берегу Бристольского залива, в глазах его вновь замаячил огонек надежды.
– Да что вы, что вы, – замахал он руками, – и не пытайтесь даже! Нынче туда никто не ходит.
– Отчего же вдруг? – поинтересовался Лис, как обычно в таких случаях ведший переговоры. – По велению Аллаха море обернулось горами? Фея Моргана превратила валлийцев в перелетных дятлов, и они упорхнули в теплые страны? Настал день, когда жители Преисподней стирают исподнее?!
– Вот-вот, именно что Преисподней! – закивал хозяин постоялого двора и, наклонившись к уху посетителя, многозначительно прошептал: – Там змеи!
– Дружище, уйми печаль! – насмешливо успокоил его Лис. – В Святой Земле мы видали таких кобр, что по сравнению с ними все местные змеи – так, мелочь шипящая, буквально шнурки для четок!
– То-то и оно, – заговорщицки продолжал магистр вертела и поварешки, – что хоть где, а таких не видали! Намедни в Суонси – это городок на том берегу – привезли странного мальчишку. Рассказывают, будто его изловили, когда он по воде ходил! Вот как я по полу!
Кабатчик для убедительности прошелся вдоль стойки.
– Ну-у… – заинтересованно наблюдая за хозяином, протянул Лис. – Он теперь бродит по Бристольскому заливу и пугает шкиперов?
– Все бы вам шутить, – обиделся трактирщик. – Прозвали этого малого Сын погибели и, по всему видать, не зря прозвали. Как приволокли его к епископу на суд, он давай его преосвященству всякую околесицу городить – пришел де нести истину… и все такое несуразное. Епископ на него, сказывают, рявкнул: «Отрекись, мол, ждут тебя муки адовы!»
– А тот?
– Уж что там Сын погибели ответил, никому не ведомо, а только вдруг путы, коими руки его были связаны, наземь упали и обратились в змей. И копья в руках у стражников тоже обратились в змей…
– Ну ничего себе! – от неожиданности присвистнул Лис.
– Ой, да что это вы в доме свистите, благородный господин! Денег же не будет!
– На вот тебе, не отвлекайся. – Лис вытащил из кошеля серебряный динарий. – Что дальше-то было?
– А что было? – Кабатчик ловко прибрал монету и развел руками. – Вроде бы змеи никого не тронули, только шипели да головами кивали, когда кто с места двинуться хотел. А мальчонка – тот взял да и ушел, куда глаза глядят, а как ушел, так змеи вновь обернулись кто копьем, кто путами. Но только все едино: плыть туда нынче боязно. Сын погибели на воле гуляет.
– Обалдеть, – подытожил Лис, поворачиваясь к графу Квинталамонте. – Ну шо, монсеньор, какие есть мысли?
– Есть, – со вздохом признался Камдил. – Безрадостные. Одна деталь настораживает.
– А конкретней?
– Представить себе не мог, что Федюня умеет свободно изъясняться на валлийском наречии.
Брат Россаль сдавленно кашлянул, пытаясь таким образом привлечь внимание настоятеля Клервосской обители. С самой заутрени аббат безмолвствовал. Он стоял на коленях и, молитвенно сложа руки перед грудью, пристально глядел на распятие, висящее на стене в его убогой келье. Казалось, что душа преподобного Бернара ныне вознеслась в горние выси и пребывает там меж ангелов у престола Господня. После внезапного и необычайного возвращения из Британии он вообще мало говорил, лишь изредка вызывал к себе одного из смиренных братьев и диктовал послание к мирянам, будь то владыки земные или же последние свинопасы. И всякий раз каждое его слово громыхало набатной бронзой и жгло каленым железом.
Вечером в скриптории монахи аккуратно переписывали текст послания, а наутро оно уже отправлялось с гонцами по городам и весям христианского мира.
– Кто прибыл, брат Россаль? – Бернар Клервосский неожиданно вышел из оцепенения и резко повернул голову к ждущему распоряжения монаху.
