вызнавать. Ну там, всякие жесты особые, манера поведения. Скажем, кавалеристы из бывших ногу на ногу кладут таким образом, будто опасаются шпорою порвать штанину.
— И что с того?
— А то, что в Смольном институте благородных девиц барышням на уроке было велено держать руки за спиной, вот совсем как вы держали, когда я вошел. Таким способом достигались сразу две цели: у девиц вырабатывалась прямая спина, а во время урока они всяких чертиков на полях не рисовали. Я понятно излагаю?
Таисия Матвеевна побледнела.
— Да вы не бойтесь. Я ж то вижу, что никакая вы не враг, а уж дочь ваша — и подавно. Отлично понимаю, что вы жизнь спасали и лишь потому таились. Но только и вы поймите — что могу, я готов для вас сделать сию минуту, а большее — уж не взыщите — не в моих силах.
— Но… — чуть шевеля губами, спросила она, — зачем вы это делаете для меня?
— Так сами подумайте, — радуясь, что не краснеет, начал Судаков, — если ГПУ вас словит, очень скоро выяснится, что я знал о том, кто вы есть на самом деле, а мер не принял.
— Вам никто не мешает их принять, — внезапно успокаиваясь и как — то внутренне распрямляясь, тихо проговорила учительница. — А кроме того, если нас с дочерью задержат с этими паспортами, то вас арестуют не за бездействие, а за помощь жене белого генерала.
— О как! — Судаков нервно сглотнул и сжал кулаки. — Так что ж вы предполагаете делать?
— Пока не знаю, — все так же твердо и без капли прежнего страха вымолвила женщина. — Как бы то ни было, спасибо вам за все.
Профессор Дехтерев не спеша выпил содержимое стоявшего на кафедре стакана, стараясь во время этой небольшой паузы оценить реакцию членов комиссии. Шесть лет назад только нелепая случайность помешала добраться до Крыма, чтобы сесть на французский пароход и отплыть на родину Дидро и Вольтера — туда, где его уже ожидало место главы лаборатории клинической психиатрии Лионского университета. На станции в Белгороде у него украли саквояж. Профессор хотел заявить о краже, но сам попал в кутузку как буржуйский прихвостень. Через три недели его освободили: около города шли бои, и ему — профессору медицины — пришлось идти работать в полевой госпиталь красных. Дехтерев был уверен, что весь мир сошел с ума, что все эти латышские стрелки, комиссары в кожанках и матросы в бушлатах нараспашку — и есть лик будущей России. Ужас! Кошмар! Всадники апокалипсиса. Однако же конец света отложился, и ангел не вострубил.
Василий Матвеевич снова руководил лабораторией, и государство было явно заинтересовано в результатах исследований. Иначе откуда бы взяться столь высокой комиссии?
Он еще раз окинул взглядом пятерых сидевших перед ним людей: «Вполне интеллигентные лица. Хорошо одеты. Не какие — то шаромыжники — достойные члены общества. Так что зря, зря пугали весь мир большевиками? Конечно, революционные бури поднимают со дна немало всякой грязи, но теперь, когда волнение улеглось…»
Он, выдержав паузу, заговорил хорошо поставленным звучным преподавательским голосом:
— Таким образом, товарищи, мы получаем возможность утверждать, что существует некое общее информационное поле. Это развивает теорию нашего великого химика Бутлерова, без малого полвека тому назад утверждавшего, что нервные токи организмов могут взаимодействовать подобно тому, как взаимодействуют электрические токи в проводниках.
Увы, пока нельзя достоверно сказать, какая часть мозга отвечает за восприятие сигналов, проходящих в этом поле, но теоретически и практически доказано, что такие сигналы распространяются и воспринимаются человеческим мозгом. Происходит это на бессознательном уровне.
Здесь непременно стоит упомянуть недавнюю работу товарища Чижевского «Физические факторы исторического процесса», в которой он, в частности, пишет: «Явления внушения — единичного и массового — могут быть объяснены путем электромагнитного возбуждения мозговых центров одного человека соответствующими центрами другого».
