здания вычурной итальянской архитектуры. Гайдук приблизился к небольшой двери, скрытой под железным навесом, и трижды негромко стукнул.
В здании, должно быть, только и дожидались условного сигнала. Спустя минуту я уже поднимался вверх по лестнице, крутой и неширокой, скорее всего предназначенной для прислуги. К моему удивлению, все обстояло настолько буднично, что я уж было усомнился в правильности собственных выводов. «А может, „спасители“ палили в небо, чтобы избежать последствий лишних разбирательств: кто напал да почему ранил? Да нет, пустое! Экипаж без седока глухой ночью просто так не посылают. Но кто мог знать, что я пойду один, пешком с Большой Миллионной на Брусьеву слободу? А может, ждали вовсе не меня? Это вряд ли. Любезный проводник именовал меня сиятельством, а стало быть, знал, с кем имеет дело. Не факт! Мало ли в столице графов, а также князей, не имеющих титула „светлейший“. Ладно, к чему мудрить, сейчас все само собой разъяснится».
– Прошу вас, граф, входите. – Мой сопровождающий толкнул дверь комнаты и посторонился, с почтением уступая мне дорогу, быть может, ту самую, выложенную благими намерениями.
– О, какая неожиданность! Это вы, мой друг? – Нежный женский голос звучал столь испуганно, что мне в пору было напугаться самому. – На вас кровь! О Боже! Вы ранены?
– Кажется, – только и смог выдавить я.
Уж не знаю, насколько глупо прозвучал мой ответ в быстрой череде задаваемых вопросов, но больше мне нечего было сказать. За низким, должно быть, турецким столиком, украшенным вычурной золотой мозаикой, на расшитых подушках в прозрачном газовом пеньюаре восседала настоящая Шемаханская царица в исполнении грациозной мадам Дезе. Ничто уже не напоминало о той внезапной дурноте, которой страдала корсиканка несколько часов назад. Позади меня послышался тихий шорох закрываемой двери. Вышколенный слуга торопился выполнить повеление хозяйки и оставить нас вдвоем.
– Что же вы стоите? Присаживайтесь. – Она повелительным жестом указала на подушки рядом с собой. – Это куда удобнее, чем стоять точно на плацу. К тому же вы теряете силы! Вот глотните вина. – Каролина наполнила стоящий между блюдами со сладостями, фруктами и виноградом пустой кубок. – Поскорее снимайте ваш сюртук, я перевяжу раны. Пейте же, это поможет.
Я пригубил из кубка. Вино было густым, терпким, с чуть заметным смородиновым вкусом.
– Сударыня, насколько можно понять, вы намеренно заманили меня сюда, – пытаясь не терять самообладания, заявил я. – Этот стол, накрытый на двоих, тому очередное подтверждение. Могу ли я узнать, зачем вам это понадобилось? Повторяю, если пожелаете: это не мы убили господина де Сен-Венана. Бумаги же, взятые у него, как вы сами знаете, были доставлены по назначению. Факт же, что сей господин, умирая, назначил своими душеприказчиками меня и моего друга, вероятно, объясняется тем, что ваш спутник хотел оградить, несомненно, любимую им женщину от множества опасностей, поджидавших гонца на пути к вашему брату…
– Друг мой, к чему ворошить былое, – нежно проворковала красотка, придвигаясь ко мне поближе. – Разве сейчас это имеет какое-то значение? Оглянитесь кругом – здесь нет ни войны, ни моего брата, ни императора, ни базилевса, есть лишь сильный мужчина и красивая женщина. Что же молчите, несносный? Разве я не красива?
– Вы обворожительны, – констатировал я.
–
– Ну что же вы медлите? – Тонкие пальцы мадам Дезе впились мне в плечи. – Будьте нежны со мной. Я полюбила вас, едва увидев! Там, в крошечном австрийском городке, на постоялом дворе. А вы, вы были столь жестоки со мною тогда, по дороге в Вену. И потом… Как вы могли быть столь глухи и слепы? – Она прильнула ко мне всем телом и требовательно подставила губы для яростного, точно встречный штыковой бой, поцелуя.
