— Знаете, сэр, лучше уж подготовиться заранее. Поверьте, в лице Нирмалы вы найдете самого лояльного партработника… не считая меня. Но мне-то приходится скрывать свои взгляды, сами понимаете — погоны.
— Я знаю, Мория. Идите спать.
— Доброй ночи, сэр.
— Мухтар!
— Босс! Ассалам алейкум. Спасибо, что быстро вытащили. Теперь-то я поквитаюсь с этим козлом суперинтендантом.
— Даже не думай. Брара уже перевели в Бахрайч.
— Повезло гаду.
— А эта девчонка, кто она?
— Да вы не знаете, босс. Так, по соседству…
— И когда только ты поумнеешь, Мухтар? Если бы все твои пассии родили по ребенку, Уттар-Прадеш уже наполовину заселился бы маленькими мухтарчиками.
— Простите, босс. В следующий раз буду осторожнее.
— А теперь слушай, Мухтар.
— Да, босс.
— Один человек, Прадип Дубей, грозится свидетельствовать против меня в суде по делу Мустакима. Так вот, его надо обезвредить. А следующий на очереди — его покровитель, Лакхан Тхакур.
— Член законодательного собрания из Сахаранпура?
— Ну да. А что? Он тебе не по зубам?
— Нет, босс. Мне все по зубам. Просто с ним будет посложнее. Тхакур нигде не появляется без пятерых телохранителей.
— Так убери всех. Приезжай завтра, заберешь наличные у Трипурари.
— Обязательно. Кхуда хафиз,[54] босс.
— Кхуда хафиз.
— Алло.
— Алло. Мне нужен Прем Калра.
— У телефона.
— Так слушайте меня внимательно. С вами говорит Джаганнатх Рай. Это последнее предупреждение. Еще одна подобная история обо мне в «Дейли ньюс» — и вы со своей газетой сами отойдете в историю.
— Какие неподобающие речи для министра внутренних дел нашего штата.
— А что, разве одним только журналистам позволено оскорблять людей? Я долго терпел этот бред, но всему есть предел.
— Скажите по крайней мере, что вас так задело.
— В последней статье проскользнул намек, будто бы я причастен к гибели Прадипа Дубея. Откуда взялись эти беспочвенные обвинения? Смерть наступила в результате дорожной аварии, так сообщила полиция! Да я могу в суд подать за злостную клевету.
— Намек озвучил не я, Джаганнатх-джи. Это слова Лакхана Тхакура, прозвучавшие в законодательном собрании. Я просто их повторил.
— И послужили рупором оппозиции. Сколько вам заплатили?
— Я это делаю не ради денег. Мой долг — служить обществу.
— Нет выше долга, чем тот, который лежит на плечах политиков. И что же мы просим в ответ? Немного уважения от средств массовой информации…
— Уважения обещать не могу, Джаганнатх-джи, однако в следующий раз буду посдержаннее. Всего хорошего.
— Алло. Резиденция господина министра внутренних дел? С ним хочет говорить господин министр.
— Соединяйте.
— Нет, это вы соединяйте. Главный министр главнее.
— Хорошо-хорошо, не сердитесь. Подождите секундочку.
Музыка.
— Алло?
— Джаганнатх?
— Намаскар, господин министр.
— Я в серьезном затруднении, Джаганнатх.
— А что случилось? Меня ведь оправдали.
— Речь о вашем сыне. Вики замешан в громком убийстве. Если приговор подтвердится, это сильно повредит имиджу нашей партии. В верхах полагают, что лучше бы вам подать в отставку.
— В отставку? Значит, имидж партии не страдал, когда я занял свой пост, несмотря на два уголовных процесса против меня? Между прочим, удалось ли суду доказать хоть одно обвинение? Нет! Зачем же поднимать шум из-за одного-единственного проступка моего сына, тем более что приговор еще даже не огласили?
— Случай-то незаурядный, Джаганнатх. Убийство получило в стране слишком широкую огласку. На всех каналах только о нем и толкуют.
— Что ж нам теперь, дрожать перед журналистами? Господин главный министр, вы знаете конституцию: человек не виновен, покуда его вина не доказана. Если бы каждый из нас уходил в отставку при первом же столкновении с законом, ваш кабинет министров пустовал бы сейчас на две трети. Давайте подождем решения суда, а там посмотрим.
— Мне удалось убедить верхи воздержаться от любых действий вплоть до начала местных выборов. Но этот газетчик, Арун Адвани, по-прежнему чинит нам неприятности. Видели его последнюю колонку? Якобы судьи уже подкуплены. Это очень дурная реклама для нашей партии.
— Да пусть себе пишет, что ему вздумается. Наши избиратели, к счастью, не знают английского. Говорил я министру образования: надо искоренить этот язык в наших средних школах! Дети штата должны учиться только на хинди. Na гаhega baans, na bajegi bansuri. «Не будет бамбука — не будет и свистка».
Смех.
— И еще урду. Не стоит забывать о мусульманском электорате.
— Да, разумеется, господин главный министр. Как можно? По правде сказать, я и сам в последнее время освежаю в памяти урду. Повторяю с Икбалом Мианом поэзию Галиба. [55] Хотите, прочту вам пару двустиший?
— Нет-нет, не надо. Мне пора на торжественное открытие младшей школы. Имейте в виду, Джаганнатх: в этот раз я ухитрился вас вытащить, но если Вики объявят виновным, вам уже никто не поможет.
— Не беспокойтесь. До этого не дойдет.
— Увидимся завтра, на собрании кабинета министров.
— Конечно. Увидимся, господин главный министр.
— Алло. Рукхсана?
— Мы больше не разговариваем, джанаб.[56] Я послала тебе пятьсот эсэмэсок. Ты не ответил ни на одну.
— Аррэ,[57] что же поделать? Я целый день проторчал на треклятом заседании совета по развитию штата; знаешь, как их обожает наш главный министр?
— Как одно заседание может растянуться на целый день?
— Может, если в четыре стены набьется полно бюрократов, первостатейных тупиц и каждый будет часами гудеть о своем — о дорогах, мостах и детских приютах. Порой сомневаюсь, не напрасно ли я пошел в
