свои, поступив на службу в мою сотню. Если уж мне несдобровать, то им и подавно! Ежели вы надеетесь, что люди Вишневецкого снова придут вам на помощь, то выбросьте это из головы. Нынче же днем они выступают в обратный путь.
–
– Но мы с Сергеем вместе уже несколько лет…
Генрих поморщился:
– Не забывайте, армия под командованием Вишневецкого очень скоро отправится в Ливонию. Если желаете, я могу назвать вам надежное место, где он отыщет нас, скажем, через месяц.
–
– Вы правы, Генрих. Но как же мы с вами встретимся в Ливонии?
– Там есть замок Феллин, – роняя гору с плеч, быстро заговорил опричник. – Рядом с ним поселок, у въезда – большой постоялый двор. Он называется «Три голубя». Его хозяин Гюнтер Мунк – мой старый приятель. Он поможет нам добраться до империи, и через него же ваш драбант отыщет нас. Я сам передам ему эту весть.
– Зачем же, не трудитесь. Как только он придет сюда…
– Вероятно, он больше сюда не придет, – перебил меня Генрих. – Все готово к отправке царских даров гетману. Приказ об отъезде Гонты у меня на руках. Будет лучше, если ваш соратник покинет Москву вместе со всеми этими голодранцами. Тем паче с рассвета запрещено впускать казаков в Александровскую слободу. Ваш же друг числится, как мы помним, в посольстве князя Вишневецкого.
– Что ж, если так, прошу вас сообщить ему все в точности, не держа в сердце прежних обид, – с грустью в голосе заявил я.
– Можете не сомневаться. – Опричник глянул мне прямо в глаза. – Я перескажу ему все в лучшем виде. А теперь позвольте откланяться.
–
Дверь за моим гостем затворилась, и, опасливо высунувшись из-за двери, страж неуверенно поинтересовался, глядя на принесенные ведра:
– Быть может, умыться желаете?
– Пожалуй, – благосклонно кивнул я, стягивая рубаху.
Связь пошла в тот самый момент, когда плотная струя воды ударила мне в ладони.
–
На канале связи повисла неоправданно долгая пауза.
–
Обещанные Штаденом изменения в моей участи не заставили долго ждать. Едва успел я одеться, как мимо стражника прошествовали трое орденских братьев, дабы помочь доставить вещи к месту нового обитания. Нависший прямо над головой свод убогой келейки, по замыслу архитектора, казалось, должен был давить на макушки статных обитателей этого диковинного монастыря. Сквозь узкое оконце, затянутое бычьим пузырем, пробивался тусклый дневной свет. Его бледные лучи, едва развеивавшие сумрак, наводили на мысли о бренности всего сущего. Я опустился на деревянную койку, покрытую жидким соломенным тюфяком. Пожалуй, улечься на ней удобно было попросту невозможно. Только боком и только скрючившись. На мой взгляд, подобная манера поддержания боевого духа царевой гвардии не оправдывала своего назначения. Но, видно, богомольный повелитель был на этот счет совершенно иного мнения. Оставалось надеяться, что мое пребывание в этих хоромах не затянется, и следующим утром мы, как было обещано, тронемся в путь.
Едва я подумал, что стоит осведомиться, когда здесь принято подавать завтрак, как на канале связи вновь появился Лис.
–
На дальнем плане, видимо, не замечая наблюдения, Генрих Штаден втолковывал что-то атаману Гонте, показывая на стоящие поодаль груженые возы. В руке опричник сжимал опечатанную красным воском грамоту, должно быть, личное послание царя Вишневецкому. Покончив с объяснениями, сотник торжественно вручил свиток гетманскому поручнику и, демонстративно повернувшись на каблуках, направился к Лису.
– Какой сюрприз на нашу голову. – Широко раскидывая руки, точно для объятий, Сергей устремился навстречу.
От неожиданности сотник даже попятился.
– Ну, шо наш больной? Чувствует ли он еще себя? – придавая лицу крайне озабоченное выражение, осведомился Лис.