Причина тому — реки. На противоположном их берегу лежит земля, которую сотни лет предки балийца считали чужой.
Чем ближе мы подбирались к горам, тем заметнее менялся ландшафт. Холмы становились все более высокими, и дорога, петляя, взбиралась на них. Исчезли пальмы, зато все больше встречались кузуарины, чьи листья похожи на длинные зеленые волосы, и остролистые акации. Постепенно сквозь туманную дымку на севере проступили горы — уже совсем близко от нас.
Бали появился на свет в результате нескольких вулканических извержений. Сила их многократно превосходила всем известный взрыв вулкана Санторин, после которого погибла критская цивилизация. Вулканы поднялись из водной бездны, широко разбросав вокруг себя застывшие потоки лавы, хорошенько удобренные пеплом. На юге от них образовалась отмель, которую заселили кораллы и в течение нескольких миллионов лет превратили ее в сушу, где теперь находится Кута и Нуса Дуа. Ветер приносил с близлежащих островов семена растений, птицы вили на пустынных берегах гнезда. Восемнадцать тысяч лет назад, во время последнего оледенения, существовал сухопутный мост между Бали и Явой. С Явы на остров перебралось множество сухопутных животных, в том числе тигр (тигры на Бали водились до середины девятнадцатого века). По тому же мосту пришел сюда и человек.
Поднимаясь к озеру Братан, мы оставили по левую руку вершину Батукару, вечно подернутую пеленой облаков. Это одна из крупнейших гор на Бали, хотя и не столь знаменитая, как Гунунг Агунг, находящийся на востоке острова. Гунунг Агунг для балийцев — Мировая гора, реальное воплощение легендарной индуистской вершины Меру. Там, среди облаков и туманов, обитают верховные боги — Брахма, Вишну и Шива, хозяева небес, земли и морей. Они даруют жителям Бали сладкие воды горных озер, расположенных почти в двух километрах над уровнем моря. Для островитян это чудо, ведь вода рождается на вершине мира. Братан, например, питают десяток источников, текущих с горных склонов, окружающих озеро. По мнению местных жителей, только боги могут доставить в них воду. Скучные европейские объяснения о процессах конденсации тумана на горных вершинах, о дождях, которые в этой — единственной — части острова могут идти в любое время года, их трогают мало. Даже если западные ученые правы, то кто, кроме богов, мог соорудить грандиозный природный конденсатор?
Балийские вулканы, кстати, вполне живые и непредсказуемые субъекты. Вулкан Гунунг Агунг извергался в 1963 году, во время религиозных церемоний, погубив несколько храмов и деревень на своих склонах. Так что жизнь у подножия вулканов крепко отдает адреналином.
В этой части Бали есть несколько очень дорогих спа-отелей. Сюда приезжают денежные воротилы, которые хотят поправить здоровье прохладным, в меру влажным горным воздухом и заодно приобщиться к мистической ауре здешних мест. Дважды мы проезжали мимо поворотов с указателями на такие отели. Они были перекрыты шлагбаумами, напоминающими подобные сооружения перед резиденциями звезд. Дорога становилась все более извилистой. Отчаянно сигналя, Спартак обогнал вереницу автобусов, неторопливо преодолевающих подъем к священному озеру.
— Сегодня воскресенье, — пояснил он, оставив их позади. — Это паломники. Едут поговорить с богами.
Торопливость Спартака оказалась вполне уместной. На парковке, расположенной в устье долины, ведущей к берегу Братана, занято было большинство мест. Помимо стайки японских и китайских машин, стояло несколько Голиафов — корейских «Дэу» и «хундай-аэро». Покрутившись, Спартак припарковался у выезда, чтобы караван с паломниками не заблокировал его. Вместе с группой немецких туристов, сопровождаемой словоохотливым местным гидом, мы прошли мимо линии торговых палаток, где желающим предлагали воду, кока-колу, чипсы и всевозможные сувениры с видами Братана. В отдалении пускали ароматные дымки жаровни, на которых уже что-то готовилось. Проголодавшиеся туристы и паломники могли получить порцию сытной еды прямо на открытом воздухе.
