Эвностий, хотя ему и нравились девчонки-медведицы, не любил, когда они за ним увязываются в подобных обстоятельствах.
– В кипарисовой роще я видел свирепого медведя, – сказал он.
Этих слов было вполне достаточно, чтобы девчонка побежала прятаться. Хотя медведицы считали, что происходят от богини Артемиды и благородного бурого медведя, тем не менее они были убеждены, что современные медведи, забыв об этом достойном союзе, стали относиться к ним как к редкостному лакомству. (Правда, никто не мог припомнить случая, чтобы медведицу съел кто-нибудь другой, кроме волка. Надо иметь слишком крепкий желудок, чтобы переварить столько меха.)
Наконец они вышли на просеку, где стоял большой ствол некогда самого старого и огромного дерева. Это был дом Эвностия. Год назад в него ударила молния. Именно тогда Эвностий потерял своих родителей и, насколько мне известно, после их смерти уже не жил в этом грустном месте.
– Эвностий, – воскликнула Кора, – после того, как ты обрубил все обгоревшие ветви и оставил только нижнюю часть ствола, он стал похож на маленькую круглую крепость. Подумать только, это дерево уже росло, когда Крит еще населяли титаны[8]. Тогда все было таким большим. Ты живешь здесь сейчас?
– Нет еще, – сказал он таинственно. – Заходи.
Они вошли в дверь, державшуюся на деревянных петлях, и оказались внутри ствола. Он был полым, крыши над ним не было. В центре ствола стоял круглый бамбуковый домик, с одной стороны от которого Эвностий развел огород, где морковь выстроилась рядами, как королевская гвардия, и капуста лениво развалилась на грядках, напоминая толстых евнухов; цветы же, росшие с противоположной стороны – шиповник и водосбор, – были их королями и королевами.
– Как здесь хорошо! – сказала Кора. – Два сада и домик между ними. – Все вокруг было таким изящным, что Кора с трудом могла поверить, что этот вроде бы неловкий мальчик смог сам сделать островерхую крышу, вырезать окна, похожие на узкий серп луны, и дверь, напоминающую полумесяц.
В первой комнате в глиняном полу был сооружен бассейн. Из него бил фонтан, который освежал воздух, подобно ветерку, прилетевшему со снежной вершины горы Иды[9]. На песчаном дне лежали подарки Биона – драгоценные камни: сердолик, аметист, берилл[10] – и стояла маленькая крепость, сделанная из морских раковин, которые Эвностий выкопал из земли, – память о тех временах, когда на месте леса плескались волны Великого Зеленого моря.
– В крепости живет черепаха, – сказал Эвностий.
Он очень любил черепах, – они такие сдержанные и независимые, совсем как Кора, и так не похожи на него самого.
Но Эвностию не были чужды и повседневные заботы. Ведь минотавры не только отличаются сильно развитым чувством прекрасного, но и чрезвычайно трудолюбивы. (Можете, конечно, называть их не художниками, а ремесленниками, но тогда этот образ утратит присущие ему черты утонченного эстетизма). Рядом с фонтаном, но так, чтобы на него не падали брызги, стоял бамбуковый стул с перекрещенными ножками. На нем лежали подушки.
– Подушки вышила Зоэ, – признался он, – но набивал их я сам.
Он знал, что дриадам нравятся подушки, набитые мхом, хотя мох и портит их деревья.
– Есть еще кровать, – добавил Эвностий несколько неуверенно, боясь, как бы Кора не заподозрила его в дурных намерениях. – В соседней комнате.
Кровать представляла собой бамбуковую раму, закрепленную на высоких устойчивых ножках-копытцах. На раму была натянута волчья шкура.
– А еще есть плита из красного кирпича, и кастрюли, и – вот, посмотри, кладовая с запасами.
Он показал ей кувшин с жареными желудями, миску с улитками в оливковом масле, сыр из медвежьего молока, корзину с хрупкими воробьиными яйцами и пирог с мясом горностая.
– Этот пирог испекла Зоэ. Я не умею готовить. А ты, наверное, умеешь.
– Эвностий, мне очень нравится твой дом.
– Наш дом, – поправил он. «Конечно, она умеет готовить, – подумал он. – Зоэ наверняка научила ее».
Кора ничего не ответила. Она села на стул, уткнулась в подушку и заплакала. Плакала она тихо, но слезы текли рекой.
Эвностий, который не привык к этому и уж совсем не ожидал слез от всегда сдержанной Коры, встал рядом с ней на колени, откинул ее волосы и поцеловал в кончик острого ушка – у дриад это самое чувствительное место. Только тот, кто их любит по-настоящему, может позволить себе такую вольность.
– Тебе не понравился мой дом, – сказал он, но в его словах не было упрека. – Чересчур маленький и слишком простой. Наверное, это потому, что я сирота и у меня плохой вкус.
– У тебя великолепный дом.
– Значит, дело во мне. Я кажусь тебе грубым. У меня грязные копыта и растрепанная грива.
Она посмотрела на него своими ярко-зелеными глазами, которые даже сквозь слезы казались кусочками малахита:
– Нет, Эвностий. Дело совсем в другом.
– Наверное, я слишком молодой и неопытный? Но я уже целый год живу один, а сироты взрослеют быстро. Мы, – нотка гордости зазвучала в его голосе, а грудь расправилась и стала шире дюйма на три, – мы с ребятами уже год как ходим к дриадам.
– Я знаю. Неужели ты думаешь, что мама мне ничего не рассказывает? Не нужно извиняться.
– А я и не извиняюсь, – пробормотал он.
