Чечня. Слово как диагноз.
– Михалыч, Сашу не вернешь, – подумав, сказал я.
На следующий день мы хоронили Мусю.
Смерть становится обычным, будничным понятием. Мы привыкаем к ней, как к слякотной погоде, обильному снегопаду, невыносимой жаре. Неприятно, даже противно, но терпимо. Потому что есть зонт, теплое пальто, прохладный дом. Услышав о смерти близкого человека, мы прикрываем души непробиваемой броней, на совесть надеваем черные очки, а сердце оставляем в сейфе.
Иными словами, я, к сожалению, не испытывал угрызений совести на похоронах Муси. Было жаль его, просто жаль – человека, бездарно прожившего свою жизнь, посвященную только наживе. Оказалось, что у него не было друзей, связь с родными давно утеряна, и даже жена с трудом скрывала удовлетворение неожиданно свалившейся на ее голову свободой и немаленьким наследством.
Похороны Муси представляли собой стандартное и хорошо организованное мероприятие без истерических воплей безутешной вдовы, без плача детей, которых он так и не нажил. Раньше подобные мероприятия организовывались ныне покойным, но Михалыч, надо отдать ему должное, прекрасно справился с этим. Это подтверждали комментарии двух женских голосов, шептавшихся за моей спиной.
– На гроб и венки не поскупились…
– А Сонька молодец, натурально убивается …
Я невольно обернулся и увидел двух изящных женщин, одну из них можно было назвать красивой. Сейчас на похороны ходят как в театр, с соответствующей экипировкой: обтягивающее фигуру черное платье, широкополая шляпка с вуалью, туфли-лодочки и, как обязательный атрибут, дорогие украшения.
– Слово для прощания предоставляется другу и соратнику Мусафаила Иосифовича, президенту холдинга Олегу Александровичу… – услышал я голос распорядителя похорон и поперхнулся.
Однажды, без моего ведома, из меня сделали «заказчика» убийства, а теперь без всякого на то основания называют «другом и соратником». Что за жизнь пошла?
Я произнес дежурные грустные слова, выразил слова соболезнования вдове и всем окружающим и отошел в сторону, так чтобы видеть, но не слышать людей, цинично комментирующих за моей спиной происходящее.
На поминках меня усадили рядом с вдовой, ничего не поделаешь, положение обязывает. Вместо ожидаемых мокрых глаз, распухшего, хлюпающего носа я с удивлением обнаружил холеное лицо с тщательно подведенными и поблескивающими глазами.
Стало грустно. Муся прожил пусть бездарную, но яркую жизнь. Ему посвятили строки многие газеты, не без иронии и желчи, конечно, но раз обратили внимание, вероятно, он что-то значил.
Неожиданно я почувствовал жесткий взгляд и обернулся. На меня смотрела та самая женщина – красивая, сдержанная, спокойная, с глазами рыси на охоте. Наш немой диалог перехватил Михалыч и после окончания поминок доложил:
– Эта женщина из международного банка работала с Мусей по кредитованию швейной фабрики. Опасности не представляет. Но проверить можно.
Я садился в машину, когда услышал голос той женщины с глазами рыси:
– Олег Александрович, я работала с вашим холдингом по проекту кредитования швейной фабрики. Могу ли я с вами встретиться по этому вопросу?
– Обратитесь в соответствующий отдел, – ответил я.
– Уже обращалась, проблему можете решить только вы.
– Хорошо, завтра в десять у меня в кабинете. Вас это устроит?
– Нет! – Она еще и нахалка. – Лучше сегодня вечером.
– Не уверен, что я буду свободен.
– Вот мой телефон, буду ждать звонка. – Красотка развернулась и пошла… с гордо выпяченной попой.
Мне ничего не оставалось, как положить визитную карточку в карман.
– Поехали.
По дороге я обратился к Михалычу:
– Послушай, Михалыч, до каких пор мы будем передвигаться в сопровождении охраны? Может, пора перейти на обычный режим работы?
Михалыч удивился моему вопросу.
– Неужели вы считаете, что в этом деле пора ставить точку? Тот, кто «заказал» Мусю, человек далеко не робкий. Вы уверены, что следующий в очереди не вы?
Уверен ли я? Ничего себе вопрос!
Войдя в приемную, я услышал от секретарши, что дважды звонила Рима.
– Она была взволнована и требовала, чтобы вы немедленно ей перезвонили, – прокомментировала секретарша.
– Хорошо, что еще?
Немного смущаясь, она спросила:
– Олег Александрович, я тут готовлю решение совета директоров и хотела спросить, а почему имя «Рима» пишется с одной «м». Вам не кажется, что это ошибка?
– Понятия не имею. – Никогда об этом не задумывался, действительно, а почему только одна «м»? – Соедини меня с ней.
В трубке раздался требовательный, нет, взвинченный голос Римы:
– Антону угрожает опасность! Не задавай мне идиотских вопросов, ты знаешь, откуда и почему! Так вот, я тебя предупреждаю, Антон вернулся в семью. – Здесь ее решительный голос стал менее уверенным. – Ну, то есть мы снова решили жить вместе. Понятно? Если с ним что-нибудь произойдет, если хотя бы один волосок с его головы…
Попалась? Получи!
– За волосы я отвечать не могу, – старался говорить спокойно, не торопясь, – к его залысинам на голове я абсолютно непричастен. А что касается…
Но она не дала мне договорить.
– Олег, – устало произнесла она, – не язви. Если произойдет ужасное, то… то я за себя не отвечаю.
Вот теперь можно поговорить обстоятельно.
– Рима, успокойся и расскажи, что случилось.
Я услышал ее протяжный вздох.
– Утром примчался Антон, сам не свой. Он уверен, что смерть Муси – это не самоубийство. И причина всего… – В ее голосе зазвучали слезы. – Он считает, что теперь его очередь и что «заказал» его… ты.
– А Сашу, моего водителя, тоже я «заказал»?
– Я не знаю, – в трубке раздалось рыдание; впервые слышу, как она плачет. – Я не хочу-у, чтобы вы убивали-и!
– Хорошо, хорошо, успокойся, дай мне во всем разобраться. Вероятно, это цепь трагических совпадений. Все будет хорошо, – я тараторил, надеясь, что она прекратит плакать, но все было бесполезно! – Да успокойся ты, наконец! Дай мне собраться с мыслями!
Окрик привел ее в чувство, она заговорила абсолютно твердым голосом:
– Запомни, Антон – мой муж и отец моего ребенка. И если с ним что-нибудь произойдет…