Братан — место, где сошлись три из четырех религий, существующих на Бали. Самое древнее из местных верований — буддизм. Он был занесен на остров тысячелетие назад — то ли с Явы, то ли напрямую из Индии. Сейчас, правда, местные жители не замечены в почитании Будды. Поклоняются ему разве что китайцы, перебравшиеся сюда, и некоторые из оригиналов-европейцев. Но метрах в трехстах от западного берега находится старинная буддийская ступа, самое древнее из священных сооружений у горного озера. Она стоит посреди ухоженного сада, к ней ведет мощеная дорожка, и ее окружают фигурки божеств- хранителей, чьи лица от времени совершенно стерлись. Иногда к ступе подходят европейские гости и, бесцеремонно опираясь на нее, проводят фотосессии. Ступа стоически переносит туристическое невежество: за тысячелетие ей довелось повидать многое.
Я попросил Спартака обождать меня и подошел к буддийской святыне. Погладил прохладный кирпично-красный камень, бормоча слова благодарности за то, что оказался здесь. Затем вынул из кармана купюру в десять тысяч рупий и запихнул ее в щель между камнями — чем кто не шутит. Я не буддист, но мне захотелось помолиться всем здешним богам и пророкам, чтобы визит мой оказался удачным.
Немного в стороне от места, где собирается основная часть паломников и туристов, и в удалении от берега высится новенькая мечеть. На Бали перебралось множество жителей Явы и Мадуры — ближайших «мусульманских» островов. Ведут они себя здесь тихо, совсем не так, как в Джакарте.
Но и ступу, и мечеть затмевает храм Улун-Дану, посвященный Властительнице Озера. Я представляю ее прекрасной девой в воздушных одеяниях, танцующей над дымкой, которая по утрам поднимается над водами Братана.
Спартак называл имя балийского короля, веков пять назад медитировавшего на берегу озера и получившего указание строить здесь храм, но я не запомнил его. Остается отметить, что, судя по буддийской ступе, он не был оригинален.
Большая часть храма находится на берегу. Как и везде на Бали, она обнесена стеной высотой в человеческий рост. Внутри находятся традиционные башенки с множеством крыш и навесы, под которые помещены изображения богов и благих демонов. Особый навес сделан над помостом, где обычно располагается оркестр, сопровождающий храмовое пение. Вход в храм сторожат два баронга — лесных духа, хранящих от зла. На Бали их изображают в виде льва либо дракона. Меня трогает, что бедра и ноги баронга местные жители обвязывают клетчатыми килтами — саронгами. Эти черно-белые юбочки регулярно меняют, словно подчеркивая опрятность добрых демонов. За баронгов иностранцев не пускают. Внутрь могут пройти только балийцы но и для них ворота закрыты, если не настало время праздничной службы.
Но главная достопримечательность храма Улун-Дану — два искусственных островка, насыпанных в десятке метров от берега. На них возведены башни, обнесенные стенами. На ближайшем к берегу островке башня имеет одиннадцать этажей, на дальнем — три. Ближний охраняют каменные лягушки — символы влаги и достатка. Их пузатые тела выглядят совсем не устрашающе. Скорее они просто предупреждают злых духов и хулиганов из числа иноземных туристов: испортить карму так просто, а исправить — так тяжело… На дальнем видны изображения Вишну, сидящего у подножия башни. Этот островок, с четырьмя резными калитками, «когтистой» короной на вершине башни и деревцем, растущим за стеной, выглядит настолько необычно, что его постоянно фотографируют туристы.
Напротив островных храмов нас ждала Марта. На ней был строгий серый костюм: пиджак, брюки, изящные темные туфли на низком каблуке. В руках она держала довольно объемную деловую сумочку. Она смотрела на меня с доброжелательным вниманием, и ее интерес был мне приятен.
На этот раз спутником Марты оказался балиец, носивший традиционную одежду островитян — снежно-белую рубашку и длинный, до щиколоток, полосатый саронг. Судя по его цвету — темно-зеленому и салатному, — незнакомец принадлежал к жителям горной части острова. Голову спутника Марты украшала черная шапочка: нечто среднее между тюбетейкой и феской.
— Господин И Путу Сама, — представила она его.
Балиец сложил перед грудью ладони — жест благорасположения и благодарности за знакомство со мной, называемый здесь, как и в Индии, намасте, и только после этого протянул руку по европейскому обычаю. Мое знание балийских имен подсказывало, что передо мной старший сын семейства, когда-то занимавшегося торговлей. Но внешне он походил скорее на рачительного земледельца, чем на плутоватого
