Годвин умолк, окончив свои горькие пророчества о судьбе Британии, и некоторое время мы ехали, не говоря ни слова.
– Скажите, сэр Торвальд, – ехавший подле меня оруженосец нарушил молчание, видимо, не находя ответов терзавшим его вопросам, – каково это – быть рыцарем Круглого Стола?
– Рыцарь Круглого Стола – лучший, самый доблестный и самый честный среди прочих рыцарей. – Я невольно вспомнил рыцаря Круглого Стола Мордреда, изменившего государю, Ланселота, убившего своих безоружных собратьев, Ллевелина, оставившего без помощи короля Артура и подставившего под удар отца своей жены, да и себя самого со всей этой тайной войной – что и говорить, незамутненные зерцала рыцарской доблести и чести! И, вспомнив, поспешил добавить: – Во всяком случае, так это замышлялось. Вообще же, – я набрал в грудь воздуха, собираясь процитировать статью устава рыцарства, – щит рыцарей должен быть прибежищем слабого и угнетенного, мужество рыцарей должно поддерживать всегда и во всем правое дело того, кто к ним обратится.
– Но разве можно в таком случае быть рыцарем и государем одновременно? Ведь правда того, кто расчищает и выжигает лес для того, чтобы растить на зольниках хлеб, ничуть не меньше правды того, кто пасет в этом лесу свиней. И точно так, как пахарь обездолит свинопаса, так и свинопас обездолит пахаря, пустив свое стадо пастись на выжигах.
– Ремесло государя – тяжкое ремесло, – развел руками я, уклоняясь от ответа. – Из всех правд он почитает справедливой ту, которая наиболее выгодна… – если это мудрый государь, то державе, если нет, то короне.
– В этом и есть умение правителя?
– Умение правителя есть талант, подкрепляемый мудростью и силой. Научить править, как мне кажется, невозможно. Но если хочешь, я расскажу тебе историю.
Годвин согласно кивнул.
– У одного тирана некогда спросили, как удается ему держать в повиновении свое огромное царство. Вместо ответа он велел слуге принести бойцового петуха, отличавшегося весьма драчливым нравом, и ощипать его так, чтобы на теле не осталось ни единого перышка. Когда приказание было исполнено, он отпустил несчастную птицу на волю.
– И что петух? – завороженно спросил юноша.
– В тени ему было холодно, на солнце невыносимо жарко. Обескураженный задира носился по двору, как сумасшедший, не находя себе места. Тогда тиран велел слуге подать ему мешок зерна и, взяв оттуда одну горсть, высыпал ее у своих ног. Забыв дикий нрав, петух устремился к сапогам тирана и не отходил от них более до самого вечера, пока не был сварен в котле, – подытожил я сказанное. – Вот тебе и весь секрет власти.
– Как это – весь?! – возмутился ехавший рядом Лис. – Ничуть не весь. Не обманывай мальчика!
– Ты о чем? – удивленно спросил я.
– О петухе и о тиране. Ну, то есть с петухом-то как раз все ясно, его схарчили на ужин и имя его до нас не дошло. Но не надо забывать, что у тирана был ближний слуга, которому он приказывал ощипать птичку, принести зерно ну и, в конце концов, сварганить супчик.
Так вот, дождавшись ночи, доверенный слуга проник в покои тирана, положил ему на лицо тот самый мешок с зерном и уселся сверху. И сидел так до того времени, пока его любезный сюзерен не перестал дрыгать августейшими пятками. Как он потом объяснял, пересаживаясь с мешка на освободившийся трон, его до слез опечалила скорбная участь петуха и этаким образом он замстил за поруганную честь петушиного племени. Отсюда мораль: можешь сколько угодно ощипывать и подкармливать имеющуюся в твоем птичнике живность, но остерегайся тех, кто по твоему указу дергает перо, раздает зерно и варит для тебя похлебку. Тут уж не стоит дожидаться, пока жареный петух клюнет.
Мы не были у преосвященного Эмерика чуть менее двадцати дней. С тех пор обиталище безутешного богомольца изменилось коренным образом. От самых скал, окружая поляну с хижиной, высилась каменная ограда высотой едва ли не по грудь, сложенная из грубого необтесанного камня, подобранного могучим Бэдивером в округе.