Брат Россаль опустил глаза. С недавних пор он чувствовал, что попросту не может выдерживать прямой взгляд настоятеля. Он был точно наполнен живым огнем – пламенем божьего гнева, испепелившим Содом и Гоморру. Едва уловив его, любой из братии начинал тут же невольно вспоминать все прегрешения от детских шалостей до сего дня.
– Посланец его святейшества ожидает в трапезной. Я велел накормить его с дороги.
– Он что же, болен?
– Нет.
– Так отчего же ты решил кормить его в этот час? До общей трапезы еще несколько часов.
– Но, ваше преподобие, он устал с дороги. Путь был неблизкий.
– Посвятивший жизнь Божьему служению да не позволит слабости взять верх над повелением Господним. Впрочем, чего другого ожидать от слуг растленного владыки Рима? – Бернар отвернулся, бросив на прощание: – Зови!
Брат Россаль, пятясь, вышел из кельи, оставляя настоятеля наедине с Творцом небесным.
– Отец мой наложил на вас тяжкое иго, – точно вослед ему прошептал Бернар. – А я увеличу иго ваше. Отец наказывал вас бичами, а я буду наказывать скорпионами.
Посланец святейшего папы был крайне раздосадован. Конечно, христианское смирение велело простить не в меру ревностному собрату приказ лишить его – доброго христианина и почитаемого в самом Риме священнослужителя – такой малости, как кусок хлеба после долгого пути. Это было неслыханно, но с чудачествами Бернара Клервосского приходилось мириться. Всякому нынче было известно, что благодать Господня пребывает с неистовым аббатом, а уж пути Всевышнего неисповедимы.
Посланец его святейшества вошел в приоткрытую братом Россалем дверь, плотно зажмурил глаза и вновь открыл их, чтобы быстрее свыкнуться с царившим в келье сумраком. Если не считать слабого огонька, жавшегося к фитилю масляной светильни, неказистое помещение было погружено во тьму. С трудом можно было различить каменное, ничем не застеленное ложе, распятие на стене да темный провал закрытого от солнечных лучей оконца.
– Прикажите подать свечей, – обернулся посланец к брату Россалю.
– Не след! – обрезал аббат Бернар. – Незачем разглядывать земную скверну.
– Но… – начал было пришедший.
– Вы прибыли от римского понтифика, мой благочестивый брат во Христе. Что велел передать его святейшество?
– Прежде всего мне велено было осведомиться о вашем здравии.
– Здравие мое, как и вся жизнь, в руке Божьей. Я не ропщу, но радуюсь, с благодарностью принимая все посылаемое мне Творцом.
– Однако же, – несколько обескураженно начал посланец…
– Dixi.[6]
В келье повисла тяжелая гнетущая пауза. Римлянин не знал, что и сказать. Ему – потомку древнего патрицианского рода – внове было пытаться разговорить спину какого-то провинциального аббата. Бернар Клервосский не соизволил даже повернуться в его сторону.
– Его святейшество, – после тягостного молчания начал визитер, – много наслышан о вашем походе в Британию. Его весьма заинтересовали рассказы о подвигах и чудесах, которые свершались в те дни. В Риме ходят слухи, будто вы лично мечом сразили некоего демона, восставшего из бездны! Святейший Папа велел изъявить вам свое настоятельное желание, чтобы произошедшее было тщательнейшим образом изложено на пергаменте и передано ему. По высочайшему повелению я буду ждать, пока вы не окончите сей труд, чтобы лично доставить его понтифику.
– Не утруждайте себя и меня пустословием. Соберите тех, от кого слышали россказни о моем походе, и запишите их речи.
– Вы отказываетесь?
– Я прошел сей путь и изъязвил чело терниями его с единой целью – исполнить волю Царя небесного. Сей государь превыше всех прочих, и лишь ему одному я служу, и лишь ему даю ответ. Остальные властители суетны и греховны в своей неизбывной суетности.
– Так вы что же, – возвысил голос посланник, – отрицаете святость и непогрешимость наместника святого Петра?
