Действительно, перед послами выросло исполинское круглое здание, во всем сходное со знаменитым римским Колизеем. Испанцы засыпали своих толмачей вопросами. В ответ им было сказано:
«Это Ккенко». И затем целый каскад непонятных слов. Толмачи объяснялись на языке рума-сими, но этого языка, в котором певучие соловьиные трели сливались с гулом и рокотом горных лавин, испанцы не понимали. Поэтому они так и не дознались, зачем тау-антинсуйские зодчие соорудили это грандиозное здание.
Кстати говоря, тайна Ккенко так и осталась нераскрытой. И хотя, как и в Колизее, в Ккенко множество ступенчатых трибун, почти с уверенностью можно сказать, что это не цирк и не стадион.
Скорее всего, это был храм. Где публично, при огромном стечении народа, приносились жертвы тауантинсуйским богам. А жители Куско так же любили зрелища, как и древние римляне или современные москвичи. Поэтому жрецы и построили такое огромное здание – оно могло вместить всех любителей жертвенных церемоний…
Послы снова нырнули в лабиринт тесных переулков, миновали огромные и очень угрюмые здания (должно быть, царские зернохранилища) и неожиданно вышли на просторную площадь.
Тауантинсуйские зодчие и градостроители питали пристрастие к геометрии.
Бумаги у них не было, и свои геометрические фантазии тауан-тинсуйцы воплощали в камне. И в городах косты, и в Куско нередко строились каменные кубы, призмы, пирамиды, усеченные конусы. Некоторые из них венчали могильные холмы. Некоторые сиротливо стояли в чистом поле. Геометрическим орнаментом украшены были стены храмов и дворцов. Таким образом, юные тауан-тинсуйцы получали наглядные уроки геометрии на каждом шагу и постигали всю ее премудрость, не прибегая к скучным учебникам.
Главную площадь в Куско размечали очень строгие геометры. Эта площадь была врезана в город идеальным квадратом, и ее стороны размерили с точностью до дюйма. В ней сооружен был храм Солнца, Кориканча, святая святых народов Тауантинсуйю.
Собственно говоря, Кориканча была целым созвездием храмов, больших и малых, высоких и низких. Самый главный храм, посвященный Солнцу, был единственным зданием, которое нарушало прямолинейную строгость центральной площади. Внешние его стены описывали плавную кривую. Кориканча пережила и писарровских послов, и самого Писарро, и всех его преемников. Она стоит и поныне на главной площади Куско. Но от этого великолепного храма осталась лишь нижняя половина. На ней после завоевания Перу испанские монахи воздвигли церковь св. Доминика. Этот храм-паразит с хилыми витыми колонками и решетчатой надстройкой-голубятней подобен кукушке, сидящей в орлином гнезде. Но и по тому, что сохранилось от Кориканчи, видно – стены эти строили величайшие каменщики Нового Света. Кладка – предел совершенства: в стыки между каменными плитами не войдет даже иголка.
Совершенно сознательно тауантин-суйские каменщики, слагая эту каменную поэму, нарушили законы симметрии. Прямые линии швов внезапно ломаются, к крупным плитам примыкают каменные блоки меньших размеров, там и здесь узкие камни втиснуты между широкими плитами.
Прямая линия – кратчайшее расстояние между двумя точками, но сколько куда более выразительных и «звонких» ломаных линий можно провести между этими точками? Спросите об этом строителей Кориканчи.
Кориканча поразила послов своим неистовым великолепием. Инки Пачакути и Тупак-Юпанки, создавая этот город храмов, с затратами не считались. Они приказали покрыть все храмовые здания золотыми плитами, они велели выложить все полы червонным золотом и украсить все стены золотыми дисками. Дисков этих было бесчисленное множество. Больших, средних, маленьких, узорчатых и гладких, литых и кованых. И на самом видном месте висел «царь-диск» – круг из чистейшего золота величиной с большое колесо. А вдоль стен на золотых стульях сидели мумии.
Инки считали себя прямыми потомками Солнца. Они верили, что после смерти их души вознесутся в чертоги Солнца. И, чтобы облегчить своим душам загробное путешествие, велено было хранить высушенные и набальзамированные тела почивших инков в храме Солнца. А за храмом Солнца послам показали золотой сад, в котором все деревья и кусты, все звери и птицы, змеи и бабочки отлиты были из золота.
