую оставалось только натянуть на ивовую раму. А Бион принес инструменты. Сейчас Партридж ушел поискать себе что-нибудь на обед, так как Эвностий не разрешал ему щипать траву и зелень в своем саду, Бион же решил не оставлять друга одного.
Эвностий погладил его по голове, но тот был так расстроен, что в ответ даже не пошевелил усиками. Эвностий, впрочем, этого не заметил.
Кто-то позвал его по имени. Его искали в саду, явно не зная, где находится мастерская. Вход в нее был искусно спрятан за кустом ежевики, чтобы обмануть панисков и трий. Пожалуй, лучше самому выйти навстречу гостю, а то незнакомец переломает все кусты шиповника. Эвностий поднялся по земляным ступеням наверх и вышел на солнечный свет. После тусклых фонарей мастерской солнце ослепило его, он зажмурился и только через некоторое время смог рассмотреть своего посетителя.
Перед ним стоял Эак.
