телефонами, а других — пистолеты с гранатами.
В норе было даже тепло, только спать неудобно из-за ужасной скученности. Повернешься на один бок — так и лежи до утра. В эту ночь меня втиснули между Сикандаром и Муниром. Оно и к лучшему: не знаю, как бы я мог смотреть в глаза Технарю после того, как он со мной обошелся.
На следующий день меня вывели на лужайку, закрыли глаза черной повязкой, поставили на колени и заставили сложить руки.
— А теперь моли о пощаде, свинья! — приказал Кхалед, когда Технарь включил камеру.
— Я украден вот этими типами из «Аль-Каиды». Вот ведь не было напасти, да? Мам, забери меня отсюда, пожалуйста, — проговорил я и тут же был награжден пинком под зад.
— Кретин, эту пленку покажут вашему президенту, а не твоей матери! — рявкнул Кхалед.
Я провел в берлоге еще дней пятьдесят. Скучища такая, словно сидишь и смотришь, как сохнет краска на заборе. Я радовался любой возможности выйти на свежий воздух. Слушая по утрам птичий щебет и глядя на медленно поднимающийся к облакам белый туман, можно было на миг забыться и не вспоминать о своей участи пленника. Жаль, что при этом за мной постоянно кто-нибудь следил — даже в уборную одного не пускали.
Еду здесь давали отвратительную — пресный роти, дал, рис и овощи, приготовленные кем-нибудь из молодых ребят. Хотя нет, еще была пахта — настоящее объедение. Время от времени Омар добывал у пастухов корову или быка, и тогда мы от души пировали.
Каждый день молодые люди под руководством Технаря и Омара учились пользоваться оружием и прочей амуницией. А после вечерней молитвы Абу Кхалед усаживался под деревом и читал наставление.
— Бог воздает человеку, не пожалевшему жизни ради своей родины, — говорил он, поглаживая бороду. — Тому, кто погибнет как мученик, на небесах достанутся семьдесят две девственницы, восемьдесят тысяч слуг и вечное блаженство.
— Да, я готов быть мучеником во имя Аллаха! — воскликнул Сикандар. — Мое тело станет ходячей бомбой, которая принесет неверным бёды и слезы.
— А я, — не желал уступать Рашид, — заставлю этих выродков обезьян и свиней страдать, как они никогда не страдали.
Совсем еще зеленые парни готовились к смерти и так спокойно рассуждали об этом! Даже у меня бежали мурашки по коже от их разговоров, однако Абу Кхалед лишь одобрительно кивал.
— Ваши портреты повесят в мечетях и школах, — поддакивал он. — Как только ваша здешняя жизнь оборвется, начнется новая, райская, — та, о которой вы столько мечтали. Вечное, нескончаемое счастье. Да усладят вас девственницы.
— Аллах Акбар! — восклицали слушатели в ответ. — Бог велик.
Один лишь Омар ходил с понурым видом.
— Я тоже хотел погибнуть как мученик, но зиммедар почему-то избрал для работы Рашида и Сикандара.
— Для какой работы?
— Не могу тебе рассказать.
— Ну а зачем ты надумал себя убить?
— Чтобы получить своих девственниц на небесах. И вдобавок мученику разрешается провести с собой в рай еще семьдесят родственников.
— Ты так уверен, что рай вообще существует?
— Но ведь мудрые люди рассказывают…
— Разве они там были?
— Нет, для этого надо сначала умереть.
— Ну, я бы не стал так рисковать. Если бы точно знать, что на небесах вареньем намазано…
— А вот в Лас-Вегасе, по слухам, и правда «намазано». Один кузен говорил, в Неваде на «Ранчо цыпочек» можно заполучить не семьдесят двух девчонок, а и того больше. Ты там бывал когда-нибудь? — В его глазах заблестели жадные огоньки.
Я в жизни не приближался к Вегасу и на тысячу миль, но, чтобы подразнить этого типа, гордо заявил:
— А как же. Бывал, и не раз. У них там по праздникам особые скидки: платишь за двух девчонок, а получаешь сразу шесть.
Видели бы вы, как у парня вытянулось лицо. Зато мое расплылось в довольной ухмылке.
А вот Абу Технарь ни разу не заводил разговоров о Вегасе или девственницах. Однажды, когда он определенно был в духе, я подошел и спросил:
— Слушай, с чего ты вдруг связался с таким, как Абу Кхалед?
— Вообще-то, мистер Пейдж, я учился с отличием в университете электронного машиностроения в Равалпинди, — начал Технарь. — А потом ваши люди забрали моего отца и заключили в лагерь «Гуантанамо». Он никогда не был террористом. А вот я им стал, по милости американцев.
Я не нашелся, что ему ответить.
Время шло, и мое беспокойство нарастало как снежный ком. По словам Технаря, террористы не дождались от президента ни ответа, ни привета. В прессе не появилось ни строчки о моем похищении. Ни на одном телевизионном канале не объявили, что я пропал. Как будто меня и не было.
И это очень сердило Абу Кхаледа.
— Что у вас за правительство такое?! — орал он. — Им на тебя плевать! На угрозы не отвечают, сообщение наше проигнорировали… Ну ладно, двадцать первого февраля мы всему миру явим, на что способны.
— Почему именно двадцать первого? — спросил я. — Это какой-нибудь особенный день?
— Да, крупный индуистский праздник. Самое время, чтобы нанести показательный удар по неверным.
— Что вы намерены сделать?
— Скоро узнаешь.
Я долго ломал голову, все пытался сообразить, что они затеяли. В конце концов загадка решилась сама собой благодаря Сикандару. За неделю до двадцать первого февраля я увидел, как он примеряет широкий кожаный пояс — из тех, которыми награждают чемпионов-рестлеров.
— Вот это да, круто! — выдохнул я. — Где раздобыл?
— Технарь для меня постарался, — ответил Сикандар.
— Ух ты! Значит, чемпионат по рестлингу двадцать шестого января все-таки не отменяется? Может, и Рэнди Ортон[145] приедет? — Я даже разволновался.
Сикандар не въехал, о чем разговор, и тогда мне вздумалось показать ему пару движений. Я отнял у парня пояс, обернул вокруг себя и уже собирался застегнуть пряжку, когда молодой террорист завизжал:
— Идиот! Ты чуть всех нас не угробил! — и вырвал у меня из рук обновку.
— Угробил? Почему? — озадачился я.
— Потому что это не просто пояс, придурок, — вмешался Технарь. — Это СБУ, самодельное взрывное устройство с детонатором на пряжке. Полсотни человек разнесет на куски.
Неожиданно до меня дошло, какого рода «работу» доверили Сикандару и Рашиду. Надев пояса, они заявятся в город, вызовут местных жителей на «бой» и в разгар состязания, нажав на пряжки, взорвут себя. А с ними погибнет уйма ни в чем не повинных людей.
Ночью, когда Сикандар улегся рядом со мной, я наклонился к нему:
— Скажи, тебе нравится убивать людей?
— Не я убиваю, а бомба, — ровным голосом отозвался он.
— Да, но кнопку-то нажимаешь ты.