Душа вчерашнего рыцаря, открывшаяся свету божественной истины, впитывала его с таким восторгом, что бьющая через край сила моего добродушного кузена должна была найти выход, и если уж не в безудержной рубке, то в созидательном трудовом порыве. Когда мы подъехали к внешней ограде, Бэдивер, обнаженный по пояс, поигрывая весьма рельефной мускулатурой, тащил на плече довольно толстое бревно к дожидающейся яме. Десятка два таких столбов уже высились над поляной, подозрительно напоминая проглядывающимся контуром обводы крепостной башни.
– Помогите-ка! – Бэдивер сбросил бревно комлем в яму и, стараясь придать ему вертикальное положение, стал спихивать ногами уложенные вокруг нее камни. – Чертовски неудобно одному.
Мы с Лисом перепрыгнули через ограду и, оставив коней на попечение Годвина, бросились на помощь боевому товарищу.
– Хух! – облегченно вздохнул могучий оркнеец, отпуская замершее наконец вертикально бревно. – Тяжеленное, сат… – он испуганно перекрестил рот и выдохнул: – Господи, сохрани и помилуй!
– Здравствуй, Бэдивер! – Я обнял силача, вытирающего пот со лба. – Я вижу, ты тут не скучаешь.
– Приветствую вас, братья мои во Христе, – высокопарно промолвил послушник. – Мир вам.
– С миром-то как раз и неважно, – вздохнул я. – Ладно, об этом позже. Как ты тут, рассказывай.
– Жизнь моя проходит в молитвах, труде и покаянии, – заверил недавний носитель звонкого сеньяля Бесстрашный, вполне заслуживший это гордое прозвание. – А суесловие есть бесовское искушение, отвлекающее смертного от возвышенных раздумий и подвига благочестия.
– Да-а, – пробормотал за моей спиной Лис. – Контузия все-таки налицо. И ведь что противно – пока здешние конструкторы додумаются делать шлемаки, которые к голове не прилегают, сколько еще народу вот так крышей поедет! Бэдивер, старина, прервись! Нам бы твоего шефа повидать.
– Зачем он вам? – распоясанный рыцарь подозрительно оглядел нашу троицу. Как видно, промашка со святым Карантоком не прошла для него даром.
– А ты шо, еще не дочитал, шо в многознании – много печали, и умножающий знания умножает скорбь? – удивленно поинтересовался Рейнар.
– Все суета сует и всяческая суета, – отзывом на пароль вторил ему Бэдивер.
– Ценное наблюдение, – подтвердил я. – И все же, братец, где преосвященный Эмерик?
– Молится, – торжественно заявил новаций.
– И долго это с ним будет продолжаться?
Мой родич поглядел на стоявшее в зените солнце.
– Долго. До дневной трапезы.
– Ладно, – вздохнул я, – не будем отвлекать старика от любимого занятия. Лис, давай-ка поможем приятелю.
– С дачей, что ли? Да фигня делов!
– Благородное дело, – заверил нас послушник. – Так что все-таки привело вас к его преосвященству?
– Много будешь знать – скоро состаришься, – заверил его Лис, подхватывая очередное бревно, лежавшее у изгороди. – Господи, как ты их один таскаешь?!
Ко времени дневной трапезы пожилой священник, в прежние годы изможденный дрянным питанием и ныне вынужденный есть хотя и понемногу, но чаще, чем обычно полагалось, соизволил принять гостей. Мы смиренно вручили примасу Британии послание Ллевелина и ценные дары, преподносимые им новому монастырю. Покончив с чтением подписанного герцогом текста, его преосвященство едва удостоил взглядом многочисленные подарки и произнес со смирением упрямца, гордого своим упрямством:
– Знатный Страж Севера, оставшийся верным своему королю в годину злой измены, призывает меня присоединиться к его войску, обещая полную безопасность и почет. Он зовет меня с собой в Камелот, где будет восстановлена справедливость и коронован новый государь. Но я, неизменно благоволя к герцогу, не стану обращать стопы свои к миру и не пойду в его лагерь. Я проклял Мордреда как закоренелого грешника, коснеющего в своем грехе, но я помню слова Спасителя нашего, сказанные им в Гефсиманском саду святому Петру, отрубившему ухо одному из слуг первосвященника: «Все взявшие меч, мечом и погибнут». (Мф. 26, 52)
