как мертвое насекомое, и стал отделяться от ствола. И все же те ветви, которые еще оставались зелеными, продолжали храбро бороться с подступавшим огнем, ведь по сравнению с остальным лесом это дерево было совсем молодым и сильным. Три раза после удара молнии оно вновь оживало и покрывалось свежими побегами.
– Мы должны спасти Кору! – закричал я, подбегая к лестнице.
Ее мать остановила меня:
– Она сама подожгла дерево. Дай ей достойно умереть той смертью, которую она выбрала.
– Эак уходит из леса вместе с ее детьми!
– Пусть уходит. Он так и не стал зверем.
– Но дети ведь наполовину звери.
– Дети, наверное, вернутся, когда поймут, кто они.
Когда я закончил свой рассказ, Икар крепко обнял меня:
– Эвностий, мы вернулись. Мы опять с тобой.
– Да, – сказал я, – теперь-то уж я не отпущу вас.
Я взглянул на Тею, ожидая упрека: она наверняка на стороне своего отца. И вдруг я рассердился, вспомнив, как она весело смеялась, когда этот ненавистный мне человек уносил ее из леса.
Наконец она сказала:
– Мы не должны обвинять отца в том, что он тогда ушел. Он думал о нас.
Икар сердито посмотрел на нее:
– Но он бросил нашу мать.
– Она всегда знала, что он уйдет от нее, – ответила Тея. Но глаза ее были полны слез, и я догадался, что оплакивала она не отца.
– Тея, – сказал я. – Я не…
Внезапно Пандия схватила меня за руку:
– Кто-то следит за нами!
– Медведь? – улыбнулся я.
– Разве медведи носят шлемы?
ГЛАВА VI
ЛЮБОВЬ КОРОЛЕВЫ НЕСЕТ СМЕРТЬ
Смерть, которую встречаешь в конце жизни в своей теплой постели, в окружении любящих детей, несет успокоение и отдых вместо мрака неизвестности. Такой смерти не надо бояться. Но медленное, мучительное умирание во цвете лет страшит человека и пугает даже богов. Именно такой конец и был уготован нашему лесу, хоть он мог бы пережить еще тысячу суровых зим и тысячу раз воскреснуть весной, затягивая раны целительными фиалками и вновь ожившим шиповником.
Еще никто не знал, что предсмертные судороги начались в ту минуту, когда Пандия увидела шлем. Я задавал себе вопрос: как мог воин проникнуть в лес, не будучи замеченным стражами? Почему раковина не протрубила тревогу? Тея даже предположила, что Пандия приняла рога паниска, шпионившего за нами, за кабаньи клыки на шлеме. И все же сама вероятность появления ахейцев в лесу отбила у нас охоту продолжать пикник. Мы вернулись на поле Драгоценных Камней, забрали корзину и молча отправились домой.
На следующее утро мы почти не вспоминали об открытиях и тревогах вчерашнего дня. За завтраком, состоявшим из хлеба, сыра и стручков рожкового дерева[14], Тея ни словом не обмолвилась ни о моих объятиях, ни об истории своих родителей. Она отдала мне со своей тарелки несколько самых хороших стручков и ушла в мастерскую посмотреть, как тельхины вырезают инталии. Я остался в саду, раздумывая, что же посадить вместо моркови. Может, тыквы, большие и добрые, как домашние поросята кентавров. День был прекрасным. Голубая обезьяна вскочила на стену и стала ждать, когда Тея даст ей морковку. «Тебе придется долго ждать», – подумал я.
В сад вышел Икар. Его длинные волосы, всклокоченные после сна, были похожи на мышиное гнездо, в котором неплохо порезвился маленький мышонок.
– Эвностий, – сказал Икар. – Мне надо с тобой поговорить.
У него была физиономия пятнадцатилетнего мальчугана, но голос разочарованного в жизни человека.
– Ты скучаешь без Пердикса? – спросил я, желая утешить его.
Мне казалось, я знаю причину такого настроения. Накануне пикника Икар неожиданно объявил о том, что отпускает Пердикса на волю, и отнес его в лес к рожковому дереву. «Чтобы Пердикс нашел себе подругу», – объяснил он.
– Нет. Пердикс – это детская забава, а я уже мужчина, – ответил Икар.
Слово «мужчина» значило для Икара просто «взрослый», а не «человек». Мы сели на каменную скамью, стоявшую под зонтом. Тонкие лучи солнца пробивались сквозь щели между стеблями тростника и покалывали наши плечи.
– Я ведь мужчина, правда?
– Мужчина должен быть сильным, – сказал я, – и сила делает его добрым, но не деспотичным. Мужчина смел не потому, что не боится, а потому, что умеет побеждать страх. Да, Икар, ты, конечно же, мужчина, и такой, которого я с гордостью называю своим братом.