–
–
Сотни маленьких серебряных колокольчиков звенели тревожно и настойчиво, вызывая в памяти годы, проведенные в Итоне. Тогда подобные звуки призывали расшалившихся сорванцов к занятиям, принуждая будущих министров и членов палаты лордов покидать тенистые закоулки обширного парка, вплотную примыкавшего к колледжу. Но сейчас даже они не могли заставить меня подняться и приступить к каким бы то ни было занятиям. Я чувствовал себя мозгом, размещенным внутри громоздкой ватной куклы, мозгом, которому едва-едва подчинялись лишь глаза. Немного, но уже хоть что-то.
Силясь приподнять голову, я медленно начал осматривать место, где нахожусь. Мое вялое тулово возлежало на широченной кровати под балдахином среди тщательно смятых простыней и разбросанных подушек. Из одежды на мне был лишь нательный крест, все остальное разбросано в художественном беспорядке. На краю ложа как ни в чем не бывало восседала Каролина в уже знакомом мне пеньюаре, который давал полнейшую возможность наблюдателю убедиться, что и до изобретения пластических операций женщины могли иметь замечательно красивые формы. Однако теперь это легчайшее одеяние было изодрано в клочья, а на скуле красавицы виднелся тщательно нарисованный синяк. Раздался тихий стук, дверь чуть приотворилась, и негромкий женский голос произнес:
– Он уже здесь.
– Прекрасно. – На губах соблазнительницы появилась недобрая ухмылка. – Проследи, чтобы в коридоре он никого не встретил.
– Я уже распорядилась.
– Тогда спрячься, прибежишь на крик, – жестко приказала мадам.
– Слушаюсь, моя госпожа!
«Кажется, это все», – мелькнуло у меня в голове. Я попробовал двинуть рукой, но еле смог примять непослушными пальцами батистовую простыню.
Негромкий, но очень требовательный стук достиг моего слуха, затем дверь едва ли не в то же мгновение распахнулась, и я услышал нетерпеливую скороговорку французской речи.
– О, мой нежный ангел, сердце мое, наконец-то мы снова вместе… – Пылкая тирада внезапно прервалась на полуслове. – Кости Господни! Что это с тобой?!
– Он там, там! – не менее страстной трещоткой затараторила, всхлипывая, Каролина. – Этот негодяй! О-о-о!!!
Уж не знаю, утирала ли коварная прелестница услужливо выступившие слезы или же с немым рыданием заламывала руки, но глухое рычание, сопровождавшее ее последние слова, ярко свидетельствовало о том, что отравленные стрелы лжи достигли цели.
– Я разорву его!!!
– Он был у моего брата, затем напился, ввалился ко мне и пытался меня обесчестить! Этот подлец бил меня, Огюст! Вот погляди!!
– Жалкая тварь!!! – взревел тот, кого обольстительница назвала Огюстом.
Сквозь колеблющуюся пелену обморочного сознания передо мной возникло смутно знакомое лицо, блеснула в пламени свеч хищная стальная полоса отточенной сабли… Я попытался напрячься, но плодом моих недюжинных усилий была лишь едва заметная конвульсия, пробежавшая по телу.
– Э-э, да я, кажется, знаю этого малого! – Острый кончик отливающего серебром клинка уперся мне в нос. – Это австрийский полковник, граф. Я же вез его в ставку базилевса.
– К чему все это, Огюст? Убей его! Он покусился на нашу любовь, он избил меня!!
– Конечно же, сердце мое, я непременно убью его! – Француз схватил руку красавицы и принялся усыпать ее поцелуями. Затем, с неохотой отрываясь от любимого дела, грозно обратился ко мне: – Я знаю, ты слышишь меня, подлец! Второй раз ты попадаешься мне бесчувственным, но скоро ты придешь в себя, змеиное отродье, и мы будем с тобой драться, как положено дворянам и офицерам! Будь уверен, грязный ублюдок, я изрублю твою свинячью шкуру, и мне это доставит величайшее удовольствие!
– Что же ты медлишь?! Убей его сейчас, Огюст! – настаивала клеветница. – Погляди на меня, любимый! Что он со мной сделал?!
