– Могу я вас спросить, где похоронена моя мама?
– На католическом кладбище Хьюстона.
– А могу я взять с собой в келью эти фотографии, чтобы рассмотреть их получше?
Джессика вопросительно взглянула на мать-настоятельницу.
– Да, дитя мое. В порядке исключения я тебе это разрешаю.
Алессандра ушла. Настоятельница пригласила американцев принять участие в ее скромной трапезе.
После ужина она отправилась на ночную службу, отдав перед этим распоряжение разместить гостей монастыря на ночлег.
– Какая у нее трудная, однако, жизнь! Ведь ей уже семьдесят лет! – воскликнула Джессика.
– Здесь это не считается преклонным возрастом. Монастырский уклад особенный. Но настоятельница достойно несет свой крест. Интересно, кем она была в мирской жизни? Может быть, баронессой?
– А может, балериной?
– Боюсь, она нам никогда этого не скажет.
Хотя Джессика и Нельсон спали в разных кельях, но думали об одном и том же: какое решение примет Алессандра.
Без пяти минут одиннадцать они уже были в покоях настоятельницы. Та взяла в руки знакомый им бронзовый колокольчик и зазвонила. Дверь отворилась, и на пороге появилась Алессандра.
Было видно, что она провела бессонную ночь: щеки ее ввалились, глаза были воспаленными от пролитых слез. Она молча села на стул, сцепив впереди пальцы. Все смотрели на девочку, не решаясь торопить ее с ответом. Наконец она заговорила:
– Мне почти тринадцать лет, но я никогда не знала, что такое семья. Теперь у меня есть шанс узнать это. Я благодарна вам, матушка-настоятельница, за то, что все эти годы вы дарили мне ощущение надежности и безопасности. Сейчас передо мной открывается иная жизнь – возможно, полная опасностей, о которых я даже не подозреваю. Но я хочу достойно пройти эти испытания, так как знаю: жизнь в монастыре закалила меня духовно, а это самое главное.
– Тогда собирайся, дитя мое. В добрый час! – Мать-настоятельница подошла к девочке и перекрестила ее. – А мне надо отдать распоряжение сестре Бригитте. – Она повернулась и вышла из комнаты, но Джессика заметила, что на глазах настоятельницы блеснули слезы.
Джон и Джессика бросились к девочке.
– Мы понимаем, Алессандра, как непросто далось тебе это решение, но мы сделаем все, чтобы ты о нем никогда не пожалела.
Они сидели в римском аэропорту, ожидая самолет на Нью-Йорк. Нельсон переводил взгляд с Джессики на Алессандру, задремавшую в кресле.
– Я люблю тебя, Джесс, – сказал он.
В ее серебристо-серых глазах зажглись золотые искорки.
– Я тоже люблю тебя, Джон, – призналась она.
Мимо них, оживленно переговариваясь, прошла группа японских туристов, увешанных портативными видеокамерами.
– О чем ты думаешь? – спросила Джессика, заметив, что взгляд Нельсона стал вдруг очень сосредоточенным.
– Конечно, о нас с тобой. И об Алессандре.
– А о чем еще? Я тебя знаю! Не пытайся увильнуть от ответа.
– Я думаю о новом фильме, – признался он наконец.
– О фильме?
– Да. У меня уже и сценарий почти готов.
– Когда это ты успел? Тебе в последнее время было совсем не до сценария!
– А разве то, что произошло с нами за последние три месяца, не сюжет для фильма?
Джессика опешила, а потом улыбнулась.
– Конечно, сюжет. Только никто не поверит, что такое возможно. Скажут, что мы все выдумали.
– Но мы-то знаем, что это правда!
Они засмеялись.
От этого смеха проснулась Алессандра. Девочка стала внимательно вглядываться в их лица. На ее лице тоже появилась улыбка – сначала неуверенная, почти робкая, а потом все более широкая. Вскоре они смеялись уже втроем – весело и заразительно, как это могут делать только счастливые люди.