Каждый из вас, достопочтенные товарищи, вероятно, может привести не один случай подобной сверхчувственной связи. Так, скажем, мать и ее ребенок могут ощущать состояние друг друга за сотни верст. Или же, как мне рассказывали господа… простите, товарищи революционеры, опытные конспираторы чувствуют даже спиной направленный на них взгляд шпика. Все это явления одного рода — передача невербальных, то есть бессловесных сигналов в информационное поле.
Быть может, это покажется странным, но подобные явления фиксируются не только у высших приматов, к которым относится человек, но и у существ куда менее развитых, как, например, саранча. Невозможно без удивления смотреть на сложнейшие перестроения, которые производит не руководи мая никем, но подчиненная единой воле огромная туча этих насекомых.
— Так что же, профессор, это мы, получается, навроде саранчи? Повинуемся какому — то неслышному приказу?
— В своем роде, уважаемый, в своем роде. Пока что результаты наших исследований не позволяют говорить о целенаправленной передаче таких команд. Мы еще слишком плохо представляем себе работу человеческого мозга. И, собственно говоря, это и является сутью наших исследований. Но то, что возможно уже сегодня — это… — профессор Дехтерев замялся, подыскивая слова, понятные членам комиссии, — передача на расстояние, скажем так, простых эмоций: радость, страх, умиротворение… Представьте себе музыку. Вот вы, — профессор кивнул в сторону высокого худого мужчины с бородкой клинышком и глубоко посаженными глазами, — вы, Феликс Эдмундович, любите музыку?
— Да, очень.
— И вы не станете спорить, что звуки мелодии несут определенную эмоциональную окраску?
— Конечно. Это известно всякому.
— Вот — вот! Это действительно известно всякому. Но человеческое ухо воспринимает звуки в довольно скудном диапазоне. И все же, думаю, для вас не составит труда вообразить музыку, звуки которой вам не слышны, но ощущения передаются с помощью все того же единого информационного поля.
— Эх, если б его увидеть, пощупать…
— Голубчик, вы же не можете увидеть и пощупать, к примеру, магнитное поле. Однако для вас не секрет, что оно существует.
— Климент Ефремович, — остановил следующую реплику члена комиссии Дзержинский, — давайте прекратим дебаты и предоставим товарищу профессору возможность закончить выступление.
Оборванный на полуслове крепыш в форме командарма обиженно насупился.
— Продолжайте, — наклонил голову председатель ОГПУ.
— Так вот, — вновь заговорил Дехтерев, — на данный момент с помощью аппаратуры, созданной ведущими инженерами нашей лаборатории, мы уже можем транслировать описанные мною сигналы на значительные расстояния — для того, чтобы снизить агрессивность и вызвать умиротворение у любого потенциального врага советской власти.
— Вот это да! — Недавний оппонент докладчика хлопнул себя ладонью по голенищу сапога. — Ведь это если с помощью агентуры Коминтерна установить…
— Клим! — снова оборвал старого приятеля Дзержинский. — Если товарищ профессор закончил выступление, позвольте, я выскажу свое мнение, — он чуть помедлил, — согласованное с мнением руководства партии. Разработки профессора Дехтерева — вещь, как сказал бы наш дорогой Ильич, архиважная и архинеобходимая нашему молодому государству. Поэтому следует полностью, безо всяких ограничений удовлетворить финансовую заявку лаборатории и поставить вопрос о первоочередной закупке всех требуемых приборов и препаратов за рубежом. Кто «за»? Единогласно.
Члены комиссии с удовлетворением честно выполненного долга опустили руки и начали расходиться.
— Василий Матвеевич, — обратился к Дехтереву председатель ОГПУ, — давайте я вас подвезу. Вы ведь здесь, на Сретенке, живете?
— Да ну что вы, это же совсем близко.
— Давайте — давайте! Время уже позднее. А заодно и поговорим.
Автомобиль Дзержинского проехал под аркой Боровицких ворот и, вздрагивая, помчался по брусчатке