Против Кориканчи с ее солнечным, лунным, радужным и грозовым храмами на противоположной стороне площади располагались дворцы инков. Каждый инка непременно воздвигал для себя новый чертог. Считалось дурным тоном жить в отцовском дворце.
Инка Уайна-Капак украсил свою резиденцию башней, но и его дворец, и прочие безбашенные палаццо красотой не отличались. Это были массивные каменные постройки с узкими окнами-амбразурами. Зато в таких зданиях можно было годами отсиживаться от всех врагов. И послы уже наперед размечали, в каком из этих дворцов удобнее разместить на постой пехоту, и где пробить амбразуры для пушек…
Послы Писарро прибыли в Куско не для того, чтобы любоваться достопримечательностями тауантинсуйской столицы. Войску нужно было золото, много золота. И послы тотчас же ворвались в Кориканчу и во дворцы на квадратной площади. Они действовали быстро и ловко, но золота в Куско было столько, что на одну только опись здешних сокровищ ушел целый месяц.
Атауальпа милостиво разрешил испанцам забрать все золотые украшения из Кориканчи. Он молил лишь не трогать золотых мумий, и послы не без колебаний уважили эту просьбу. Из храма вынесли и уложили во вьюки семьсот золотых блюд. Кориканчу опоясывал золотой карниз, и послы приказали выломать его из каменных пазов. Но строители Кориканчи в свое время потрудились на славу. Золото приросло к камню, карниз приходилось выдирать с мясом, а каменная кладка не поддавалась усилиям разрушителей. Впрочем, тауантинсуйские каменщики и не очень старались выполнить приказы из Кахамалки. Они работали с явным отвращением, доводя до белого каления нетерпеливых писарровских послов. Неудачу с карнизом послы с лихвой, однако, возместили, опустошая другие городские здания. В конце концов им удалось отправить в Кахамалку двести вьюков золота и целый караван серебра.
ВОЛКИ РАСТАСКИВАЮТ ДОБЫЧУ
В то время как писарровские послы грабили Куско, в Кахамалке кипели страсти. В феврале 1533 года из Сан-Мигеля пришел со своими молодчиками Альмагро. В Кахамалку он явился не зря.
Альмагро опасался, что Писарро обделит его отряд, когда будет решаться судьба Атауальпы и сокровищ в палатах с красной чертой. И с приходом Альмагро испанский лагерь стал осиным гнездом. Одни требовали похода на Куско, другие рвались в окрестные селения за мелкой добычей. В ночную пору кладбищенскую тишину пустынных площадей нарушали пьяные вопли. Удалые молодцы бродили по растерзанному городу, затевали скандалы и драки, которые нередко кончались поножовщиной.
Дом с красной чертой не давал им покоя. Как, в двух шагах от лагеря хранятся такие сокровища, а у нас ни гроша в кошельке! И не собирается ли этот старый козел Писарро присвоить себе выкуп Атауальпы? Черт возьми, надо быть последним остолопом, чтобы позволить ему заграбастать все золото инки!
У Писарро рука была железная, но он знал: узду нельзя натягивать до предела. Порой вожакам волчьей стаи приходится уступать матерым смутьянам, и, огрызаясь, они отходят в сторонку, а голодная стая остервенело кидается к лакомой добыче.
И Писарро решил поделить сокровища Атауальпы.
В покоях с красной чертой было множество бесценных произведений тауантинсуйского искусства: кубки, чаши и блюда великолепной работы, золотые и серебряные статуи, золотые и серебряные фигурки зверей и птиц – ягуаров, лам, кондоров, попугаев. Глаз нельзя было оторвать от золотых початков кукурузы, от колосьев с золотым стеблем и широкими серебряными листьями.
Но эту гору сокровищ, созданных гением тауантинсуйских художников, Писарро оценил на вес.
Правда, Писарро отобрал для короля Испании золотые и серебряные изделия на сто тысяч песо и отправил ко двору Карла V своего брата Эрнандо с этим даром. Но он приказал: все остальное переплавить. И в белом пламени плавильных печей истаяли золотые колосья и золотые звери. Пробили лётку, из печи, шипя, хлынул тусклый желтый расплав…
Когда слитки брошены были на весы, то оказалось, что золота в них содержится на один миллион триста двадцать шесть тысяч песо. Один миллион триста двадцать шесть тысяч песо – это шесть тонн, или триста шестьдесят пудов золота.