тебе непоправимое зло, но в действительности хотели бы быть твоими друзьями.
Затем он шепотом прочел стихи, которые, как почти все сочиненные им, нравились Асканию, но были ему непонятны:
Эней отвернулся от могилы и, будто оцепенев, беззвучно зарыдал. В детстве Асканий видел, как плачет его отец. Это было, когда Креуса исчезла среди развалин Трои, когда, уплывая из Карфагена, Эней увидел дым, поднимавшийся от погребального костра Дидоны, и еще когда в бою погиб его друг.
Асканий обнимал его, утешая, будто маленького ребенка:
– Успокойся, мой дорогой. Не надо плакать из-за моей глупости.
Эней в ответ обнял сына, крепость его рук заставила вспомнить, как он силен. От других мужчин пахло кожей и бронзой, от Энея исходил запах моря – пены и свежего соленого ветра. Даже его седые волосы, которые Асканий чувствовал на своей щеке, были жесткими от соли. Асканий знал, что Эней плачет не из-за смерти кентавра; горести его скапливались, как скапливается в стужу лед на палубе корабля, и сейчас он оплакивал утраченную молодость мира, великий город, пораженный огнем, тех, кто любил его и кто ушел к Персефоне. В такие минуты можно лишь обнять и попытаться защитить своим теплом от холода воспоминаний.
На какой-то момент Асканий перестал следить за Меллонией. А когда вновь вспомнил о ней, то увидел, что Меллония вытащила из волос булавку и стояла неподвижно, будто дерево, в котором, по ее словам, она жила. Могло показаться, что она выросла прямо из земли, а не рождена матерью-дриадой. Даже протянутые вперед руки застыли в воздухе, как тонкие ветви.
Он подскочил к ней сзади, грубо обхватил обеими руками и с такой силой сдавил запястья, что она выронила булавку. Злоба своими рачьими клешнями оцарапала его душу. Ему хотелось свернуть Меллонии шею.
– Кого из нас ты собиралась заколоть?
– Сначала Энея. Затем, если получится, тебя.
Она не просила пощады, не сердилась, не была напугана. Он мог с легкостью раздавить ее, всего лишь сжав посильнее. Она была такой маленькой! Такие тонкие косточки, и так тихо и часто бьется сердце – непонятно, как оно могло поддерживать жизнь даже в таком крошечном существе. А волосы… будто спрядены из листвы и лучей солнца. И тем не менее она собиралась убить их обоих.
– Но ты ведь не сделала этого, – сказал Эней. – Почему ты не сделала, Повелительница пчел?
– Сначала я решила, что вы убили его ради добычи или развлечения. Но затем вы выкопали могилу и набрали фиалок. В твоих глазах была видна душа, переполненная болью, и я пожалела тебя.
– А моего сына?
– Он тебя любит и поэтому он – это ты. Я не могла причинить ему зло.
– Отпусти ее, Феникс.
Асканий неохотно разжал руки и тут же поспешил поднять смертоносную булавку.
– Я бы убил тебя не задумываясь, – сказал он, – если бы знал, что ты замышляешь что-то против моего отца.
Она улыбнулась ему:
– Но это ведь тоже проявление любви, разве не так? Я не могу сердиться на тебя, Феникс. Мы очень похожи. Мы готовы убить ради тех, кого любим.
– Будем друзьями, Меллония? – спросил Эней.
От таких предложений Энея никто еще не отказывался. Асканий тяжело вздохнул. Только в одном он завидовал отцу – тот с легкостью одерживал победу улыбкой, а затем отказывался от завоеванного; ему же, несмотря на красивую внешность, – а Асканий был дружен с зеркалами – приходилось добиваться своего подарками и комплиментами. Меллония взяла Энея за руку и прижала ее к своей щеке. В этом жесте не было кокетства. Она сделала это просто и естественно, как Асканий, когда он обнимал своего отца.
– Какая маленькая рука, несмотря на то, что ты великий воин. Она даже моложе, чем твое лицо. Рука мальчика, – сказала она. – Скакун был бы недоволен, что ты долго грустишь о нем. И я тоже.
Она отпустила его руку и решительно покачала головой. Локон, похожий на усик виноградной лозы, задрожал над ее ухом.
– Я не могу быть твоим другом, хоть и хочу этого.
– Но почему?
– Дриады поклялись убить тебя. Тебе нельзя здесь оставаться. Возвращайся к своим кораблям и никогда не приходи сюда один, без своих воинов. Никогда не плавай в Тибре без Дельфа. И остерегайся дубов. Тех, которые будто прислушиваются.
Эней взял ее за плечо:
– Меллония, ты ведь не собираешься опять убежать?
– Я должна.
– Как нам найти тебя?
– Мне нужно поговорить с Волумной, но я думаю…
– Что, Меллония?
– Что она не изменит своего решения и скажет, что я глупая девчонка и мне пора посетить Дерево.
– Чтобы зачать ребенка?
– Да. Волумна говорит, что ребенок излечивает мать от детских фантазий. Если это мальчик – она укрепляет свой дух, как дерево укрепляет ствол, если девочка – учится самопожертвованию, подобно кусту, отдающему свои ветви птицам.
– Я не понимаю насчет Дерева. Ты говоришь, что там к тебе придет бог?
– Он придет ко мне во сне, и я рожу ребенка.
– Но боги приходят отнюдь не во сне, если хотят, чтобы им родили ребенка. Так же как и богини, намеревающиеся стать матерью. Когда Афродита пришла к моему отцу, она была очень реальной. Он часто рассказывал о ней. Волосы цвета лазурита,[27] мерцающее платье, будто сотканное пауком. И еще, такие специфические подробности и так много, что их просто нельзя было выдумать.
«Отец поскромничал, – подумал Асканий. – Эти «специфические подробности» представляли собой настоящий учебник любовных приемов, которые только богиня любви или очень опытная куртизанка могла освоить сама и научить им других».
– Она даже подарила ему кольцо, которое я надел Скакуну на палец.
– Наш Бог другой. Можно сказать, он вдыхает ребенка в чрево. А сейчас отпустите меня. Вы оба подвергаетесь серьезной опасности. Здесь нет деревьев дриад – слушающих дубов, но Волумна часто собирает на этом лугу фиалки.
Эней больше не удерживал Меллонию:
– Тогда приходи опять к кораблям.
Но дубовые листья уже сомкнулись за ней, будто она открыла и вновь закрыла дверь.
Эней двинулся за ней следом, когда Асканий грубо схватил его за руку – своего отца, сына богини! – и преградил ему путь:
– Нет, отец. Разве ты не слышал, что она сказала? Тебя убьют и ее тоже, а мне придется вырубить весь этот забытый Зевсом лес, чтобы найти ту сукину дочь, которую она называет королевой!
В глазах спокойного, рассудительного Энея вспыхнул огонь от охватившего его гнева.
«Сейчас одним ударом он сломает мне челюсть, – подумал Асканий. – Во всяком случае, это остановит его. И он не сможет побежать за Меллонией. Придется нести меня в лагерь, а там, чувствуя свою вину, он будет сидеть у моей постели, пока не убедится, что я поправляюсь».
– Есть другой способ, – уговаривал его Асканий, впрочем уже вполне смирившийся с перспективой сломанной челюсти. – Мы все выясним о Дереве у Повесы. И о Волумне тоже. Вот тогда, что бы ты ни решил, я пойду с тобой.
Асканий почувствовал, что отец немного расслабился.
– Ты ударил бы меня, Феникс, ведь правда? Чтобы спасти от опасности.
– Во всяком случае, попытался бы. Закинул бы тебя на плечо, как оленя, и понес в лагерь. Конечно,
